Мне всегда было трудно понять, с кем я.
Никогда не мог понять коварного «искусства» политического обобщения, ну, вроде «преображения» евангельской фразы «кто не со Мною, тот против Меня» в известный большевистский лозунг.
Пропагандистскому уму совершенно неважно, что там дальше говорится у Матфея, – важно лишь извлечь пользу для себя.

А умы у всех у нас порченые, советские, правда, порченые разными градусами. Кто-то пьет водку, кто-то перебродивший кефир. Хорошие вина, которые мы полюбили, сочетаются с памятью о другом вкусе, но дурном ли? Мой французский знакомый Гийом, воспитанный в замке, однажды проехался по Транссибу, чтобы узнать, каково быть битым. Ну, то есть для него «узнать Россию» было синонимично фразе «быть битым». К сожалению для Гийома, в России его ни разу никто не ударил, хотя опасность получить зуботычину была ароматом его путешествия. Увы, бедный Гийом не смог преодолеть своего воспитания, и ему не удавалось дать окончательного повода для реализации своей мечты. Потом он говорил:

«В России живут лучшие люди на земле: они никогда не дерутся ради самой драки. Потому что когда они решают подраться, то, значит, хотят убить. Разница между Францией и Россией в том, что в России слово равно делу, а у французов нет дел, кроме слов, поэтому французы при своей словоохотливости очень осторожны в выборе слов. Русский молчит-молчит, терпит-терпит, а потом внезапно говорит: знаешь, мне почему-то очень хочется убить твою маму. И это всегда правда. И вот за эти слова убивают его самого. Если во Франции я хочу убить чью-нибудь маму, я иду и дарю ей цветы, но это же лицемерие, черт побери!»

Гийом был немного социолог, хотя сейчас вроде снимает кино.    

Чуть не забыл, о чем я…
Ответ мой как был, так и остается: ни с кем.
Но я – «за» тех людей, которые в Киносоюзе.
Которые умеют разговаривать, размышлять, сознавать и сознаваться в своих ошибках, которые стараются делать кино в нынешних обстоятельствах. Кино, стремящееся быть искусством, как жизнь сновидением, а смайлик улыбкой.  

А «нынешние» обстоятельства таковы, что производителей уже мало интересует художественная ценность «продукта», что бы они там ни говорили публично. Я думаю, что это главная и, может быть, единственная причина «упадка отечественного кино». Эта причина уже давно пробила свой «Транссиб» из умов в сердца, и слабые сердца сильных художников стали стремиться к окаменению, обронзовению и вымиранию. Об этой причине неприлично говорить вслух, что доказывает ее состоятельность.

Советский ум, который причастился к «либеральным ценностям», хочет схватиться за идею, но схватиться так, чтобы был расчет, польза.
Я вступил в Киносоюз, как в профессиональное сообщество. Без пользы. Или точнее – без какой-либо другой пользы. Терпеть не могу слово «профессиональное» в применении к кинематографу, если только не понимать под кинопрофессионализмом отношение к кино как к искусству. Всё, что имеет отношение к политике, к Михалкову как политику, к драке за «справедливое распределение благ», за «светлое будущее», мне не то чтобы претит, а непонятно. В принципе, если бы значение Киносоюза исчерпывалось пониманием его как действующего на деле профсоюза, я бы вступил в него еще раньше. Все другие значения – расточительство.