Сегодня могло бы исполниться 80 лет Андрею Тарковскому. С горечью думаешь: а ведь он мог бы еще жить. И снимать кино, как снимают его Жан-Люк Годар, Марлен Хуциев, Анджей Вайда, Ален Рене – коллеги, соратники Тарковского, уже перешагнувшие 80-летний рубеж. Тарковский, увы, не дожил и до 55 лет. Он мученически ушел из жизни  более четверти века назад, успев снять всего семь картин. Но его имя в пантеоне мирового искусства значится вместе с именами Бергмана, Антониони, Феллини, Бунюэля, Куросавы – величайших художников ХХ века.
Андрей Тарковский был фанатом, маньяком кино. Он мечтал и был готов снимать по две картины в год. В заявках, которые режиссер подавал в Госкино СССР, фигурировали экранизации «Идиота» и «Бесов», «Обломова» и «Гамлета»… Он мечтал перенести на экран «Матренин двор», «Мастера и Маргариту», «Преступление и наказание», «Жизнь Клима Самгина», «Смерть Ивана Ильича»… Он планировал снять фильм «Двойник» -- о Достоевском и «Бегство» -- о Толстом… Он годами вынашивал идею картин о протопопе Аввакуме и святом Антонии…
Ни один из этих замыслов ему реализовать не дали.
Самое интересное, что в его заявках не было ничего крамольного, а тем более, антисоветского – Тарковский не был диссидентом, борцом с режимом. Даже оказавшись на Западе, он не делал антисоветских, да и вообще политических заявлений, внутренне продолжая ощущать себя советским художником. Об этом, в частности, пишет в своей умной и тонкой книге Лейла Александер-Гаррет, которая была переводчицей, ассистентом Андрея Тарковского на фильме «Жертвоприношение». Но Система все равно чувствовала в Тарковском чужака. Чиновники от культуры, часто не понимая глубины и многозначности его работ, кожей чувствовали в его фильмах некое зашифрованное от них «вредоносное» послание.
На самом деле «вред», который содержался в фильмах Тарковского, состоял в утверждении вечных христианских (а не классовых, марксистских) идей и ценностей – именно на этом прочном фундаменте базировалось творчество режиссера. «Культура не может существовать без религии. Культура сублимируется в религии, а религия – в культуре», -- считал Тарковский, который был не только выдающимся режиссером, а еще и религиозным мыслителем, облекавшим свои «проповеди» в форме высокохудожественных фильмов. Надо ли говорить, как трудно было художнику с таким мировоззрением жить и творить в воинственно атеистической стране?
Тарковский не мог и не хотел менять себя, подстраиваться под общие для всех правила игры. В несвободной стране он чувствовал себя внутренне свободным человеком. И вел себя соответствующим образом. А это уже не прощалось. Поэтому его заявки и сценарии безжалостно отвергались, а снятые им фильмы получали десятки убийственных поправок. Режиссер выработал свой метод борьбы с этим жестким прессингом: поправками он улучшал, а не калечил свои фильмы. И, тратя нервы, здоровье и драгоценное время,  добивался их выхода на экран.
Фильмы «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Зеркало», «Солярис», «Сталкер» гремели по всему миру, собирали за рубежом призы и валюту, а в своей собственной стране Тарковский чувствовал себя изгоем. Порой ему нечем было заплатить за электричество, не на что было отпраздновать свой день рождения, и он отменял прием гостей… Так система постепенно выдавила Тарковского на Запад – как выдавила она ранее Солженицына, Ростроповича, Бродского, Любимова…
Тарковский не чувствовал себя счастливым ни в Италии, где он снимал «Ностальгию», ни в Швеции, где он работал над «Жертвоприношением». Он был подлинно русским художником, и ему в этих счастливых, сытых странах не хватало, как это ни покажется кому-то чересчур возвышенным, воздуха родины, «дыма отечества». Нарастало трагическое ощущение оторванности от родной почвы, усугубленное неизлечимой болезнью – раком легких. В его последних картинах и последних записях в дневнике явственно звучит мотив жертвы – во имя спасения других.
Его ранняя смерть и стала такой искупительной жертвой. Тарковский сгорел, как свеча (в фильме «Ностальгия» звучат стихи его отца, Арсения Тарковского: «Я свеча, я сгорел на пиру, соберите мой воск поутру»), но осветил и показал новым поколениям художников Путь – путь честного, стоического, бескомпромиссного служения искусству.
Сам он, впрочем, не считал себя мессией, пророком, хотя и осознавал свою роль и место в современном кино. Вот запись из его дневника: «Я никогда не желал себе преклонения (мне было бы стыдно находиться в роли идола). Я всегда мечтал о том, что буду нужен».
Надежды Тарковского сбылись: сегодня он нужен стране и миру. Не всем и не каждому, а тем, в ком жива душа.