(продолжение на продолжение на http://www.proza.ru/2013/01/24/685



УРАНОВЫЙ  ГОРОД
   URAN  VILLE


ПУСТЫНЯ КЫЗЫЛКУМ. Раннее утро, жара. Вдали, над старой, когда-то заасфальтированной дорогой, уходящей в бескрайнюю пустыню, видны как бы лужи – это мираж. Покосившиеся, деревянные столбы электропередачи по обеим сторонам тянутся до горизонта. Через пыльное окно движущегося автобуса видны барханы и белесый, дрожащий от ранней жары воздух, сливающийся с небом без единого облачка.

УРАНОВЫЙ ГОРОД. Среди синих и черных, краснокирпичных гор с коническими вершинами, долго идёт по просёлку пыльный старый автобус «Икарус», петляет, огибая горы отвалов руды со срезанными будто ножом вершинами, по утрамбованной колёсами самосвалов урановой пыли пробирается в сторону города. За окном автобуса проплывают назад склоны, испещрённые  струями, годами сбрасываемой здесь пульпы .
По стеклу автобуса стекает серая пыль.
Кир, на вид ему чуть больше тридцати, смотрит в окно автобуса и его профиль сливается с тенью на стекле.

КИНОТЕАТР «УЗБЕКИСТАН». Мальчик Кир, ему лет семь ещё, а они уже с двумя приятелями стоят у трёхметровой афиши кинотеатра, где понизу огромного холста рукописные буквы чёрной краской:
ДЕТИ ДО 16 ЛЕТ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ
Чёрные прутья пожарной лестницы,  по солнцем залитой стене ведут наверх, на крышу здания, облицованного белой плиткой. Кир подпрыгивает и смело лезет, а следом два его друга, стараясь ухватиться за первый прут, подсаживают друг друга. Они поднимаются по втроём друг за другом, перебираются через край крыши, а там забираются через вентиляционную трубу в темноту между навесным фальш-потолком и зрительным залом. Они идут на свет мерцающего в темноте экрана, туда, откуда доносятся голоса фильма «Фанфан-тюльпан». Лица мальчиков появляются над сценой, под самой крышей кинотеатра, освещённые лишь мерцающим светом чёрно-белого экрана, где новобранец Фанфан вместе с другими солдатами занимается строевой подготовкой. Вахмистр в восторге кричит: «Лечь, встать! Лечь, встать!» И вот Фанфан – отсюда он кажется слегка коротконогим - Фанфан спокойно встает, снимает форму и сказав, что ему осточертели эти дурацкие упражнения, просто уходит.

УТРО. Незагорелые женские руки, расправляют влажную простыню на бельевой верёвке – это на широком балконе четырехэтажного южного дома, мама в домашнем халате  с обнаженными по плечи руками, вывешивает простыню, а у перил стоит сын её, мальчик Кир и смотрит во двор, где высокий дощатый забор с вышкой на углу, огораживает строительную зону. Две стеклянные двери в квартиру второго этажа распахнуты настежь и в круглые отверстия белых боковых стен, светит яркое, белесое от жары небо, попадая лучами на белую простыню.
ГОЛОС КИРА: Но я был счастлив здесь, это точно. Счастье ведь не зависит от состояния радиационного фона или криминальной обстановки…

ЗОНА. УТРО. Солнце пробивается между неструганых досок высокого забора, пыльными лучами заполняя неровные, длинные щели с остатками коры - через них видна колючая проволока над запретной полоской, аккуратно вспаханной земли.
ГОЛОС КИРА: …счастье вообще, наверное, ни от чего не зависит, оно не цель вовсе, а причина, первопричина.
А дальше за забором виден заключенный, сидящий на корточках в темной серой робе с тряпичным номерком на груди, где цифры выведены расплывающимся химическим карандашом.
ГОЛОС КИРА: …Хотя, может быть счастье,  не лучшее слово для обозначения этого состояния.
В руках зэка большой осколок зеркала от платяного шкафа и он пускает слепящий луч - на белое пространство простыни прямо через выгоревшую на солнце голову мальчика.
ГОЛОС КИРА: …Я пытался убежать отсюда, теперь я пытаюсь вернуться сюда.

МОСКВА. В потоке пассажиров, выходящих из метро и растекающихся по проспекту Мира, идёт взрослый Кир. Летняя толпа рассасывается по подземным переходам, дворам и переулкам вдоль трамвайных путей. Кир входит в тенистый двор. Слышны голоса детей во дворе, звук подъезжающего автомобиля, хлопает входная дверь подъезда, пропищав кодовым замком и Кир подходит к стене с почтовыми ящиками, серыми и пронумерованными. Где-то сверху на этажах гремит лифт, доносятся чьи-то шаги по лестнице подъезда. Он вставляет ключ в ящик №35 и достаёт конверт. По синей прямоугольной печати - буквы нечётким шрифтом: ЮЖНО-УРАЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ БИОФИЗИКИ, Минздрав России, г. Озерск, Челябинской области, Озерское шоссе, 19. Кир складывает письмо пополам и поднимается по ступеням лестницы, ведущей к лифту, уже на ходу небрежно вставляя конверт с письмом в задний карман тёртых джинсов.
Кир сидит за письменным столом у высокого старого окна, где через крест белой деревянной рамы видна кирпичная труба старой  котельной, похожая на минарет. Он вскрывает белый конверт, достаёт сложенный лист небольшого формата с текстом письма, подносит к глазам и читает вслух ещё раз.

УРАЛ. Лето. Мальчик лет пяти, в трусиках и со стеклянной банкой в руках, ложится на дощатый мосток над водой реки. У песчаного дна плавают серые рыбки. Он опускает под воду полулитровую банку, наполненную хлебными крошками, с горловиной, затянутой мелкой металлической сеткой. Мальчик опускает в воду лицо с открытыми глазами, кладёт на илистое дно банку, с продранным в сетке, посередине горловины отверстием. Вырываются пузыри воздуха, в банке, заполняемой водой, бурлят крошки белого хлеба.
ГОЛОС КИРА: В Южно-Уральском Институте Биофизики проводится изучение состояния здоровья работников химкомбината «Маяк» города Озёрска (Челябинск-сорок)…

У банки снуют мальки, пытаясь проникнуть к размокшим хлебным крошкам.
ГОЛОС КИРА: Для проведения такого исследования нам необходимо располагать информацией о судьбе этих людей.
Вдоль берега плывёт в цинковом тазу мальчик, загребая руками, кружится на воде.
ГОЛОС КИРА: …Просим Вас сообщить о месте жительства Ваших родственников и указать их новую фамилию (в том случае, если она менялась).
С другого берега, над рекой слышны голоса, купающихся детей и женщин. Вода бурлит под крепкими руками мальчика.
ГОЛОС КИРА: Кузнецов Валерий Ильич. Работал на Ремонтно-механическом заводе комбината до 1963 года…---
Мальчик гребет ладошками, вращается на месте, ближе к мосткам, но течение уже притягивает его...
На берегу виден дом и забор огорода, калиткой выходящего на берег, прямо к мосткам, где привязана лодка.
ГОЛОС КИРА: …Если Вас постигло несчастье, и кто-то из разыскиваемых нами людей ушел из жизни, сообщите, пожалуйста, дату, причину и место смерти (область, город, село) по свидетельству о смерти. Благодарим Вас за помощь.
Течение относит мальчика всё дальше и дальше от мостков - вдали виден другой берег и загорающие там люди. Женщины в купальниках, каких теперь не носят, будто из советского фильма пятидесятых годов прошлого века.

г. НАВОИ (Узбекистан). Аэропорт. За иллюминатором приземляющегося самолёта, навстречу несётся полупустыня с редкими кустиками уже сухой, пожелтевшей  верблюжьей колючки. Кир смотрит в окно. Самолёт садится в мареве жаркого воздуха, поднимающегося над бетонной взлётно-посадочной полосой на фоне полупустыни и невысоких гор вдали.
Легковой автомобиль едет по шоссе - вдали невысокие горы и небо без единого облака, а за кишлаком высокая труба с ядовито-жёлтым хвостом дыма, в безветренном воздухе над химкомбинатом. Жара.
Протекторы машины оставляют след на асфальте.
Старый город: глинобитные мазанки и дувалы кишлака проносятся мимо. Дальше, вдали - появляются современные многоэтажные дома.

НАВОИ. День. Откуда-то сверху виден бассейн – вода в пятидесятиметровой ванне строго прочерчена девятью линиями красно-белых спортивных дорожек для соревнований по плаванию. Ни души.
Поле стадиона, где нет ни единого спортсмена.
Безлюдный внутренний дворик отеля, гранитный, выложенный светлыми плитами пол, зеленые деревца, да белые стулья с гнутыми проволочными спинками у столиков кафе. Никого.
На белом столе две белые, пронизанные солнцем, пиалы. По оставленной ложке ползёт муха. Журчит вода. Муха ползет вверх по ложечке и, покрутившись спускается вниз по алюминиевой ручке дешёвой ложки.

ГОСТИНИЦА. Кир идёт по длинному коридору с окном в конце.
Открывает последнюю дверь, рядом с квадратным окном в стальной раме со сплошным стеклом, где колышутся ветви и тени листьев, входит в номер, балконная дверь распахивается от сквозняка и поднимает прозрачную штору.
ГОЛОС КИРА: Вита? Здравствуй... Да я это, я… да…
Кир ходит по номеру с мобильным телефоном: держит трубку у своего уха, подходит к окну.
ГОЛОС КИРА в телефоне: Я на пару дней. В Уч-Кудук надо, к отцу… Ты что-то знаешь о нём? Как он?
Он слушает ответ и кладёт мобильный в карман мятого льняного пиджака. Штора колышется от ветра. Через прозрачную ткань, за окном - небо без единого облачка. Откуда-то с соседних балконов доносится случайная музыка.

БОУЛИНГ. НОЧЬ. Вит, человек средних лет, ровесник Кира, сидит с ним у стойки бара. Кир подливает ему из полупустой бутылки виски, с опаской поглядывая на товарища.
Бармен, русский азиат с загорелым лицом, на вид лет сорока пяти, сочувствующе смотрит на Кира, подкладывая лёд в стакан Вита. А тот, командирским, резким жестом отказывается, мол, мне всё – хорош!
Узбекские девушки и юноши бросают шары, болтая исключительно по-русски. Пара девиц сидит за столиком ближе к выходу. Между ними стаканы с жёлтым соком.
Бармен и Кир переглядываются по поводу быстро пьянеющего Вита.
Кир забирает со стойки бутылку виски, они пересаживаются за столик, ближе к дорожкам с кеглями, где грохот от шаров такой, что не слышно, о чем они говорят.
Черноволосая, европейского типа девушка в довольно короткой юбке разбегается, кидает шар, но неловко. Парень лет двадцати: интеллигентный, местный, похоже, русский юноша в шортах и рубашке сафари с высоко закатанными рукавами, принимается ей показывать как надо, ловко приобняв со спины.
ДЕВУШКА: Я сама, сама, пусти меня...
Она высвобождается, чтобы лучше размахнуться и у неё получается - шар уверенно катится в направлении кеглей, шумно разбивает их. Они присаживаются за столик у дорожки боулинга, пьют шампанское из давно откупоренной бутылки и поглядывают на Вита с Киром, беседующих, как старые приятели, то и дело склоняясь головами и чокаясь своими стаканами.

УЛИЦЫ ГОРОДА. НОЧЬ. Вит и Кир бредут по тихим пустым улицам, фонари освещают густые заросли кустарника вокруг деревьев, журчит вода в арыках. В руке Вита бутылка белого сухого. Он ухватил её за горлышко, как партизан гранату.
КИР: Ладно, Вита, столько лет прошло… Теперь уже расскажи, как тебя завербовали.
Пауза…
ВИТ: Помнишь, как мы вышли из ресторана? и ты куда-то пропал, а меня эти… узбеки - погрузили в машину и вывезли за город. Избили и бросили там,  на хлопковом поле… Я, когда вернулся из высшей школы, видел этого их «комсомольца»… ничего не сказал ему… Где ты тогда был?
КИР останавливается: Так я не помню… я же с девками ушёл. Вроде на дискотеку, нет?
Кир и Вит, покачиваясь, переходят площадь, ярко освещённую у высокого здания.
ВИТ: Вот видишь… ты не помнишь…

Перед ними перекрёсток, пульсирует жОлтым - светофор. Машин нет. Да и людей тоже нет.
ВИТ: Вот… На дискотеке. У тебя всегда дискотека.
На той стороне темнеет большой парк, освещённый редкими фонарями.

Друзья переходят перекрёсток по диагонали и через большой парк выходят к городскому озеру в бетонных берегах - противоположный тонет в темноте, но там светится химкомбинат огоньками по высокой трубе.

ОЗЕРО. Кир и Вит идут, хрустя по крупной гальке вдоль тёмной воды и садятся прямо на камни, ставят бутылку сухого вина между собой, ввинтив её в гладкие камушки.

КИР: Слушай, а после распределения, ты когда в Навои приехал, ты меня ещё у кинотеатра встретил, помнишь? Я тогда с первой женой был. Ты же меня случайно встретил, нет? Или ещё в институте тебя сюда направили? Ну, на задание! (смеется). Ты же с красным дипломом окончил… у тут уранзолото, йоптыть…
Вит пьёт из горлышка вино. Потом закуривает и молчит.
Пауза – с той стороны озера, через тёмную водную гладь слышно техногенное пыхтение и будто скрип огромного, отодвигаемого люка над бездной.
КИР: Ты мою дочь видишь здесь?
Звонит мобильный в кармане Вита. Он достаёт его, смотрит на дисплей и выбрасывает в воду. Хохочет пьяно, из кармана пиджака вынимает зарядное устройство и аккуратно кладёт между ними на камушки.
КИР: Тааак… а это тебе, теперь, зачем? Выкинь его нахуй.
Вит зашвыривает зарядное устройство ещё дальше в воду и рушится на спину так быстро, что Кир еле успевает спасти бутылку вина.
Пауза…
Где-то на комбинате шипит пар, что-то опять свистит, а в парке за их спинами слышны далёкие голоса девушек и пение лягушек.
Кир, продолжает говорить, будто не замечая состояния друга: Так ты тогда им рассказал про наше собрание, нет? Плёнка же была с записью… про партию. Помнишь, под барагуш с вином? выпивали, закусывали и кто-то включил магнитофон, когда я распределял портфели? Аркану – министра спорта, Витяна – министра культуры! Куда она делась, эта запись? Кэгэбешники же тогда только и искали такую работу…
Кир делает пару глотков из горлышка бутылки.
КИР продолжает: А помнишь название? Партия Авангардно-революционного направления, анархо-сюрреалистическая! Вобля! Хрен выговоришь. Я ещё Аркана назначил министром, мастера спорта по боксу, он сел потом, знаешь… Ты им хоть сказал, что это была… пьяная шутка под барагуш с вином?! Помнишь, какой был вкусный барагуш? Я больше такого мяса, - прямо во рту тает – в жизни больше не пробовал... Вино-то где?
Кир толкает Вита по ноге, раскачивает, но тот молчит. Кир встает, наклоняется над ним и смотрит сверху прямо в лицо.
– Вита, как тебя завербовали? А?
Глаза друга закрыты.
– Запись-то исчезла… нету плёнки.
Пауза…
Где-то на другой стороне озера разносится лихое девичье повизгиванье, голоса местных, похоже, что на узбекском говорят, а потом плеск воды в темноте. Всё небо усыпано звёздами. Здесь, в Азии, они так близко…
На химкомбинате слышны технологические гудки, шум пара, светятся огоньки на трубе среди звёзд чёрного неба.
Они сидят у воды.
По дорожке вдоль пляжа со стороны кустов из темноты появляются трое молодых людей в черных брюках и белых рубашках с закатанными рукавами. Местные. Они идут друг за другом в их сторону.
Кир замирает без движения. Легкий плеск воды.
Кир берёт в руку бутылку, сжав горлышко в кулаке, прислушивается к шагам за своей спиной.
Юноши-узбеки проходят мимо по дорожке в паре метров над ними, у навеса со скамьями.
За озером видны огни комбината. Вит облокачивается на локоть и лезет в карман.
Шаги затихают – ушли…
Вит откидывается на локоть руки, оглядывается вслед узбекам. Кир запрокидывает бутылку к небу, булькает лихо и немедленно допивает белое сухое.
Вдали светятся огни химкомбината, с возвышающейся над ними трубой, где весело желтеют, краснеющие в чёрном небе, огоньки.

УТРО. Ядовито-жОлтый дым из трубы химкомбината – «лисий хвост», как здесь говорят.

ГОСТИНИЦА. Яркое солнце светит в распахнутую дверь балкона в номере Кира. Прозрачную штору колышет ветерок. На второй кровати лежит Вит, смотрит в пространство перед собой.
ВИТ: В этом номере встречались с сексотами раньше…
Кир садится на кровати.
КИР: Так где моя дочь?
Вит достаёт из-под кровати квадратную бутылку виски, где ещё плещется на донышке вчерашний остаток.
КИР: Неля сейчас где, знаешь?
ВИТ продолжает: Номер теперь даже не прослушивают. Денег не хватит – номера прослушивать…
Он, морщась, делает глоток, одновременно вставая с кровати.
ВИТ. В Уч Кудуке она живёт…
Он исчезает в ванной комнате, откуда доносится плеск воды из-под крана.
ВИТ продолжает громче из-за шума воды… где отец!

ДОРОГА НАВОИ-УЧ-КУДУК. Полуденное пекло. Рейсовый автобус идёт через старый город, потом по мосту через реку Зарафшан - недалеко видны приземистые, с широкими горловинами, трубы ГРЭС. Мутная вода цвета земли несётся быстрым потоком - вдали вершины гор. Вокруг, до самых предгорий полупустыня с верблюжьей колючкой и редкими кустиками саксаула. На холмике торчит суслик, бодро стоящий на задних лапках. По обочине старого узкого шоссе едет арба, запряженная ишаком. На арбе сидит бабай, старый узбек в чалме и полосатом теплом драном халате. Автобус обгоняет его. Над асфальтом вдали – мираж, будто вода, над ним дрожит раскалённый воздух, на небе ни облачка. Жара.
Кир сидит в автобусе у окна, промокая лоб большим зелёным платком, а за ним на заднем сиденье компания местных молодых ребят шумно говорит на своём языке.
За окном движется бескрайняя пустыня. Вдали невысокие горы сливаются с белесым небом.

ДОРОГА. ДЕНЬ К ВЕЧЕРУ. Автобус долго поднимается на невысокий, но затяжной перевал.

ВЕЧЕР. Автобус спускается с перевала, шелестя шинами и погромыхивая ржавыми крыльями – шофёр выключил скорость и катится на нейтралке.

ГОРЯЧИЙ КЛЮЧ. НОЧЬ. Кир и Уйгур сидят у костра на берегу степного озерца.  У дороги, возле чойхоны горит одинокий жОлтый фонарь, освещая грузовик заночевавший на обочине.

КИР. Вы здесь все время живете, да?

УЙГУР. Да. Два года живем.

КИР. Здесь вот и спите?

УЙГУР. Да, здесь спим, здесь отдохнём, здесь работаем.

КИР. Да... жарко здесь летом?

УЙГУР. Летом жарко, зимой холодно.

КИР (смеется). Как всегда!

УЙГУР. Да...

КИР. А озеро, вот вы говорите, горячая вода там?

УЙГУР. Отсюда горячая идет, там прохладно будет. Баранам можно пить.

КИР. А рыба, что, в горячей воде живет?

УЙГУР. Вода идет, этот сторона рыба живет, а тот сторона люди купаются.

КИР. Это лечебная горячая скважина?

УЙГУР. Да, лечебная, горячая...

КИР. Для ног помогает?

УЙГУР. Для ревматизм, радикулит, такой болезнь. Сколько минут, на какой болезнь... А сейчас нету, убрали. Кто сколько хочет купается. Никому сейчас… не надо.

КИР. Ну, наверное, кому-то надо, раз вода из-под земли идёт, горячая?

УЙГУР. Кому-то надо...

КИР. Значит, где-то, что-то такое есть, да?

УЙГУР. Да...

Пауза…

Горит костёр, высвечивая белую майку Кира. Прямо на сердце, на его груди сидит черный паук.

УЙГУР. Я сейчас скажу - один слово… ты не шевелись, хай?

Кир умолкает, обречённо кивает, ожидая дальнейших действий.

Уйгур стряхивает рукой паука с его майки, прямо со стороны сердца.

УЙГУР. Кара-курт. Чёрный смерть был…

Кир надолго умолкает, смотрит в огонь. Над головами звёзды.

ДОРОГА. УТРО. «Икарус» отъезжает мимо от придорожной чойхоны к дороге, останавливается.
Немногочисленные пассажиры европейского вида, в этом автобусе почти нет местных жителей, пьют воду у бетонного резервуара.
Водила, дочерна загорелый лицом, русский азиат лет сорока, наполняет брезентовый мешок водой из-под крана над чаном.  Обливает уже наполненный водой бурдюк, сунув под его кран.
Прикрепляет его на бампере своего грузовика, что стоит недалеко у обочины. В кузове видны узлы, да коробки с матрасами.
Пассажиры садятся в автобус, а Кир подходит к грузовику и, о чём-то переговорив с Водилой забирается в кабину.
Автобус уезжает.

КАБИНА ГРУЗОВИКА. ВЕЧЕР. Кир дремлет в кабине грузовика. То и дело машину потряхивает. ВОДИЛА, не поворачивая головы, внимательно следит за дорогой:
– Эти уроды просто бросили нас здесь. Тёща чтобы уехать, сделала вид, что потеряла паспорт. Теперь два у неё! – он похохатывает. - Русские нас просто бросили. Квартиру еле продала за копейки, теперь в Сибири в коммуналке. А ещё, говорят, они там меняются, йоптыть! Одна команда…
Кир молчит с закрытыми глазами, покачивая устало головой, то закрывая, то открывая глаза..
Пауза…
За окном машины начинаются пески и барханы.
ГОЛОС ВОДИЛЫ. А давно работал там?
ГОЛОС КИРА. Давно…
Пауза…
Песок метёт по асфальту поперек дороги. Вдали, в пустыне появляется несколько диких, одногорбых верблюдов.
ГОЛОС КИРА. Дочь у меня там. Семь лет не видел…
Верблюды выходят на дорогу.
Грузовик тормозит.
Верблюды стоят прямо на асфальте и вроде как ждут приближения транспорта.
Оскаленная морда дикого верблюда за стеклом кабины, прямо у окна Кира - жёлтые длинные зубы зверя. Оскаленная пасть дикого верблюда в пене. Кир быстро закручивает окно.

ДОРОГА. Уже перед рассветом, грузовик мчится по дороге через полупустыню, теперь похожую на степь.
Водитель то и дело поглядывает в зеркало заднего вида.
В зеркале отражается угол кузова и уходящая вдаль, дорога. Светает.
Грузовик тормозит, прижимаясь ближе к обочине.
Машина стоит на краю дороги в полупустыне. Изредка слышно пение одинокой птицы. Ветра нет. Водила снимает с бампера сухой брезентовый мешок с водой, пьёт, протягивает Киру. Тот задирает брезентовый бурдюк чуть не над головой, долго и неловко пьёт, потом они расходятся по разные стороны грузовика и отливают, расстегнув штаны - в придорожную канаву, стоя: Водила ближе к капоту машины, а Кир, чуть дальше кузова, даже сделав, на всякий пожарный, пару шагов в сторону кустов саксаула.

ДОРОГА НА РАССВЕТЕ. Грузовик долго поднимается на невысокий перевал. Встаёт солнце над верхушкой причудливой скалы.
Грузовик нудно тянет к вершине перевала, где встаёт солнце.
Уже на самом верху невысокого, но затяжного подъема надсадно воет двигатель. Встаёт солнце.
Теперь грузовик начинает спускаться вниз по дороге, освещённой ярким утренним солнцем. В степи верещат насекомые и---
---крупная ящерица, замирает, подняв голову.

ПЕРЕКРЕСТОК. Утро. Грузовик спускается к путепроводу. Здесь дорога разветвляется: через одноколейку, проложенную вдоль предгорий – налево; а направо – вдали видны заводские цеха.  
Грузовик тормозит возле треугольного дорожного знака, болтающегося на ветру. Внизу, под путепроводом блестят рельсы на чёрных шпалах, уходящие вдаль, параллельно узкой асфальтированной дороге с белой, недавно нанесённой разметкой.
Возле свежепобеленных дорожных столбиков, Кир спрыгивает с высокого порожка грузовика с  сумкой в руке.
Кир присаживается на столбик ограждения, вдали смолкает звук уходящего налево от развилки грузовика, а направо, по всему ясно, надо бы ехать Киру, но там тишина и не видно никаких машин. Рядом погромыхивает на ветру дорожный знак, где-то чирикает птичка – жара.
Пекло колышет воздух над зелёной верблюжьей колючкой.
Пауза…
Наконец, вдали что-то гудит, похожее на машину. Долго гудит, приближаясь, и вот уже можно различить тарахтенье старого двигателя. С той стороны, куда поехал грузовик, появляется небольшой, тёмно-жёлтый автобус с одной дверью.  
Кир встаёт со столбика, надевает на одно плечо рюкзак и устало поднимает руку.
Перед ним открывается гармошка автобусной двери, за которой видна, сидящая на первом сиденье женщина с довольно полными белыми ногами в коротком, выше круглых колен, лёгком цветастом платье с «огуречным» орнаментом по подолу.
Автобус отъезжает от столбика у дорожного знака, цветная железка всё погромыхивает изображением знака: «Извилистая дорога».
Пауза…
Обветренное, загорелое лицо человека мужского пола, явно только после нескольких лет зоны.
Зэк лет сорока, видать, условно-досрочно освобождённый, в упор, немигающим, стеклянным взглядом смотрит на Кира.
Наконец, Кир с переднего сиденья у двери видит ---
--- большие цеха завода у подножия горы. Встаёт, наклоняется к водителю, которого даже не видно за стеклом перегородки. Что-то, видимо, говорит ему и автобус сбавляет скорость, останавливается.

У ЗОЛОТОИЗВЛЕКАТЕЛЬНОЙ ФАБРИКИ Кир вновь стоит на дороге, оглядывает окрестности, видавшая виды сумка лежит на асфальте. Он решительно поворачивается всем корпусом к заводу у предгорья, поднимает сумку и закидывает на плечо.
Кир идёт к огромному котловану по перерытой, изъезженной мощными грузовиками, взрытой степи. Сверху, как в кино, видно: маленький человечек, а это шагающий с сумкой на плече, Кир, - долго идёт к обрыву котлована в сотни метров. Внизу – огромный, метров триста глубиной, котлован, а на дне, словно игрушки, по серпантину склонов снуют жёлтенькие заводные самосвалы.
ФАБРИКА. День. Кир переходит дорогу ближе к строящемуся за колючей проволокой, зданию цеха, направляется вдоль забора с дощатой вышкой на углу, где отдыхает солдат в выгоревшей панаме, положив автомат на некрашеные перила.
Кир останавливается у проходной и, подняв голову, читает табличку: ЗОЛОТОИЗВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ФАБРИКА
ФАБРИКА. В цеху  он поднимается около тридцати метров под нагретую солнцем крышу, по ступеням металлической, сварной лестницы. С площадки на 28-ой отметке, облокотившись на ограждение, он смотрит вниз - там вращаются в железном корыте, установленном поперёк всего цеха, этакой ванне метров сорока, огромные, как рёбра динозавра, веретена, похожие на нож мясорубки, перемешивающей пульпу, размельчённую в барабанах железными шарами.
Кир входит в цех с молотом, кующим раскалённые шары. Рабочий, сидя на высоком табурете, хватает длинными щипцами с жёлоба, где они скапливаются, скатываясь по одному, а то и парами, прямо к его рабочему месту. Мужчина в спецовке и защитных очках куёт шары, придавая им округлую форму, и ухватив щипцами, бросает в корыто.
Кир и не заметил, как подошли местные полименты с добрыми узбекскими лицами, а за ними, незамеченным остался, наблюдающий, присутствующий незримо, Вита, то ли друг, то ли приставленный к нему агент охранки. Они идут, скопившись вокруг Кира, прямо по длинному навесу вдоль стены цеха под грохот мельниц и скрип веретена, размешивающего пульпу во влажном воздухе, нагретом сорокаградусной жарой. Кир отирает лицо большим зелёным тонким платком.
ГОЛОС Кира: Если их золото пробы четыре девятки, приложить этим слитком, бруском жёлтым - к затылочной кости, пройдёт ли моя головная боль?!
ЗДАНИЕ УПРАВЛЕНИЯ. Он не заметил, как оказался в комнате, где два полимента с добрыми узбекскими лицами уже допрашивают его. Тот, что постарше, очень нервничает:
ПОЛИМЕНТ 1. Мы не знаем, кто ты? Зачем сюда явился?!
ПОЛИМЕНТ 2 говорит вежливо: Мы хотели бы задать вам пару вопросов…
Вит присаживается у двери, почти за его спиной и то ли не узнает его, то ли не видит лица. Внешностью он отличается от местных. Про таких ещё говорят: «русский азиат». Но глаза… выцвели на солнце, что ли?
Кир иронично защищается: Задавайте.
Он обводит глазами комнату, где его допрашивают местные полименты, потом смотрит вверх через окна - белесое небо без единого облачка. Дрожащий от жары воздух за стеклом.
КИР. Здесь работал мой отец.
ПОЛИМЕНТ 2. Фамилия, имя, отчество отца.
КИР. Кузнецов Валерий Ильич, 1932 года рождения.
Полимент 1 набирает что-то в компьютере.
Пауза - все ждут результата.
ПОЛИМЕНТ 1. Он в Северном рудоуправлении комбината.
КИР. Я поеду в Уч-Кудук. Я должен его увидеть.
Второй полимент, тот, что помоложе, уже успел положить ноги на стол.
ПОЛИМЕНТ 2. Туда и обратно. Только 2 дня, не больше. Вы должны знать, что здесь режимный объект.
ПОЛИМЕНТ 1. Ильич теперь не тот. Только сдаёт карты, а сам не играет. Наливает всем, но сам не пьёт. Знавал я его… помоложе.
Витал так незамеченным и выходит.
ДОРОГА. Кир сидит в микроавтобусе рядом с водителем, а навстречу ему, через лобовое стекло с длинной трещиной, несётся пустыня. Микро долго едет вдоль одноколейки  в степи, состав жирных нефтеналифных цистерн идёт с той же скоростью, что и они.
Уже к вечеру, микроавтобус въезжает на дорогу среди сине-черных гор отвалов урановой руды, утрамбованную тяжёлыми самосвалами.
ГОЛОС КИРА. Вот я и вернулся. Так в ярком и замысловатом  восточном орнаменте некая фигура повторяется бесконечное число раз, в разных комбинациях и на разных уровнях, но повторяется…
Сверху, как в кино, видно: автобус долго петляет среди отвалов, подбираясь к городу, отгороженному от степи, переходящей в полупустыню, рядами аккуратно насыпанных, окаменевших отвалов, а дальше, дальше уже пески пустыни Кызыл-Кум до горизонта.
Пыль на лобовом стекле стекает вдоль трещины, такая черная на фоне синеющего неба за стеклом…
ГОЛОС КИРА продолжает: …Я возвращаюсь сюда опять и опять, Рок ли меня ведет или подсознание безобразничает…
Микроавтобусик «Хёндай» долго петляет среди отвалов, поднимая за собой дорожную пыль, черную на фоне прозрачно-белесого неба. Жара.
ГОЛОС КИРА. …Странное место, странное даже для склонной к причудам Азии…
Пыль стекает на боковом стекле, за которым появляются признаки городского поселения: башенный кран вдали, да углы старых пятиэтажек.
ГОЛОС Кира продолжает: Три предмета определяли его, я сказал бы даже три стихии - Уран, Золото, Опиум.
Микроавтобус въезжает в город мимо стелы у дороги. На стеле надпись: 1958-УЧ-КУДУК
Микроавтобус петляет среди старых трёхэтажных домов с большими балконами, где в боковых стенах круглые сквозные отверстия – архитектурное излишество и свежий ветер.
У подъезда сидит старушка на скамейке, глядя в пространство перед собой и сложив морщинистые коричневые руки на клюке. В проёмах среди домов, здесь и там просвечивает пустыня.
Проезжают мимо бассейна под открытым небом, с торчащей десятиметровой вышкой для прыжков в воду. Пустая ванна для соревнований, рядом прыжковая тоже без воды и ни души.
Двухэтажные коттеджи первых переселенцев среди садов и виноградников. Аккуратно подстриженные кусты. В окнах тут и там торчат кондиционеры.  
КОТТЕДЖ НАИЛИ. День. Дверца захлопывается, микроавтобус уезжает по тенистой аллее, а Кир через зелень аккуратно подстриженной «живой изгороди», проходит на площадку к двери первого этажа, ставит сумку на крыльцо и делает шаг на вторую ступень. Застекленная веранда изнутри закрыта шторами.
Напротив - калитка в сад, где видна беседка, топчан под виноградником и несколько абрикосовых деревьев. Кир тянет руку к двери и нерешительно жмёт на кнопку звонка. На веранде раздается трель, ещё раз – никто не открывает. Он переступает на третью и последнюю ступень, стучит на всякий случай по косяку, обитой дерматином двери, потом ещё раз - по номерку квартиры, прямо по цифре «12». Тихо.
Спускается к калитке - она открыта, лишь кольцо из проволоки накинуто на столбик ограды. Кир берет свою сумку и входит в сад, присаживается на край топчана.
Пауза…
От соседнего участка доносится шум воды из шланга – кто-то поливает асфальтированную дорожку вдоль дома.
Кир осматривается, потом переходит в беседку, где присаживается на скамью вокруг невысокого стола.
Из соседнего садика вдоль дома, поливая дорожку из шланга, идёт пожилая женщина восточного типа, это тётя Мадина.
Кир встаёт, оставив свою сумку на низком столе беседки, выходит по тропинке между абрикосовыми деревьями, через калитку и у крыльца встречает тётю Мадину, полную, бодрую и жизнерадостную женщину в платье из лёгкой цветастой ткани с национальным узбекским узором. Она направляет воду из шланга на кусты, вопросительно смотрит, сильно прищурив глаза:
ТЁТЯ МАДИНА. Кирилл? Это ты?
КИР. Здравствуйте, тётя Мадина…
ТЁТЯ МАДИНА. Ой, сколько лет… а Нельки нету уже несколько дней. Ты же к ней? Ох, что это я? Иди к нам, у нас же плов готовится, сейчас Дания принесёт.
КИР. А где она?
МАДИНА. Так на кухне же.
КИР. Да нет, тётя Мадина, я про дочь спросил…
МАДИНА. Так в лагере же она!
КИР. В лагере? В пионерском?
МАДИНА. Да каком… пионерском, Кирюша! теперь у нас и пионеров нету, - никаких, - да и ей уж восемнадцать скоро… Она же там работает, Кирилл. Сегодня приедет. К вечеру… Это детский летний лагерь… на каникулы. Ты не был в «Сармыше» в детстве? Это там, горный лагерь.
Тётя Мадина возвращается к своему садику, навстречу из их квартиры выходит дядя Максуд, крепкий ещё мужчина восточного типа. Кир подходит к нему.
За ним выходит Дания, ей уже одиннадцать лет. В руках она несёт казан с пловом, аккуратно обвязанный кухонным полотенцем.
МАКСУД. О! Давай, давай, заходи, кушать будем.
ДАНИЯ. Здравствуйте.
Проходят в соседский сад.
Максуд перемешивает плов на топчане. Три девочки, Фирюза, Дания и Сабина, самая маленькая, - помогают накрывать обед прямо на топчане в тени виноградника.
Ходят туда-сюда, приносят тарелки, пиалы, чайник.
ГОЛОС КИРА. Я пытался убежать отсюда, теперь я пытаюсь вернуться сюда.
Кир сидит с краю.
ГОЛОС КИРА. У Шекли есть рассказ «Универсальный ответчик», о загадочной машине, хранящей ответы на все вопросы. Но только никто не умеет свой вопрос правильно сформулировать.
Все рассаживаются. Девочки скромно уходят в дом. Самая младшая, Сабина, продолжает стоять.
Максуд раскладывает плов в большие касушки. (Каса – это большая пиала). Поднимает на топчан Сабину, а ей, наверное, ещё годика три от силы.
ГОЛОС КИРА. Мне кажется Азия, во всяком случае, то, что я называю Азией, это ответ.
Кир сидит на топчане, подобрав под себя одну ногу. Максуд же делает характерное движение руками, будто совершает омовение лица, и Кир тоже слегка поднимает руки с колен в сторону лица. После этого Максуд, удовлетворённо снимает с казана полотенце.
ГОЛОС КИРА. Самый важный, может быть единственный ответ, но беда в том, что я не знаю вопроса.
Пауза. На гроздьях винограда над ними вьются пчёлы.
Все пьют чай из пиалушек с национальными узорами разного цвета. В касушках на топчане, покрытом вытертым, тонким ковром, остатки плова. По оставленной ложке долго бродит муха. Поднимается вверх, перебирается на край пиалы и путешествует дальше, по кругу.
Вновь появившиеся дочери, уносят посуду в дом, поглядывая на Кира.
Тётя Мадина то и дело подливает Киру зеленый чай в маленькую глиняную пиалу с синим орнаментом, подкладывает чок-чок, сладкий хрустящий хворост.
Из-за забора в калитку заглядывает парень, это Камал, ему лет двадцать, двадцать два… У него очень выразительное лицо, с блестящими, чуть навыкате, глазами.
КАМАЛ. Здравствуйте! А Неля не приехала?
ТЕТЯ МАДИНА (строго). Здравствуй. Она работает.
МАКСУД. Зайди, Камал!
КАМАЛ. Да нет, спасибо. Я на мотоцикле.
Камал смотрит всё время только на Кира и как-то странно – не моргая. Кир принимается выбираться с топчана, встаёт, но…---
КАМАЛ. До свидания.
---Камал уходит, закрыв за собой калитку. Из-за дома доносится треск мотоцикла, стихающий за коттеджами. Кир смотрит в сторону двери Наили, но там по-прежнему заперто.
МАДИНА. Вот ведь тоже! Сколько уже присматриваем за Наилёй, всё хорошо было, а вот теперь этот… верблюд появился.
Максуд укоризненно смотрит на жену.
ДОМ НАИЛИ. Уже вечером тётя Мадина приносит курпачу, тонкое ватное одеяло, стелит  на топчане постель. Кир сидит неподалёку в беседке.
Из-за домов слышен знакомый треск мотоцикла, потом звук каблуков по асфальту.
Кир встаёт, прислушивается. Выходит из садика соседей, направляясь к двери Наили.
Наиля, ей уже семнадцать лет, – высокая, в шёлковом красно-чёрном платье, облегающем тонкую фигуру, открывает свою дверь, стоя спиной.
КИР. Неля!
Она оборачивается, - видит Кира и на мгновение замирает… но не обернувшись, закрывает за собой дверь.
На веранде загорается свет за шторами с крупными, осенними листьями.
Кир стоит у запертой калитки. Треск мотоцикла исчезает за домами, Кир проходит в её садик и, подняв проволочное кольцо на столбике ограды, присаживается недалеко от калитки на край топчана. За дома уходит солнце. Свет рассеивается в ветвях абрикосовых деревьев сада вокруг беседки с облупленной, когда-то синей металлической крышей. Кир сидит на топчане в той же позе.
Темнеет. В небе уже появилась луна. Где-то в арыках запели лягушки. На веранде Наили загорается свет. Там слышен звук поставленной на плиту кастрюли, принимается гудеть электрочайник, потом выключается и всё стихает.
Кир по-прежнему сидит на краю топчана.
Открывается входная дверь, гаснет свет на веранде. Слышен стук каблуков по бетонным ступеням крыльца, потом по асфальту вдоль дома. Нарядная, с распущенными волосами и в брючном костюме, Неля на высоких каблуках быстро уходит вдоль дома.
УЛИЦЫ ГОРОДА. Наиля быстрым шагом, не оглядываясь, идёт по улице, а Кир появившись из-за дома, некоторое время идет неподалёку в том же темпе, что и она, потом решительно догоняет и принимается что-то говорить – не слышно, ведь по улице, хоть и совсем изредка, но проезжают машины, заглушая голоса, а из коттеджей доносится случайная музыка.
За Нелей и Киром следят Камал и пара его друзей: они остановились у дома Нели и смотрят им вслед, о
чём-то переговариваясь. Через пару минут, будто прогуливаясь, направляются за ними.
Темно. Кир и Неля идут между высокими тополями по тёмной аллее парка в сторону фонаря под белым стеклянным колпаком. На газоне, будто спит, лежащая белая скульптура обнаженной женщины.
Камал с двумя приятелями в тёмных очках идут следом.
Неля оглядывается, замечает их и быстро бежит назад, к своим ровесникам, а Кир остаётся стоять на аллее, один под светом фонаря.
Ночь. Кир бродит по городу: через парк, по дворам выходит на широкую, хорошо освещённую, но совершенно безлюдную улицу. Кир идёт мимо бассейна, откуда слышны голоса молодых людей и плеск воды, будто прыгают с вышек. Слышит голос Наили (кажется?). Он пролезает между двух, кем-то давно раздвинутых прутьев высокого забора, поднимается по зеленому склону, засеянному травой, на трибуну. Перебирается к деревянным скамьям, спускается к первому ряду и, облокотившись о бетонный барьер, сидит на скамье, отделяющий его от бассейна. В спортивной, пятидесятиметровой ванне – никого нет, лишь светятся люминисцентной краской, красно-белые пенопластовые поплавки дорожек на ровной воде. На прыжковых тумбах номера: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8,- его взгляд задерживается на цифре «9»…
Кир смотрит на воду. Полное небо звёзд и в их свете его профиль ещё виден, но темнота уже сгущается, а силуэт исчезает во тьме.
Пауза… ТЕМНОТА и ТИШИНА. Лишь легкий плеск воды и появляющиеся где-то шаги.
УЛИЦЫ ГОРОДА. Ночь. Кир выходит на край города, к дороге, что ведёт к стеле на въезде: 1958 УЧ-КУДУК. Но теперь цифры с буквами видны ему наоборот, ведь он подходит с другой стороны, на фоне усыпанного звёздами неба и конических черных вершин урановых отвалов Кир приближается к странному сооружению – оттуда доносится как бы случайная музыка, но здание постепенно проявляется из тьмы, принимая очертания, лежащего на краю пустыни динозавра, с ребристым позвоночником и разинутой навстречу посетителям, дверью. Из ресторана слышна восточная музыка в современной обработке.
Кир, так же медленно, гуляя, проходит внутрь.
В баре, под музыку ансамбля, поющего хитовую композицию сезона, Кир присаживается к стойке, неподалёку от одиноко пьющего парня лет тридцати. Это Шамо.
Кир наблюдает за посетителями в зале, отделённом от бара лишь бамбуковой шторой, свисающей с высокого, стилизованного под грот потолка, до мраморного пола.
Барменша ставит перед ним стакан с виски, полный льда. Он, погромыхивая льдом, крутит стакан в руке.
Две молодые женщины сидят за столиком, покрытым белой скатертью. Неподалёку несколько местных мужчин, за большими, сдвинутыми столами, уставленными большими тарелками с закусками, нарезанными крупно помидорами,  огурцами и ветчиной. В центре блюдо с арбузом, разложенном красными дольками, а вокруг множество бутылок, фужеров и рюмок. У стола крутится молодой мужчина в темном костюме, смахивающем на фрак.
Музыканты, закончив играть, уходят на перекур в свою комнатёнку за сценой, прихватив электрогитары. Барабанщик туда же носит свои барабаны.
Шамо пьёт стакан за стаканом белое сухое, наливая сам себе. Вдруг пересаживается на соседний высокий табурет. Он в приличных тёмных брюках и новой узкой рубашке, по виду, только что из магазина. В его движениях видна некая нарочитость, а когда он принимается жестикулировать только кистями рук, оттопыривая пальцы, Киру становится ясно, что перед ним местный блатной. Он протягивает руку для рукопожатия в сторону Кира, продолжающего разглядывать зал.
ГОЛОС ШАМО. Шамо.
Кир поворачивает голову в его сторону, смотрит ему в глаза и пожимает руку.
КИР. Кир.
ШАМО. Ты, я смотрю не местный. В командировке?
Наливает Киру в его опустевший стакан с оставшимся льдом, вина из своей бутылки. Кир вроде как пытается протестовать движением руки.
ШАМО. Да ты чо, братан? Деньги есть. Видал, что они здесь натворили, да? Всё перерыли, суки позорные… Золото ищут.
Шамо тянется рукой в сторону барменши, черноволосой, крашеной женщины лет пятидесяти. Она улыбается Киру золотыми зубами.
ШАМО. Гуля, плесни ещё мне!
Гуля, пятидесятилетняя, плотная женщина, молча сверкнув золотыми фиксами в тугой улыбке, убирает опорожнённую бутылку белого сухого и ставит перед Шамо новую. Он поворачивается всем корпусом к Киру, основательно устраивается на табурете и приступает к новой бутылке белого сухого. Наливает Киру, а сам отпивает из своего стакана тонкого стекла сразу половину.
ШАМО. Я скажу одно… что жизнь, жизнь которую я здесь прожил, она подлая.
Шамо допивает наполовину полный стакан своего белого сухого.
ШАМО продолжает: Я не боюсь сказать о том, что здесь делают эти рогоносцы. Пускай меня закроют еще раз…
ОКРЕСТНОСТИ УРАНОВОГО ГОРОДА. Где-то за горами, освещая пустыню, встаёт солнце: кругом отвалы урановой руды и такыр – высохшая, потрескавшаяся земля.
Кир и Шамо идут по такыру, издалека они такие маленькие, потерявшиеся среди урановых отвалов.
ШАМО продолжает: …а пускай. Чем больше, тем лучше. И чтобы им не было жизни. Им никогда не будет жизни. Я как мужик это говорю, и не стесняюсь, и не боюсь. А что я могу сказать…
Светает – где-то за чёрными, присохшими к земле и окаменевшими отходами, всё же встаёт солнце. Вокруг синие и чёрные горы. Дорога петляет между ними, будто ищет вход в другую страну.
ШАМО продолжает: …чтобы они долго-долго страдали от этой жизни.
Слышен перестук колес, приближающийся шум длинного товарного состава.
ГОЛОС КИРА. Да…
Солнце освещает жирные нефтяные цистерны с цифрами на круглых боках.
ГОЛОС ШАМО. А пускай, я один. Меня никто не подлежет (так!) и вот сюда не поставит. Мое время придёт. Моя линия - ни страх, ни боль, ни смерть, а правда!
А поезд всё идёт…
Утро. Свежевыбритый, в белой рубашке с коротким рукавом, Кир бодро шагает через площадь к большому зданию. Табличка у входа: «СЕВЕРНОЕ РУДОУПРАВЛЕНИЕ КОМБИНАТА»
Кир идёт длинным коридором с множеством дверей в кабинеты. На широкой двери приемной надпись золотыми буквами: О Т Д Е Л   К А Д Р О В. По коридорам вдоль многочисленных дверей в кабинеты, ходят молодые местные девушки с документами в руках. Их тех же дверей выходят по очереди те же девушки, но без документов в руках.
Кир выходит из дверей отдела кадров.
БАССЕЙН. Утро. Кир выплывает через канал под стеной из раздевалки - прямо в большую спортивную ванну, строго разделённую на дорожки для соревнований. Подныривает под каждую из них и добирается до тумбы с цифрой «9», где, оттолкнувшись ногами от бортика, переворачивается на спину и, прихватывая рукой один за другим красные и белые поплавки дорожки, помогает себе разогнаться. Делает несколько гребков на спине, останавливается и плывёт обратно к тумбе уже кролем. Мощными гребками приближается к бортику и делает разворот переворотом, мелькнув пятками. И уже под водой отталкивается от бортика, стремительно вытянув руки вперёд.
СБЕРЕГАТЕЛЬНЫЙ БАНК РОССИИ. Утро. На стеклянном здании вывеска: СБЕРБАНК РОССИИ. Кир долго стоит, склонившись у стеклянной перегородки, разговаривая через неё с кассиршей, юной интеллигентной восточной девушкой в белой блузке. За её спиной появляется высокий юноша в белой рубашке с коротким рукавом и бейджиком на груди. Кир о чем-то долго говорит с ними через стекло кассы.
Наконец, он идёт к банкомату и отходит уже заталкивая деньги в карман льняного пиджака.
ДОМ Наили. Кир с новым синим рюкзаком на плече, стучит в дверь, обитую черным дерматином, согнутым пальцем правой руки, прямо о номерок с цифрой «12». Тишина за стеклами веранды, плотно занавешенными шторами с крупными осенними листьями. Он спускается со ступенек крыльца и пытается заглянуть на веранду через стёкла, но там никакого движения. Через калитку, закрытую лишь на проволочную петельку, накинутую на деревянный столбик, проходит в сад к беседке и садится на скамью, кладёт рюкзак на стол перед собой. Из старой сумки перекладывает свои вещи в рюкзак. Светло-синяя, как бы мятая, модная ткань рюкзака у него под руками: пальцы расстёгивают кармашки и раскладывают в них документы, книжку в мягкой обложке и портмонет.
Вокруг абрикосовые деревья, над топчаном в винограднике летает пчела. Гудит и летает, гудит и летает, то и дело, присаживаясь на крупные жёлтые виноградины, матовые и одновременно прозрачные от солнца, пробивающегося пыльными лучами сквозь тяжёлые гроздья винограда.
И тут звонит телефон. Похоже, на веранде дома, ещё и ещё громко звонит телефон. Кир ощупывает свои карманы легкого пиджака, встаёт, шарит в брюках, потом смотрит в сумке, оставленной на скамье, и понимает, что это точно звонит телефон на веранде Наили. Он смотрит на шторы и видит там колебание края жёлто-коричневой легкой ткани. Он улыбается, присев, откидывается на спинку скамьи, прибитой по стенке беседки. Смотрит на абрикосовые деревья, топчан, кирпичный вход в подвал и, видит лежащую у ствола дерева, лопату. Вокруг неё валяются несколько плодов абрикоса. Спелые, такие бархатные на солнце, хоть и мятые. Кир скидывает пиджак и рубаху. И принимается за работу в саду: собирает плоды, складывает их на топчан, роет канаву от беседки к давно не стриженым кустам, копает арык вдоль редкого заборчика.
Штора на веранде вновь отодвигается, за стеклом видно лицо Наили.
Кир глубже копает арык, вычищая оттуда мусор, камушки и стёклышки с блестящими золотинками от шоколадных конфет.
Из за шторы выглядывает Наиля.
Кир достаёт из земли мелкие обломки красно-коричневых обожжённых кирпичей.
Из-за шторы выглядывает Наиля.
Пауза - Кир сидит на краю топчана, отирая пот со лба.
Окно на веранде распахивается.
Кир сидит на месте, но, повернув голову, внимательно смотрит на окна веранды.
Окно закрывается.
ВЕЧЕР. Кир сидит на скамейке в саду. На веранде загорается свет.
НОЧЬ. Кир спит на топчане, положив под голову рюкзак со своими вещами, укрытый курпачой тёти Мадины.
УТРО другого дня. Наиля выглядывает из-за шторы, открывает дверь и выходит в строгом костюме: пиджак, юбка, видимо, на работу.
ДЕНЬ. Жара. Кир работает в саду, окапывая плодовые деревья. Снимает рубашку. Тётя Мадина, улыбаясь, приносит ему воду. Она улыбается, но ничего не говорит.
ВЕЧЕР. Тётя Мадина молча, с заговорщицким видом, машет ему рукой из за забора, мол, иди ужинать. Кир улыбается, но отрицательно качает головой. Фирюза, дочь Максуда, стройная, в длинном цветастом платье, приносит ему небольшой чайник и пиалу.
УЛИЦА ГОРОДА. Ночь. Удолбанный Камал, петляя, едет на мотоцикле по ночным улицам.
ДОМ НАИЛИ. Ночь. Камал подкатывает на мотоцикле к стене коттеджа у турника. Глушит мотор и, перебирая ногами, катит мотоцикл под окна веранды Наили. Слазит с мотоцикла, но вдруг бросает его и бежит за угол, и там, видать, блюёт – слышно от самой беседки, где сидит Кир, попивая чай из чайничка зелёного цвета - сюда доносятся звуки содрогающегося юного организма.
Камал хватает свой небольшой мотоцикл, катит его куда-то в заросли.  
Кир пьёт зелёный чай, вдумчиво наливая его в белую пиалу.
УЛИЦЫ ГОРОДА. Ночь. Удолбанный Камал едет, петляя на мотоцикле по пустынному городу. На перекрёстке, у пульсирующего жёлтым светофора, его задевает новенький Мерседес. Камал падает. Из машины выходят трое азиатских бандитов, внимательно рассматривают боковую дверцу своего белого Мерседеса: едва видная царапина чёрным по белому.
ДОМ НАИЛИ. Утро. Распахивается окно веранды.
Кир спит на топчане с рюкзаком под головой.
Дверь с номером «12», обитая черным старым дерматином, открывается, на крыльце появляется свежая, не накрашенная, с красиво убранными, открывающими прекрасную шею, чёрными волосами, - сзади на шее видна небольшая родинка, - улыбающаяся и босая Наиля. Она в свободной жёлтой майке до колен.
Наиля вытягивает из распахнутого окна длинный резиновый шланг.
Кир встаёт с топчана.
Наиля несёт в руках резиновый шланг, из которого пока не сильно течёт вода.
Лицо Кира отправляется к широкой, до ушей, улыбке!
Журчит вода в арыке: он наполняется из шланга, бьющегося под увеличивающимся  напором воды. Наиля срезает кисть спелого белого винограда – «дамские пальчики». Она вносит в сад керамическое блюдо со свежими, с капельками воды на бархатистой кожице, абрикосами и большой виноградной кистью, ставит на стол, перебирает фрукты длинными пальцами с двумя, тремя тонкими серебряными колечками, причем одно надето на верхнюю фалангу среднего пальца.
Кир и Наиля сидят в беседке, на середине круглого столика блюдо с фруктами. Кир, кидая в рот виноградины,  достает из внутреннего кармана пиджака портмонет, российский паспорт, заграничный паспорт, удостоверение подводного пловца и водительское удостоверение. Показывает дочери, складывает документы стопочкой на столе и лишь после этого, вынимает распечатанный конверт, достаёт из него сложенное письмо. Подаёт ей листок с фирменным штампом в левом верхнем углу. Она расправляет его на столе, разглядывая бланк с надписями. Угловой штамп:
 Министерство здравоохранения РФ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ УНИТАРНОЕ
ПРЕДПРИЯТИЕ
  ЮЖНО-УРАЛЬСКИЙ
ИНСТИТУТ БИОФИЗИКИ
ГОЛОС КИРА. Это институт в том закрытом городе на Урале, где я родился. Мой отец, твой дедушка рассказывал, что там делал атомную бомбу… Курчатов… На урок даже к ним приходил. В школу…
ЛЕТНИЙ КИНОТЕАТР. Вечер. На площадке у входа, возле киоска, где в освещённом окошке видна продавщица в белом халате, Кир и Наиля пьют газированную воду из гранёных стаканов.
Зрители смотрят кино в кинотеатре под открытым небом. Их не много, человек семь-восемь. С экрана кинотеатра звучит голос диктора: «Легенда о золотом червонце». Рассказ о твердых и надежных деньгах. Настоящая фамилия этого человека Бриллиант. Григорий Яковлевич Бриллиант, организатор одного из самых поразительных в мировой истории финансовых переворотов…»
Отец и дочь прогуливаются у кинотеатра, откуда слышен через кирпичный забор голос диктора.
ГОЛОС ДИКТОРА продолжает: «…Политик, причастный к высшим тайнам отечественной истории двадцатых, тридцатых годов».
Кир говорит на ухо Наиле, - а они почти одного роста, - слегка касаясь лицом её волос у шеи с нежной родинкой.
КИР. Ты кого-нибудь любишь в этом городе?
Наиля молчит…
КИР. Неля… Поехали к деду. А? Вместе.
АЛЛЕЯ ПАРКА. Ночь. Где-то верещат по арыкам лягушки, поют цикады. Кир и Наиля идут в свете фонаря.
НАИЛЯ. Я не знаю…
КИР. Мне сказали в отделе кадров, что он теперь в районе Чимгана, в горах.
НАИЛЯ. Там же профсоюзная лечебница?
КИР. Пансионат.
НАИЛЯ. Надо бы найти Кэмела. Ну… парня моего, что-то его нету.
КИР похохатывает слегка:. Кэмел!? Как тот верблюд на пачке сигарет? Неплохо.
Старый Город. Утро следующего дня. Кир и Наиля ищут Камала: идут по улице неподалёку от глиняного купола старого медресе с гнездом аиста наверху, среди дувалов и глинобитных домов.
ДОМ КРИСТИНЫ и КУКА. Кир и Наиля подходят к воротам старого, бедного дома. За окном скандалят молодые мужчина и женщина, слышны их невнятные голоса и редкие выкрики на не сразу понятном языке.
ГОЛОС КУКА, с приблатнённым прононсом, тягучий и слегка, кажется, даже гнусавый: Да ты чооо… подруга! ты же меня влОжила! Ты меня постоянно вкладываешь…
ГОЛОС КРИСТИНЫ. Это ты, как обожрёшься кукнара...
ГОЛОС КУКА. А… нуда… ништяк… датыменя влОоожила ---
ГОЛОС КРИСТИНЫ (кричит). Так! Это ты меня всем вкладываешь!!
ГОЛОС КУКА (гундит). Да ты чооо в натуре фуфел втираешь что ли охххуееелаподруга… ну хай ладно… (с угрозой в голосе) нишшштяяяк…
Наиля заглядывает через приоткрытые ворота во двор.
ДВОР КУКА и КРИСТИНЫ. Во дворике на топчане спит полуголый, сплошь покрытый татуировкой мужчина. Ему уж за пятьдесят. Рядом с ним лежит недоеденная половинка арбуза с воткнутой в неё большой ложкой. Слышно, как Кир и Наиля пытаются достучаться снаружи, но их не слышат. Рядом с топчаном стоит мотоцикл Камала.
Татуированный просыпается,---
Наиля заглядывает, потом протискивается в щель, приоткрытых ворот и татуированный мужик видит голову Наили, швыряет в неё половинкой арбуза. Арбуз разбивается о железные гулкие ворота и Наиля, отпрянув, оборачивается и вдруг обнимает Кира, бросившись ему на шею.
НАИЛЯ. Уехал этот… верблюд. Ну его. Давай поедем к деду… Мы ведь найдём его? Да? папа… - первый раз она называет его папой.
АЭРОПОРТ-УЧ-КУДУК. Старый самолет, в народе называемый «кукурузник», стоит на краю пустыни. Тут же бродит привязанный верблюд, с большим болтом в носу. У современного здания аэропорта стоит Вит. Подходит Кир.
ГОЛОС ВИТА. Уезжать тебе надо, понимаешь? Или ты хочешь здесь в зиндане посидеть?
Пауза. По асфальтированной дороге к аэропорту едет чёрный немецкий автомобиль в мареве, раскалённого от асфальта, воздуха, - словно мираж.
– Уезжай пока я могу тебя отправить. Прямо сейчас.
Они вместе входят в двери аэропорта.
-А дочке скажи, что Кэмел попал с бирюзой. И надолго.
Кир и Наиля поспешно идут за Витом в сером костюме шагающим по бетонной полосе.
Они идут на посадку к небольшому пассажирскому самолету типа ЯК-40, с приставленным трапом. На фюзеляже яркие синие буквы латинским шрифтом:
U Z B E K I S T O N
Вит заводит их в самолёт и спускается по трапу. Трап отъезжает вместе с Витом.
Самолёт выруливает по взлётной полосе и остаются лишь пустынные просторы с привязанным верблюдом, который, задумавшись, жуёт и писает одновременно.
САМАРКАНД. Базар. Утро. Кир и Наиля у горы дынь. Наиля выбирает дыню, показывает на неё бабаю в халате, что-то говорит по-узбекски. Старик снимает тюбетейку с черно-белым орнаментом, складывает треугольником и трёт ей свой седой ёжик. Потрясённо цокаёт языком, восхищаясь красотой девушки.
Его глаза улыбаются на коричневом морщинистом лице, глядя на красавицу, явно слегка восточную и такую по-европейски обходительную.
Он достаёт большущую, длинную мирзачульскую дыню, откатывая другие поменьше, в сторону.
Взвешивает на больших старых весах, протягивает Наиле с широкой улыбкой, распустив свои морщины от уголков губ до уголков глаз.
Наиля у горы арбузов показывает Киру, смеясь, как надо выбирать арбуз: бери, мол, с хвостиком. Склонившись ухом к полосатому огромному арбузу, постукивает пальцем.
– Надо по нему постучать, чтобы во внутренностях загудело там.
Кир поднимает арбуз к её голове и стучит по нему согнутым пальцем – арбуз спело гудит и Наиля счастливо смеётся.
ЧОЙХОНА. Наиля вкусно и сочно ест арбуз, впиваясь в него ртом и глядя счастливыми глазами на отца. Смеётся. Сок стекает по её острому подбородку.
Кир нежно отирает матовую кожу дочери ослепительно белой бумажной салфеткой.
Достаёт из рюкзака пакет салфеток, вынимает свежую и подаёт дочери. Она берет её пальцами и смотрит на его правую руку, где остался незагорелый след от обручального кольца.
Смотрит ему в глаза.
Кир отводит взгляд, оглядывая чойхону с топчанами, покрытыми старыми бухарскими коврами и открытую на все стороны восточного базара.
Пауза…
Дочь смотрит на отца и улыбается.
Кир потирает безымянный палец правой руки.
– Да. Ты умеешь радоваться. А значит - умеешь жить…
С этими словами он наклоняется к ней и целует в щёку.
УЛИЦЫ ГОРОДА. День. С огромной дыней под мышкой, Кир стоит на краю широкого шумного проспекта, полного автомобилей и городского шума, возле круглого перекрёстка, оглядываясь в поисках такси.
Наиля рядом. Она смело и весело голосует, подняв правую руку большим пальцем вверх, гордо посматривая на отца.
Они забираются на заднее сиденье такси. Кир пропускает Наилю вперёд, осторожно, двумя руками подает ей дыню, потом садится сам, снимая со спины синий рюкзак и аккуратно захлопывая за собой дверку.
АЭРОПОРТ. День. Кир подсаживает дочь в маленький цветной вертолётик, осторожно, двумя руками, придерживая её за тонкую талию в лёгком, шёлковом, красно-чёрном, тонкими полосками поперек, - летнем платьице. Дыня лежит на бетоне взлётной полосы.
Следом Кир подаёт дыню одним концом вперёд – руки Наили принимают её.
Винт принимается кружить, вертолёт чуть поднимается над бетоном, зависает, будто проверяя надёжность полёта, слегка дрожит и затем улетает. Верхушки деревьев склоняются под тугим ветром от винта.
ЧИМГАН. Вертолётная площадка. Цветастый фирменный вертолётик, явно авиамодель, садится на небольшой площадке в предгорьях Чимгана, вершины которого в снегах, а на склонах растут высокие хвойные деревья.
ШОССЕ В ГОРАХ. День. Кир с дыней подмышкой держит за руку Нелю - они идут вперёд по шоссе, за спиной Кира синий модный рюкзачёк, а через плечо Наили перекинута
на ремне мягкая сумка чёрной кожи. Кир то и дело оглядывается в ожидании попутной машины.
Вдали, откуда-то снизу - в гору, гудя мотором, поднимается белый огромный грузовик с крытой фурой.
Кир и дочь останавливаются на площадке, отгороженной от обрыва, кладкой дикого камня. Кир ставит дыню на асфальт.
Высокая, двухэтажная крыша фирменного белого автомобиля приближается к ним. Гудит и приближается.
ГРУЗОВИК. Они теперь едут втроём в огромной кабине, за их спинами вход в спальное помещение, где кто-то возится время от времени. Кир, Наиля и Шофёр, а ему пятьдесят четыре, пятьдесят пять лет, судя по его внешности, он здесь живёт давно, а может и родился, такое у него… казацко-азиатское лицо.
Через лобовое стекло видна улыбающаяся Наиля и рядом мрачный, дочерна загорелый водила.
Кир у окна - его профиль движется вместе с пейзажем за стеклом грузовика.
Пауза… тягловый рёв двигателя.
Водила, не переставая смотреть на дорогу, склоняется стриженой под ноль башкой в сторону Кира и вопросительно поднимает глаза с густыми чёрными бровями на Наилю, отчего морщится его большой лысый череп с надбровными дугами. Он таращится на девушку, старающуюся сидеть ровно и смотреть на дорогу.
Пауза…
КИР жёстко говорит:
– Это моя дочь.
ДОРОГА. ВЕЧЕР. Грузовик, пыхтя, останавливается у горной реки, дальше вниз - склон ущелья, там виден поселок и постройки рыбного хозяйства с прудами.
Кир и Наиля, подняв головы, стоят у грузовика с открытой дверцей, на земле лежит рюкзак. Из дверки появляется большая длинная дыня, доносится глухой голос Шофёра: Автобус будет!
Белая, запылённая дверца захлопывается, грузовик пыхтя, уезжает… Откуда-то издалека, похоже, снизу, со дна ущеллья доносится пение муэдзина.
Кир надевает рюкзак:
– Один великий мудрец говорил, что следует много путешествовать…
Кир и Наиля, друг за другом идут вверх, вдоль дороги, по краю ущелья.
Кир идёт впереди:
– …ибо тогда душа устает гнаться за суетливым телом…
Он поднимает голову к вершинам гор, останавливается. Пение муллы то затихает, то удаляется, разносясь эхом. То исчезает, то вновь появляется, а Кир продолжает:
– …успокаивается… и только вдумчиво наблюдает за ним… – из укромного места.
Кир решительно трогается дальше, дочь идёт за ним.
Кир и Наиля медленно спускаются вниз, по каменистой тропе, спускаясь к зданию медресе с глиняным куполом рядом с зеркалом хауза, большого бассейна с рыбами у подножия скалы. Кир пропускает дочь вперёд, придерживая за плечо. По склону, из-под ног скатываются мелкие камни.
Мулла с длинной белой бородой сидит у хауза под деревом, продолжая своё заунывное не то чтение, не то пение. Возле него, на камне лежит нераспечатанная картонная пачка чая и тут же, слушая с закрытыми глазами, на корточках сидят два местных подростка.
В хаузе плавает огромное количество рыб, довольно крупных, с темными спинами. Они парят в горной воде, тенями умножая сущности.
Журчит вода в широком арыке, с выложенными камнем берегами.
По воде хауза идёт легкая рябь от ветра, на минуту скрывая рыб.
Пауза…
Светловолосый, с рыжинкой, юноша, ведёт Наилю и Кира - в одну из комнат. Проходит в небольшую комнату, раскрывает ставни, за ним идут отец с дочерью. В комнате кровать у стены и на глиняном полу – кувшин с водой. На небольшом табурете металлический таз.
ПОСЁЛОК НУРАТА. Солнце окончательно уходит за горы, в небе проявляются луна и звёзды. Наступает ночь.

ТЕМНОТА и ТИШИНА… Пауза… Журчит вода горной реки. В темноте слышно журчание воды, а из щели ставен начинает медленно-медленно проникать свет, встающего где-то за горами, солнца - в комнату, где слышно спокойное дыхание девушки. В свете лучей, проникающих через деревянные ставни, виден сидящий на полу, у кровати, Кир. Прислонившись спиной и опустив голову на руки, он, похоже, спит.
Лицо спящей на кровати Наили постепенно приобретает цвет молодой кожи и в рассветном луче серебрится нежный пух на руке, подложенной под щёку.
И тут, (будто кто-то наблюдает за ними из укромного места): Неля встаёт босая, словно ещё во сне берёт кувшин с пола, умывается над тазом в свете лучей солнца, поднимает подол широкой майки и, присев, льёт себе воду между ног.
Теперь Кир спит на кровати, свернувшись калачиком, лицом к дочери. Глаза его закрыты…
Вода стекает по ногам дочери на каменный пол…
В луче раннего солнца светится грудь дочери, омываемая рукой с серебряными колечками.
Неля встаёт, опуская жёлтую майку.
Отец её – открывает глаза.

УТРО. Кир и Неля идут по серпантину горной дороги – вверх, туда, где видны вершины гор. Кир говорит:
– Однажды я шел по горам Памира. Вечерело, становилось холодно, я не знал своих ориентиров. Подо мной было пять тысяч метров вздыбленной суши. Я не знал, есть ли поблизости люди и вдруг вышел к пустой кошаре. Ферме для овец…
Кир и Неля идут рядом. Вдали, на склоне, среди зелени видны беленые домики пансионата.
Кир продолжает:
– …Баранов ещё не пригнали из долины. В пристройке жила старая киргизка со своей невесткой. Хозяин, её сын, уехал куда-то по делам. Они приняли меня…
Кир идёт чуть вперёд, а Наиля, стараясь не отставать, кладёт руку ему на рюкзак.
Кир продолжает:
– …Ничуть не встревожились перед неизвестным чужаком, не испугались. Это было самым естественным - дать кров одинокому прохожему.
Горная речка шумит внизу, по дну ущелья.
- …Старая киргизка кормила меня и поила чаем, улыбалась, говорила что-то умиротворяющее и правильное на своем языке…
Где-то позади, внизу появляется шум двигателя старого автобуса. На гору, из-за поворота, поднимается военный автобус с торчащей вперёд мордой капота и поперечной стальной решеткой радиатора. Автобус короткий, с одной дверкой, а из окон молодые лейтенанты смотрят на прохожих путников. Они все в  военных фуражках цвета хаки – то ли пограничники, то ли лётчики…
– …Младшая была кроткой, и бесшумной, как пятно света. Утром я попил молока, попрощался и пошел дальше, в сторону Дараут-Коргона.
Пауза – шум двигателя. Автобус долго поднимается по горной дороге, исчезая за поворотом.
– У меня было такое чувство, что там - в горах, я встретил свою мать, или даже дочь, обогнавшую как-то меня во времени, состарившуюся прежде меня, и превратившуюся - в мать. А я её - не узнал.

ПАНСИОНАТ. УТРО. Через раскрытые ворота они входят на территорию безлюдного пансионата.
ГОЛОС Нели:
– А мама давно уехала в Удмуртию… К своим вотякам.
Свежепобеленные одноэтажные домики в зарослях,  цветущих мелкими розами, кустов. Вокруг ни души. Гудят пчёлы.
Кир и Неля поднимаются вдоль горного, довольно широкого, бурного ручья.
Сквозь прозрачную воду серебрятся камни.
Отец и дочь поднимаются по дорожке, вымощенной битой кафельной плиткой, в сторону белого, одноэтажного домика среди деревьев.

КОМНАТА Деда. В больничной постели лежит почти облысевший старик с правильными чертами лица и впалыми щеками. Рядом на тумбочке фарфоровая больничная поилка. Свет из окон делает её почти прозрачной.
Рядом на стуле сидит молодой мужчина восточного типа, похоже, татарин. Он в белом халате, на вид ему лет тридцать семь, тридцать восемь. Он укоризненно смотрит на Деда, лежащего на высоко приподнятых подушках с закрытыми глазами. Тут же рядом молоденькая Медсестра, похожая на китаянку, приготавливает укол на краю кровати.
Входит Кир с большой дыней в руках. Он несет её словно ребенка, удобно расположив у груди. За ним осторожно выглядывает Неля с аккуратно убранными волосами и цветами в руке, теми маленькими розами, что растут во дворе.
ВРАЧ:
– Сын? Как хорошо. Вот теперь мы поедим дыньку, да? Валерий Ильич?
Старик открывает глаза.
ВРАЧ:
– Ильич, это ваш сын и внучка, верно? Какой запах. Аминат нам сейчас нарежет, правда? Вот ведь как, Ильич, дорогой вы наш, надо покушать дыньку-то, верно?
Медсестра Аминат ставит на тумбочку блюдо с несколькими ломтиками дыни.
ВРАЧ:
– О! какой запах… Какой запах? Самаркандская. Верно? А давайте и мне. Врач берёт кусочек дыни и глазами показывает Неле на дыню, мол, бери, бери.
Ловкая медсестра быстро отрезает небольшой тонкий ломоть дыни, вставляет в руку Нели и под локоть подводит её руку с небольшим кусочком ко рту старика.
Врач усаживает Нелю на стул. Дед, видимо, узнает Нелю и его губы отправляются к улыбке.
Врач двумя руками подставляет длинный ломоть медсестре под нож. Она несколько раз проводит ножом так, что ломоть слегка изгибается отделившимися друг от друга, дольками. Врач по очереди просто втягивает их в себя и с наслаждением ест, одновременно показывая глазами на старика: мол, давай, сынок, помогай. Они почти ровесники.
Кир стоит в растерянности.
Неля протягивает ещё одну небольшую, дольку дыни ко рту Деда. Дед довольно бодро выпрастывает бледную, незагорелую руку из-под белой простыни, берет Нелю за тонкое запястье и медленно направляет её руку к своему лицу.
Целует её тонкое запястье, стараясь улыбаться.
Откусив маленький кусочек, долго держит его во рту, прикрывает веки.
Неля принимается гладить ногу Деда, поверх белой простыни и он блаженно улыбается, прикрывая глаза.
Врач берет с блюда ещё ломоть дыни и направляется к двери, при этом успев кивнуть Медсестре: мол, пора, пошли уже.
Кир садится на край кровати с другой стороны, смотрит на Наилю.
Наиля смотрит на него…
Пауза…
ГОЛОС Деда:
– На Урале речка была…
Дочь вопросительно смотрит на отца, а Кир молчит, ожидая, когда же отец увидит его, сына.
Пауза – все молчат, а Дед блаженно улыбаясь, от поглаживания дочкой его голени, похоже, просто засыпает…

Кир сидит на скаме