Сегодня на экраны страны в количестве 900 копий выходит новый фильм Карена Шахназарова «Белый тигр». Это высокобюджетная (порядка 11 миллионов долларов) мистическая драма на материале Великой Отечественной войны. В канун праздника Победы обозреватель «Труда» Леонид Павлючик, которому повезло увидеть картину в числе первых, поговорил с режиссером об этом новаторском для нашего кинематографа фильме, о военной теме в кино. И о том, легко ли сегодня снимать танковые бои...

-- Карен Георгиевич, это ваш пятнадцатый по счету фильм. И он же – ваш первый фильм о войне…
-- Думаю, что и последний в этом жанре – уж слишком тяжело он мне дался. Вообще-то я давно хотел снять военную ленту. Конечно, можно сказать, что я уже сделал военное кино в качестве продюсера – это был фильм «Звезда», ремейк старой советской ленты, за которую мы с режиссером Николаем Лебедевым десять лет назад получили Госпремию. Но одно дело – продюсировать военное кино и другое дело – снять такой фильм самому. А для того, чтобы его снять, я долго не находил в себе моральных и физических сил. Но в какой-то момент понял, что уже подхожу к той возрастной черте, когда этих самых сил ни на какое кино может не остаться, не только на военное. И решил: пора. Тем более, что материал интересный подвернулся – повесть питерского историка и писателя Ильи Бояшова «Танкист, или Белый тигр»», в которой присутствует, как мне кажется, новый, неожиданный взгляд на войну, на ее природу и сущность.
-- Но в фильме от книги осталось не так уж много…
-- Книга послужила первотолчком, импульсом к поиску. Вместе с моим другом, сценаристом Сашей Бородянским мы основательно погрузились в историю Второй мировой войны, изучили множество документов, мемуаров, в том числе и не переведенных на русский язык. В итоге с согласия Бояшова мы серьезно переосмыслили сюжет и образ главного героя – русского танкиста Ивана Найденова (в его роли снялся Алексей Вертков), который охотится за фашистским танком-призраком «Белый тигр». Еще мы ввели в повествование фигуры маршала Жукова, Гитлера, Кейтеля, на основе воспоминаний фронтовых журналистов, в частности, Константина Симонова, добавили эпизоды подписания акта о капитуляции Германии. Наконец, насытили фильм собственными размышлениями и чувствами. В общем, это кино потребовало от меня всех моих знаний, умений, которые я приобрел за 14 предыдущих картин.
-- Вы изначально планировали фильм к показу в канун 9 мая?
-- О том, чтобы приурочить фильм к празднику 9 мая, я, скажу честно, совсем не думал. В запале невероятно трудных съемок я не знал, когда удастся закончить фильм и удастся ли это сделать вообще. В какой-то момент появились мысли, что не подниму эту махину, рухну под ее тяжестью. Но потом наступил мистический момент, когда картина стала жить своей собственной жизнью, а мне лишь предстояло довести работу до конца. В итоге «Белый тигр» подоспел и к моему грядущему 60-летнему юбилею, и к празднику Победы. Я, в конечном счете, доволен, что так получилось. Ибо этот фильм -- еще и дань памяти моему отцу (видный политик советской поры Георгий Шахназаров командовал в войну артиллерийской батареей, участвовал в освобождении Севастополя, Минска, Литвы, взятии Кенигсберга. – «Труд»), мой поклон всем фронтовикам.
-- Кстати, отец часто рассказывал вам о войне?
-- Рассказывал, конечно, но в его воспоминаниях не было, скажем так, страдальческого, а тем более пафосного взгляда на войну. Мол, война и война, надо было сидеть в окопах, кормить вшей, идти в атаку. Его военные истории были очень необычными, я подобного ни от кого больше не слышал. Например, от отца я узнал, что на фронте среди офицеров практиковались дуэли -- стрелялись из-за нанесенного оскорбления, из-за женщины. Это строго каралось, но дуэлянты жили в ином измерении: балансируя ежедневно между жизнью и смертью, они не очень-то боялись взысканий.
Мой отец не был человеком сентиментальным, он жил настоящим, а не прошлым. Встречи фронтовиков у Большого театра он стал посещать только в последние 6-7 лет жизни, наверное, уже предчувствуя свой уход. Не могу сказать, что он был особо расположен и к военным фильмам – его в этом смысле было трудно чем-то удивить…
– А у вас есть любимые военные фильмы?
-- Их много. Это «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Освобождение», «Они сражались за Родину», «Восхождение», «На войне как на войне»… Из иностранных фильмов мощное впечатление произвели на меня «Взвод» Оливера Стоуна, «Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Копполы, посвященные, правда, другой войне – вьетнамской.
-- Вы ориентировались в своей работе на эти высокие образцы?
-- Готовясь к постановке «Белого тигра», я, конечно, вспоминал какие-то из вышеперечисленных картин, заново пересмотрел замечательные фильмы «Живые и мертвые» Александра Столпера, «У твоего порога» Василия Ордынского, «Судьба человека» Сергея Бондарчука. Я эти ленты хорошо знаю, а вот съемочная группа у меня была в основном молодая. Вот для них я и показывал эти фильмы, чтобы задать некий нравственный камертон. Но сам на эти и другие образцы не ориентировался, снимал так, как диктовала тема и форма экранизируемой книги. Мне хотелось, чтобы в фильме получился органичный сплав достоверности, точности деталей военного времени и мистического, фантастического сюжета.
-- Скажите, этот сюжет – поединок советского танкиста и неуязвимого фашистского танка-призрака -- имеет под собой документальную основу? И в какой мере мистика совместима с правдой войны?
-- Такого танка-призрака в природе, разумеется, не было -- это талантливая придумка автора повести, в чем-то напоминающая другую гениальную придумку – роман «Моби Дик, или Белый кит» Германа Мелвилла. Но мистический момент присутствует в самой войне. Представьте: солдат идет в атаку, вокруг него все убиты, а он остался живым. Разве это не мистика? Так что такой подход к войне вполне возможен.
-- Кроме оригинального сюжета, которого я в нашем военном кино раньше не встречал, меня поразили в фильме танковые бои и сами танки. Они на экране не просто боевые машины, а -- одушевленные существа…
-- Спасибо, что вы это заметили. Эта картина, помимо всего прочего, еще и предмет моей гордости как директора «Мосфильма». Все, что вы увидели на экране – пушки, самоходки, танки, – это все мосфильмовское. И все исправно работает. На съемках не было случая, чтобы эпизод был сорван по вине техники. А ведь этим танкам уже по 70 лет, они «родом» из Великой Отечественной. Я служил в брежневские времена в бронетанковой дивизии и хорошо помню, что по тревоге, бывало, треть машин не выводилась из парка. А у нас танки заводились, как Мерседесы.
На съемках действительно была поставлена задача, чтобы бронетехника, в том числе и специально созданный для фильма танк-монстр «Белый тигр», выглядела не грудой железа, а некими живыми существами. Не могу сказать, что я знал, как добиться этого эффекта. Ко многим вещам приходил интуитивно, ряд сцен снимался импровизационно. У меня на площадке работало одновременно 7-8 кинокамер, они были установлены на башнях танков, над гусеницами, в итоге танковые бои, как мне кажется, получились зрелищными и динамичными. Но последнее слово, разумеется, останется за зрителями.
-- В фильме же последнее слово остается… за Гитлером, который возникает в финале как зловещий призрак и объясняет, почему он начал войну. Мол, его подтолкнули к этому европейские обыватели…
-- В зловещем монологе Гитлера, который оправдывает войну, нет, кстати, ни одного выдуманного слова. Это коллаж из его речей. Финальными кадрами я как бы задаю себе, зрителям вопрос, на который, увы, не знаю ответа: война – это противоестественное состояние для человека, о чем писал Лев Толстой, или это, наоборот, извечное проклятие, заложенное в самой биологической природе человека? Ведь вся история рода людского – это история кровавых сражений. Все неустанно проклинают войны, но они полыхают на планете всегда – в том числе вот в эту самую минуту, вот в эту самую секунду. Да, это войны локальные, но если на них благодушно закрывать глаза, то дело может обернуться и третьей мировой, и ядерной войной. Против такого хода событий мне и хотелось всех нас предостеречь.
(Опубликовано 3 мая в газете "Труд")