В моем архиве сохранился двухчастный диалог с Рустамом Ибрагимбековым, опубликованный в газете "Ведомости" в 1998 г., особо памятном мировым экономическим дефолтом. Не стоило бы ворошить архив, если бы идеи Рустама, его оценки тогдашнего политического процесса, сам тип его аналитического мышления не были бы так остро современны.  

Диалог N. 1. Тема: "Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие"

Елена Стишова. Мы так долго откладывали интервью, что встретились уже не в той стране, в которой договаривались о встрече. Соответственно изменился характер моих вопросов. Что вы думаете о причинах и следствиях нынешнего кризиса в России? И только ли к худу то, что произошло 17 августа прошлого года? (Кстати, никуда не денешься, август для России -- действительно роковой месяц.) Нет ли здесь еще и промысла, предупреждения всем нам, призыва измениться -- в самих себе и в своем отношении к миру и людям?

Рустам Ибрагимбеков. Вопрос глобальный, и ответить на него трудно независимо оттого, в какой стране ты в данный момент живешь. Потому что при всей специфичности и очевидных причинах нашего кризиса он является частью общемирового. Такова особенность капиталистической системы.

Е.Стишова. Мы что — уже построили капитализм?

Р.Ибрагимбеков. Во всяком случае, вступив в свободный рынок, мы стали частью, пусть ничтожно малой, мировой экономики со всеми вытекающими последствиями. Свободный же рынок регулируется с помощью кризисов. Это инструмент, без которого рынок не живет. Другое дело, что в мире наработаны методики смягчения сокрушительных последствий кризисов. Поскольку мы бросились в пучину рыночной экономики очертя голову и стали капиталистами больше, чем остальной мир, то мы и горим сильнее, чем все. Сакраментальные ГКО — традиционный инструмент капиталистической банковской системы, весь мир им пользуется. А у нас выпуск этих ценных бумаг превратился в грандиозную государственную аферу. Только потому, что фантастические доходы хотели получить те, кто эту пирамиду контролировал. Проценты, которые выплачивались обладателям бумаг, были совершенно бессовестные...

Е.Стишова. Вот вы и ввели в разговор ключевое слово — совесть.

Р.Ибрагимбеков. С нашей традицией фетишей мы фетишизировали рынок. Мол, рынок — саморегулирующаяся система, он все расставит по местам. Но если во всем мире дистрибьюторы продают товар по ценам на 5-10 процентов выше отпускной цены, то наши дистрибьюторы могут накрутить и все 100 процентов. Подобная бессовестность по всей вертикали — от мелких рыночных торговцев до чиновников очень высокого ранга — приводит к тому, что кризисные процессы, которые в мире преодолеваются, компенсируются, у нас обретают гибельный характер. Вот почему кризис, в который мы вверглись, такой тяжелый. Это действительно системный кризис.

Е.Стишова. Либеральная интеллигенция больше всего напугана грядущей социализацией экономики. По общему мнению, это означает конец реформ и переход к плановому ведению хозяйства — то есть полный назад, возврат к распределительной системе.

Р.Ибрагимбеков. Что касается социализации экономики, то подобная тенденция уже давно является мировой. Даже такие столпы капитализма, как Джордж Сорос, понимают, что необходимы элементы государственного регулирования рынка.

Е.Стишова. Но наши страхи легко объяснимы. Мы как влетели в капитализм, так можем из него вылететь с такой же скоростью. И оказаться в социализме большевистского образца.

Р.Ибрагимбеков. Мы хотим получить все очень быстро, что бы мы ни делали. В свое время у нас был изобретен самый быстрый в мире способ приготовления шампанского. В то время как для получения кондиционного напитка нужен срок, отмеренный мировым опытом виноделов. Не больше, но и не меньше.

Е.Стишова. Если власть громогласно обещает, что к такому-то году будет построен коммунизм и кладет на это без малого двадцать лет, то на такой процесс, как приготовление вина, достаточно и трех месяцев. Так что нетерпение у нас в крови. Нам была навязана искусственная цикличность исторического процесса. Все эти пятилетки, ударные стройки и риторика по их поводу, избыточная, пышная, вязкая, отучила целые поколения ощутить себя в большом историческом времени, в мировом пространстве. Утопия все еще себя не исчерпала. При слове реформы" нас охватывает благоговейная дрожь, слово по-прежнему значит больше, чем дело.

Р.Ибрагимбеков. Интеллигенция искренне поверила в лозунги и призывы новой власти. Вроде бы наконец власть своя — демократы, либералы, реформаторы. И какие могли быть сомнения? Надо было всячески помогать этой власти, поддерживать ее.
Образовался довольно быстро фронт новой власти и поддерживающей ее интеллигенции. Из самых лучших побуждений интеллигенция стала помогать строить новое общество. Точно так же средний интеллигент 20-х годов поверил, что кухарка и впрямь будет руководить государством, и служил идеалам коммунизма, не понимая, что власть его использует в своих целях.
Но очень скоро произошла подмена, еще быстрее, чем после Октябрьского переворота. Под лозунгом "Даешь демократию!" начал развиваться совсем другой сценарий. СМИ оказались в руках людей, которые были корыстно заинтересованы в утверждении псевдодемократии и псевдорынка.

Е.Стишова. Вы имеете в виду олигархов?

Р.Ибрагимбеков. И их тоже. Никакой демократии у нас нет и не было и никакого рынка не было — это все вранье. И в результате произошло самое страшное — разочарование в демократии как таковой.
Ведь ничего, в сущности, не изменилось. Как командовали госчиновники, так и командуют. Разве что лицо новой власти помоложе и посовременнее, лучше смотрится. Эти "новые" прогнали старых, действуя уже новыми методами -- освободившись от элементарных этических норм. Раньше, по крайней мере, было ранговое воровство, "по чину", и зарвавшихся наказывали. Сегодня воровство на всех уровнях -- норма. И в республиках происходят те же процессы, что и в России.
На днях я был в компании старых друзей — технарей. Сейчас это совсем бедные люди, но они с любовью и грустью говорили о Чубайсе, о Гайдаре и с ужасом смотрели на лица вновь пришедших во власть людей. А я хорошо помню, как лет пять-шесть назад они были возмущены, когда рушились те КБ, "ящики", где они проработали всю жизнь, обеспечивая боевую мощь державы. Представляете, как эффективно им промыли мозги, если сегодня они оплакивают Чубайсов, пустивших их по миру?

Е.Стишова. У русской интеллигенции есть традиционная задача, неполитическая: быть гарантом сохранения нравственной нормы в обществе. Осуществляется она очень просто — поведенчески. Жить не по лжи. Не выдавать черное за белое, противостоять террору среды, уметь сказать "нет", когда от тебя хотят услышать "да". Тут уж я почти цитирую вас — фильм П. Арсенова по вашему раннему сценарию назывался "И тогда я сказал — нет...". Тогда, в начале 70-х, кино очень быстро перешло на Эзопов язык. Представьте, этот вроде бы детский фильм, весьма скромный по своим художественным достоинствам, стал для меня в свое время моральной поддержкой. Сегодня нравственный и духовный мир личности практически выпал из поля зрения художников. Он табуирован дискурсом власти. Не политической — духовной власти, которая полностью принадлежит СМИ. Но вас ведь всегда волновала проблема конформизма, его разрушительные для личности последствия. Ваша новая проза — "Солнечное сплетение" — подтвердила, что вы не изменили своему интересу, хотя в курсе "новых веяний" — я имею в виду ту постмодернистскую главу, по которой написан сценарий "Не хватайте скорпиона за уши".
Помните трифоновскую строку "личность растлевает в конформизме"? Проблема ничуть не потеряла остроты. На мой взгляд, нынешний конформизм еще уродливее, чем вчерашний. Когда человек поставлен в ситуацию выбора между честью и жизнью, даже между честью и комфортной жизнью — это соблазн понятный, устали мы жить плохо. Но оказалось, что противостоять групповому диктату тоже требует немалого. Иной готов душу заложить, чтобы войти в тусовку, потрафить законодателям нынешней интеллектуальной моды, оказаться "в структуре". Вот абсолютный знак расшатанной нравственной валентности, как сказал бы покойный Виктор Демин.

Р.Ибрагимбеков. Система, личность, среда — эта триада волнует меня на протяжении всей моей жизни, вы правы. Собственно, то был главный вопрос нашего бытия в тоталитарном режиме. Когда весь мир обсуждал проблемы некоммуникабельности, одиночества человека в буржуазном мире, я всегда говорил, что у нас они тоже есть, но страдаем мы от другого -- от чрезмерной коммуникабельности, чрезмерной активности людей, особым образом воспитанных. Было придумано бессчетное число институтов — от октябрятских групп и пионерских дружин до творческих союзов, — основная задача которых была в том, чтобы не оставлять человека наедине с самим собой. Я заплывал очень далеко в море и видел плакат "Да здравствует коммунизм!". Мне напоминали: не думай, раз ты заплыл далеко, что нас нет. Как оставаться человеком в условиях тотальной власти над личностью, ее полной проницаемости и подконтрольности? Этому так или иначе было посвящено то, что я писал. Ведь это была моя собственная жизнь. Наша критика, путая понятия "тема" и "материал", считала, что повесть и фильм "В этом южном городе" посвящены пережиткам окраинного сознания. Я же, улыбаясь, говорил, что подобная история могла произойти и в научно-исследовательском институте, где я тогда работал...
Словом, как остаться человеком в агрессивной по отношению к личности среде — эта проблема меня действительно волновала и волнует, и я всегда отслеживаю ее дрейф во времени.

Е.Стишова. Мне-то кажется, что для подавляющего большинства вопрос стоит более грозно: как остаться.

Р.Ибрагимбеков. Я абсолютно убежден, что большинство людей нравственно нейтральны, все зависит от обстоятельств, в которых они существуют. Помните, в школе мы проходили по физике электрические поля? Металлические крупинки принимали форму волн, идущих по направлению силовых линий электрического поля. Так вот, нравственное поле личности точно так же зависит от полюсов. Возьмите такие мощные полюса, как государство и власть, с одной стороны, с другой — духовный полюс. В советские времена то были полярные точки. Общество было подавлено, замещено государством, государство вещало от имени общественности. На примере нашего Союза кинематографистов можно проследить, как государство варьировало функцию как бы общественной организации, созданной прежде всего для идеологического контроля и надзора за художниками. Когда социалистическое общество на какой-то миг обрело "человеческое лицо", роль Союза изменилась, он начал даже осуществлять функции механизма по формированию общественного мнения в кинематографической среде. Но недолго музыка играла. Государство вновь ужесточило свои властные полномочия, и Союз притих. Он уже не смог защитить фильмы, которые во второй половине 60-х легли на полку. Общественное мнение вновь было растоптано.
И все-таки то время застоя не было таким гибельным, как в 30-е и в 40-е, появилась возможность достойно жить, не умирая, не погибая, но и не участвуя.
Что произошло, когда рухнула советская власть?
В ее раскачивании все мы принимали посильное участие, все мы хотели жить свободно в демократической стране. Я, азербайджанец, живущий в России, человек двух миров, восточного и западного, очень болезненно переживал чрезмерность и формальность так называемой "дружбы народов", которая губила ту искреннюю дружбу и неформальную связь, что на самом деле существовали. Мы были стиснуты железными объятиями "дружбы народов", что привело впоследствии к взрыву.
Я считаю революцией то, что принято именовать перестройкой. Уверен, что потомки тоже будут именно так называть происшедший в конце 80-х — начале 90-х процесс разрушения сложившейся системы. Это была именно система, и она эволюционировала, вне всякого сомнения, в позитивном направлении. Одновременно так называемые идеологические противники двигались в нашу сторону — иными словами, все шло к тому, что процесс конвергенции станет объективной реальностью. Капиталисты явно социализировались, а у нас с приходом к власти Горбачева появились гласность, элементы рыночной экономики. Возникло ощущение единства мира, становилось все более очевидно, что изолированное существование двух систем более невозможно, гибельно...
Однако эволюционный сценарий исторического процесса был прерван насильственно и грубо. Я читал книгу, где, как дважды два, доказывается, что все горбачевские реформы были вынужденными, продиктованными ЦРУ. Описываются восемнадцать направлений, по которым осуществлялся развал социалистической системы. Да Америка никогда и не скрывала своего отношения к "империи зла". Она хотела развала системы. А развалилась страна. Горбачев выпустил из рук руль, он не смог контролировать и направлять объективный процесс, медиатором которого сам являлся.

Е.Стишова. Вы полагаете, что можно было удержать страну, когда центробежные силы разрывали ее на части? Когда бывшие советские республики были охвачены безумием свободы? Когда ее робкие ростки давили танками?

Р.Ибрагимбеков. Но в марте 90-го был проведен референдум, и все республики проголосовали за сохранение Союза в том или ином виде. Россия первая приняла закон о суверенитете и вышла из состава СССР. А потом уже все остальные.
Но я говорю не о распаде СССР — это следствие. Я говорю о распаде системы. По фундаментальному образованию я кибернетик, специалист по системному управлению, так что можете мне поверить на слово. Есть законы Большой Системы. Смысл их в том, что к БС можно применять только системные подходы. Нельзя улучшить систему частично, фрагментарно. Допустим, у вас старый "Москвич" и вы хотите поменять колеса. Нельзя поставить три колеса от "Мерседеса", а одно оставить москвичевское. Или все четыре надо заменить, или ни одного.
Итак, что же произошло в начале перестройки? Произошла демократизация, освобождение человека на личностном уровне, ему разрешили открыть лавочку и поехать за границу. Произошли изменения на предприятиях, какие-то из них получили право на самоуправление. И изменилась общая ситуация в стране -- гласность, свобода слова, независимость средств массовой информации стали реальностью. На этом фоне нас еще долго продолжали уверять, что мы единый советский народ, что у нас по-прежнему все общее... Иными словами, властная вертикаль по отношению к республикам сохраняла свою жесткость, а законы БС требовали равномерных изменений на всех уровнях — от человека, семьи, предприятия, трудового коллектива до национальных образований и выше. Частичные улучшения в системе вызвали деформации и поломки, накопление которых привело к взрыву.

Е.Стишова. Но я что-то не помню, чтобы кто-нибудь из республиканских лидеров публично высказывался за сохранение status quo. И когда Ельцин произнес коронную фразу "пусть берут столько суверенитета, сколько смогут унести", все так и сделали — набрали и унесли полные сумки независимости и самостоятельности.

Р.Ибрагимбеков. Вот мы и пришли к самому главному, к тому, с чего и начали. Что породило безнравственность, которая сегодня обрушила Россию, ввергла ее в глубочайший кризис, когда она еще твердо на ноги не встала? Прежде всего безнравственность лидеров. Суверенитета хотели прежде всего лидеры. В то время как народы проголосовали за разумную модель взаимоотношений между республиками, лидеры потребовали абсолютного суверенитета. В первых рядах рвались к президентской власти лидеры России, Украины и Белоруссии. На глазах у изумленной публики они разрушили великую, мощную страну, пытающуюся преодолеть свой догматический консерватизм.
За два года до распада СССР, когда мы ввели конфедеративный принцип отношений в Союзе кинематографистов, Горбачев позвонил Климову: "Что там у вас? Какая конфедерация? Меня грузины душат, требуют конфедерации, я им отказываю..."
Это была его трагическая ошибка. Если бы тогда, на фоне первых демократических преобразований он решился бы ослабить жесткую властную вертикаль между центром и республиками, дав им относительную свободу, все было бы в порядке, не пришлось бы с нуля строить СНГ.
Удивительно, как мы вообще выдержали все это. Когда происходит распад элементарной частицы вещества, он сопровождается колоссальным выбросом энергии. А тут одномоментный развал огромной системы, взрыв мощностью в тысячи Чернобылей. Катастрофа на глобальном уровне.
Мы уже несколько лет существуем в злокачественном отравляющем поле, созданном энергией разрушения. И не вполне осознаем это. Точно так же, как многие чернобыльцы, которые возвращаются в свои дома, в зону гибельной для всего живого радиации.
В таком климате легко возникает всплеск безнравственности, вседозволенности, аморализма. В обществе потеряно ощущение нормы. И тех полюсов, о которых мы с вами говорили, — их больше нет.
Вообще нравственный уровень человечества в целом отстает от интеллектуального. В процессе эволюции этот разрыв неуклонно увеличивается и во времена смуты пагубно обостряется, как сейчас у нас. Вообще говоря, такая неравномерность развития — она нормальна. Человек и не должен быстро меняться — он потеряет свою видовую устойчивость. Но в каждый конкретный период жизни такой перепад порождает уйму проблем и вопросов. Например, что такое писатель сегодня? Или деятель искусства? В чем их главное назначение? Расхожая формула — творчество есть самовыражение — не отвечает на этот коренной вопрос. Мой ответ такой: люди умственного и духовного труда — это те клетки в организме человечества, которые выполняют функцию самосохранения Ойкумены. При таком подходе, мне кажется, творческое и общественное поведение интеллигенции следует рассматривать с глобальной точки зрения — насколько оно способствует спасению и выживанию человечества.

Е.Стишова. Но у нас все происходит ровно наоборот. Большинство российских кинематографистов, да и писателей, не только не выполняют свою планетарную миссию — они с большим облегчением сбросили терновый венец русского культурного мессианства.

Р.Ибрагимбеков. Это так и не совсем так. В кои веки у нас появилась возможность говорить, писать и делать то, что выражает самые потаенные, темные стороны человеческой природы. Соблазн, от которого трудно удержаться. Упоение свободой, понятой как вседозволенность. А поскольку появились заказчики, которые начали вкладывать деньги именно в такое искусство, часть из нас кинулась обслуживать новую ситуацию. Так что это не более чем конъюнктура. Желание быть впереди прогресса, иметь успех и зарабатывать.

Е.Стишова. Значит, не все потеряно?

Р.Ибрагимбеков. Да Бог с вами! Не могу себя назвать большим оптимистом, просто в мире идут процессы, заставляющие пересматривать стандартные точки зрения. Ведь человечеству, по сути дела, каких-то пятьдесят лет...

Е.Стишова. В каком смысле?

Р.Ибрагимбеков. Как сказал Достоевский, бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие. До взрыва первой атомной бомбы ни один самый кровавый лидер не мог погубить человечество в целом, как бы ни старался. Но после разрушения двух японских городов угроза тотального исчезновения человеческой цивилизации стала реальностью. И это объединило человечество. Не любовь, не дружба, не великие идеи, а угроза самоуничтожения, небытия сделала его целостным живым организмом. Новое состояние мира заставляет более внимательно вглядеться в фундаментальные ценности, накопленные в процессе истории человечества. На фоне новых принципов гармонии земного сосуществования они становятся относительными. Патриотизм по отношению к своей стране, к своему народу, например, сегодня должен сочетаться с чувством ответственности за судьбу человечества в целом, со способностью считать своей родиной и весь земной шар. Ведь религиозные учения создавались не для спасения одного человека или даже народа — они вдохновлялись идеей выживания человечества. Древние пеклись о сохранении вида. Это движение к целостности человечества предугадывалось. И именно оно породило искусство, главная задача которого — помочь человеку полюбить ближнего и осознать себя частью целого. Тогда человечество избежит гибели.


Диалог N. 2. Тема: "Кино и искусство часто находятся в противоречии..."

Е.Стишова. Вы сняли на видео игровой фильм "Человек, который старался" и даже получили приз на недавнем телефоруме в Москве, а сейчас заканчиваете на Бакинской киностудии новую режиссерскую работу — "Семейный круг". Что бы это значило? Проба руки, компенсация или что-то третье?

Р.Ибрагимбеков. Конечно, фактор компенсации несомненно присутствует. Не потому, что то, что я пишу с Михалковым и для Михалкова, не связано с моими глубокими душевными исканиями. Связано — оговариваю возможный вопрос сразу. Но просто когда сценарий закончен и я, драматург, расстаюсь с режиссером на два — два с половиной года, Никита занимается реализацией того, что мы с ним вместе написали и выстрадали, а я возвращаюсь к тому рукоделию, которое люблю.

Е.Стишова. А на съемках вы бываете?

Р.Ибрагимбеков. Очень редко.

Е.Стишова. Вы не любите съемочный процесс?

Р.Ибрагимбеков. Просто я считаю, что это не мое дело. Если режиссер просит, я, естественно, приезжаю. Более активно подключаюсь в период окончательного монтажа.
Но вы спрашиваете, почему я начал снимать. Не скрою, у меня возникло некоторое разочарование. По моим сценариям снято почти сорок фильмов, а приличных — пять-шесть.

Е.Стишова. Зато какие!

Р.Ибрагимбеков. Возникает все-таки желание увеличить кпд. Ну поскольку я бывший ученый, я вольно или невольно задумываюсь над вещами теоретического плана. Не поймите меня так, будто я сравниваю себя с Ларсом фон Триером, это было бы смешно, но я счастлив, что независимо пришел к тому, что фон Триер и его единомышленники сформулировали в своем манифесте "Догма 95"1. Я посмотрел триеровских "Идиотов" и "Семейный праздник" Томаса Винтерберга, последняя картина намного сильнее, но обе они сделаны аскетически ограниченными средствами — сняты ручной камерой, практически без дополнительного света, без музыки, в минималистской поэтике пристального, тщательного наблюдения за жизнью людей.
Видимо, возвращение на круги своя, необходимое каждому человеку для очищения и самопознания, время от времени должно происходить и в профессии тоже. Сегодня, мне кажется, надо освобождаться от всех приспособлений. Коренная, видовая особенность кинематографа — в его способности фиксировать жизнь в ее живом естественном течении. Все остальное — от других искусств. Как только появится видеокамера высокой точности, можно будет освободиться от "постановочности" сегодняшнего кинематографа. Ужасно, когда актеру говорят: встань вот так, повернись туда — и замеряют расстояние от носа исполнителя до камеры. Желание достичь изобразительного совершенства в кадре очень часто убивает в нем жизнь.
Разумеется, кинематограф должен быть разным. В том числе чтящим пластическую образность превыше всего. Но если говорить о кино как об искусстве, прежде всего занимающемся жизнью человеческого духа, то здесь уместна максимальная свобода от сложных технологий.

Е.Стишова. Но в мире такое кино немодно. Сейчас время баснословно дорогих проектов, блокбастеров. И наши режиссеры на этом ломаются. В стране им еще никто не дает денег под такое рискованное предприятие, на Западе — уже не дают. А как хочется удивить мир.

Р.Ибрагимбеков. Последнюю картину — "Семейный круг" — я снял на "Свеме", чего уже давно никто не делает, и проявляю в лаборатории "Азербайджанфильма". Все бакинские режиссеры снимают на "Кодаке" и "Фуджи", а проявлять ездят в Москву или в Минск. И когда меня спросили однажды: "Как ты мог на это согласиться?", — я ответил: "У меня всего сто пятьдесят тысяч долларов, не могу же я шестьдесят тысяч потратить на пленку и проявку в Москве, лучше я эти деньги потрачу на актеров". И вообще если вы мне назовете хотя бы одну азербайджанскую картину, которая не попала, к примеру, на Берлинский фестиваль только из-за качества изображения, а все остальное было замечательно, то вы будете правы. Но пока что фильмов с качественной картинкой снимается достаточно, а хороших картин очень мало.

Е.Стишова. В чем же секрет хорошего кино?

Р.Ибрагимбеков. Главное — это потребность послания. Если в фильме есть энергия послания — это ощущается в каждом кадре. Как бы скромно он ни был снят.
Все новое в кино начиналось с малого бюджета — даже неловко лишний раз это повторять. Неудача малобюджетного проекта Киностудии Горького — исключение, подтверждающее правило. Было ошибкой с маленькими деньгами замахиваться на жанры, по определению требующие большого бюджета. Малый бюджет диктует иную поэтику. Или скорее наоборот. Очень удачный опыт в этом плане у Ларисы Садиловой с ее прелестной картиной "День рождения!".

Е.Стишова. А раньше у вас не чесались руки самому поставить фильм? Ведь возможностей было гораздо больше, чем сейчас?

Р.Ибрагимбеков. Заканчивая Высшие режиссерские курсы и снимая дипломную работу, я обнаружил однажды, что тащу мусорный ящик по одному из лучших бакинских пляжей. Именно в тот момент вышло солнце из-за облака, а рядом никого из группы не оказалось. И взглянув на себя со стороны, я решил: если съемку невозможно организовать нормально, так, чтобы не заниматься решением проблем, далеких от искусства, то... И двадцать лет я не подходил к камере.
Зато в театре работал с удовольствием — поставил пять спектаклей в Бакинском драматическом театре. И создал свою труппу в труппе. Нынешний главреж Александр Шаровский считает себя моим учеником. Мы замечательно работали. Это были маленькие местные победы, но мне они очень дороги. Приступив к первой постановке, я начал с признания, что ничего не знаю про театр, и полгода учил опытнейших актеров нормально разговаривать и ходить по сцене. Ломал их штампы. К взаимному удовольствию. И сегодня, уже много лет спустя, они с благодарностью вспоминают о нашей совместной работе.
В театре творческий процесс отделен от организационного. В кино все наоборот — в процессе съемок режиссер должен целыми днями решать экономические, технические, организационные проблемы. Когда я прихожу на съемку и наблюдаю, как три часа выстраивается один кадр, меня просто тошнит. Мне кажется, что кино и искусство часто находятся в противоречии.

Е.Стишова. Вы — апологет евразийства. Международный кинофестиваль, прошедший в Алматы под эгидой Конфедерации СК, назывался концептуально — "Евразия". Как вы трактуете это понятие, имеющее определенную культурофилософскую нагрузку, шлейф в русской философии?

Р.Ибрагимбеков. Мы с вами говорили, что мир гибнет в противоречиях, Восток не понимает Запад, Запад — Восток... А мы на постсоветском пространстве опережаем весь мир на сотни лет! Потому что культура совместного бытия этнологически разных миров, бытия не коммунального, а духовного и частично генетического — она уникальна. Нынешние распри — это издержки чрезмерной дружбы в объятиях советской власти. Это пройдет, уже проходит. Но по идее — это уникальный опыт, какого человечество не знает. Вот я, три дня в неделю азиат, три дня — европеец, а в воскресенье размышляю, что лучше и где проходит граница. Она растворена в моей крови — понимаете? Нам внятно то, чего никогда не понять чисто западному или восточному человеку. Они по сравнению с нами ограниченные люди. Нужны столетия, чтобы преодолеть эту ограниченность. Наш евразийский опыт — результат причудливой диффузии нравов, духа, генов... И когда все рушится только из-за того, что кому-то захотелось стать президентом, тут невольно начинаешь заниматься тем, чего от себя никогда не ожидал, — лезешь на трибуну, вступаешь в газетную полемику, словом, делаешь то, что не совсем к лицу профессиональному писателю и драматургу.

Е.Стишова. Но вы сами говорили мне, что годами следуете некоему рисунку жизненного поведения, который диктует некто свыше. И ради красоты этого рисунка порой совершаете поступки себе в убыток.

Р.Ибрагимбеков. К сожалению, это так. Так же, как и то, что я стараюсь делать вещи, которые никто, кроме меня, сделать не может. И пишу я только потому, что знаю: есть в мире нечто, о чем могу написать только я. Я прекрасно понимаю, что я средний писатель, что до меня написано много талантливого, великого и будет написано, быть может, еще больше. Но есть в мире вещи, которые знаю и могу описать только я, и даже в сто раз более талантливый человек этого сделать не сможет. Поэтому всякий раз преодолеваю отвращение к писанию -- я люблю придумывать и не очень люблю писать...

Е.Стишова. Талант — вопрос количества...

Р.Ибрагимбеков. Талант — терпение мысли в одном направлении... Я продолжаю следовать тому рисунку, который мерцает в моем воображении.

©Елена Стишова, 1998 г.

(Фото: Виталий Арутюнов / РИА Новости)