3 июня в Сочи открывается «Кинотавр» -- главный смотр отечественного кино. Конкурсную программу из 15 фильмов (мы о ней подробно рассказывали в «Труде» 11 мая с.г.) будет судить авторитетное жюри во главе с народным артистом России Владимиром Хотиненко.  Обозреватель «Труда» Леонид Павлючик поговорил с известным режиссером о  секретах, курьезах, загадках «Кинотавра», о мифологии фестивального движения.
-- Владимир Иванович, «Кинотавр» пройдет в 23 раз. А для вас это какой по счету фестиваль?
-- Точно не подсчитывал. Но, думаю, что пропустил фестиваль максимум раз пять. Точно не был на самых первых «Кинотаврах», когда, говорят, там еще в тренировочных костюмах в рестораны и на просмотры ходили. Еще пару раз не смог приехать в Сочи из-за съемок фильмов. А вообще-то посещение «Кинотавра» для меня давно превратилось в систему. Причем, я никогда не ездил в Сочи, чтобы погреться на солнышке или водки попить. Всегда для поездок находились важные поводы. Например, привозил сюда своего «Мусульманина» для участия в конкурсе. Лет десять назад возглавлял фестивальное жюри. Но главное для меня на «Кинотавре» -- это возможность посмотреть новые фильмы, почувствовать «пульс» кинопроцесса. К своим 60-ти годам я не растерял интереса к кино, к чужому таланту. Для этого и еду в Сочи. А, кроме того, мне удается на «Кинотавре» еще и поработать. Всегда беру с собой незаконченные сценарии, мне там хорошо думается и пишется.
-- Скажите, «Кинотавр» времен Рудинштейна и нынешний «Кинотавр» под руководством Роднянского -- это два разных киносмотра или один?
-- Определенная преемственность наблюдается. Мне нравится, что Роднянский не стал выкорчевывать посаженное Рудинштейном дерево, а начал мичуринскими методами прививать к нему свежие ветви. Сначала появилась новая эмблема «Кинотавра», потом из атмосферы фестиваля начала выветриваться пляжная расслабуха, стали проходить острые дискуссии, круглые столы, питчинги (конкурсы незавершенных проектов. – «Труд»). Кроме основного конкурса, появилась замечательная программа короткометражных лент, на которую я тоже буду ходить (она на треть состоит из работ моих учеников) и которая нынче собирает полные залы. Я не собираюсь бросать камни в огород Рудинштейна, он, считаю, делал, что мог и умел, но «Кинотавр» при Роднянском стал серьезнее, ответственнее и деловитее.
-- А как вам скандальные мемуары Рудинштейна, в которых он живописал неприглядные стороны «Кинотавра» с бандитскими разборками и пьяными загулами звезд?
-- (Смеется) К счастью, я в этих мемуарах не фигурирую, хотя, когда был председателем жюри, желтая пресса писала про меня всякую галиматью. Что якобы я в компании с одним знаменитым актером развлекался с «русалками» в джакузи. Это бред, потому что за всю свою жизнь я вообще ни разу не лежал в джакузи, не говоря уже про общество каких-то «русалок». Но примерно в таком же сугубо желтоватом стиле написал свои мемуары и Марк Григорьевич. Зачем-то бросил тень на Александра Абдулова, опорочил Олега Янковского, который был лицом фестиваля и который – доподлинно знаю это – несколько раз только благодаря своему имени, известности добывал для «Кинотавра» деньги буквально за день-другой до его открытия. Почему, зачем Марк Григорьевич сделал это? Чтобы задним числом опошлить дело своей жизни? Чтобы оговорить своих знаменитых коллег? Чтобы сжечь за собой все мосты? Но в конечном итоге каждый отвечает перед Богом за свои поступки.
-- Тот же Рудинштейн, кстати, не раз говорил, что из нескольких десятков российских фестивалей он признает состоявшимися только два из них: «Кинотавр» и «Киношок»…
-- В мире сотни кинофестивалей. Но настоящий вес и цену имеют только несколько из них: Канны, Венеция, Берлин, может быть, еще американский Сандэнс -- за ними тянется определенная мифология. А вот, к примеру, фестивали в Сан-Себастьяне, Торонто свою мифологию растеряли, как и множество других киносмотров.
Что касается нашей внутренней ситуации, то мне не хотелось бы никого обижать. Да, есть анапский «Киношок» со своим особым настроением, есть  выборгский фестиваль «Окно в Европу» со своей атмосферой, но подлинной мифологией обладает сегодня только «Кинотавр».
-- Одна из страниц этой мифологии посвящена победе на «Кинотавре» знаменитого фильма «Особенности национальной охоты» Александра Рогожкина над вашим не менее знаменитым фильмом «Мусульманин». Как вы в свое время пережили это поражение?
-- Ну, нельзя сказать, чтобы это было полное и безоговорочное поражение. «Мусульманин» получил два приза за актерские работы – они заслуженно достались Нине Усатовой и Александру Балуеву. Фильму Рогожкина ушли Главный приз и приз за режиссуру. Жюри под руководством Владимира Войновича бросило на весы две гирьки нам и две гирьки «Охоте»…
-- Но две последние гирьки все-таки потяжелее будут…
-- Ну да. А ведь приехали мы на фестиваль абсолютными, как нам казалось, фаворитами: «Мусульманин» уже изрядно прошумел в Москве, собрал восторженную прессу. Про «Особенности национальной охоты» к тому времени никто толком ничего не слышал. Я сам на просмотре этого фильма веселился вместе со всеми, аплодировал, но мне и в голову не могло придти, что это наш главный конкурент. Помню, думал: есть серьезный, драматичный «Мусульманин» -- и еще есть смешная комедия про нашу жизнь. В общем, я получил полезный щелчок по носу, прививку от зазнайства и самомнения на всю оставшуюся жизнь.
-- Сознайтесь: было обидно?
-- Не без того, но через несколько месяцев наш фильм получил Главный приз на фестивале в Монреале, и мне удалось «залечить раны».
-- В качестве уже не конкурсанта, а председателя жюри вы присудили в свое время на «Кинотавре» главный приз фильму «Брат» Алексея Балабанова. Гордитесь этим решением?
-- Дело давнее, но, помню, страсти на фестивале кипели нешуточные. Почему-то пошел вдруг журналистский слушок, что, мол, Хотиненко никогда не даст приз Балабанову. Почему, с какой стати я должен не любить Балабанова – мне было абсолютно непонятно. Кроме того, в любом случае решал не я один. Мне тогда позволили самому сформировать жюри, и я набрал в него людей ярких, независимых – например, актрису Ирину Купченко, писателя Виктора Ерофеева, на них ведь не сядешь, не поедешь.
Я уже не помню всех подробностей, но это было наше единодушное решение. Горжусь я им, не горжусь – я в таких категориях тогда не думал. Важно, что наш выбор оказался правильным. Не в обиду кому-то будь сказано, но сегодня я не помню, какие еще картины фигурировали в наших прениях. А «Брат», который тогда некоторые обвиняли чуть ли не в разжигании национальной розни и прочих грехах, оказался в итоге точным и убедительным высказыванием о своем времени. К сегодняшнему дню фильм и вовсе стал современной классикой, народным хитом. И если задать себе глупый вопрос: поступил бы я сегодня так же, как тогда, то я отвечу утвердительно.
-- Ну, а каких принципов в судействе будете придерживаться на нынешнем фестивале?  
-- А принципы все те же: серьезность, принципиальность, ответственность. У меня опять экспериментальный состав жюри: на сей раз оно будет состоять из одних только режиссеров. Это Бакур Бакурадзе, Вера Глаголева, Александр Котт, Анна Меликян, Алексей Федорченко, Николай Хомерики. Все они – режиссеры со своим почерком, лауреаты российских и международных фестивалей. Уверен, это будет самое гуманное жюри за всю историю «Кинотавра».
-- Гуманное по отношению к кому?
-- К создателям фильмов. Ибо режиссеры лучше всех знают, из какого «сора», говоря словом Ахматовой, вырастают порой фильмы. Думаю, от этого состава жюри можно ждать самых неординарных решений. При этом осыпать наградами один фильм мы точно не будем – мы же не выбираем чемпиона всех времен и народов, наша задача – поддержать все перспективное и талантливое. Но и руководствоваться порочным принципом «Всем сестрам по серьгам» тоже не станем. Надеюсь, все сделаем по уму.
-- Владимир Иванович, строго между нами… Неужели руководство фестиваля не подсказывает, на какой фильм надо обратить особое внимание, а какой проигнорировать?
-- Говорю как на духу: я не могу припомнить случая, чтобы на меня хоть раз в этом смысле давили или на что-то такое намекали. Более того, я был председателем жюри на международном фестивале в Казани, и мы присудили приз немецкой актрисе, которая, как выяснилось, снималась раньше в эротических фильмах. А это, на минуточку, фестиваль мусульманского кино. И ничего, никаких разборок не было. А уж на «Кинотавре» и подавно никто «указивок» давать не будет.
-- Как вы относитесь к конкуренции между «Кинотавром» и Московским кинофестивалем? В этом году ММКФ оттянул на себя новый фильм Ренаты Литвиновой «Последняя сказка Риты», ленту «Орда» Андрея Прошкина и картину Романа Прыгунова «Духлесс», которая откроет московский киносмотр. Без них программа «Кинотавра» станет беднее…
-- Есть такая вульгарная формулировка: «Право первой ночи». И крупные фестивали ею давно и охотно пользуются. Лично я в качестве председателя жюри «Кинотавра» не видел бы греха в том, чтобы фильм показали сначала в Сочи, а уже потом в конкурсе ММКФ. Для кино от этого вреда точно не было бы. Но, с другой стороны, если бы я был на месте Кирилла Разлогова и Никиты Михалкова, которые формируют программу ММКФ, то, думаю, поступил бы точно так же, как они.
-- Вопрос на засыпку. Есть и такая точка зрения, что фестивали не полезны, а вредны, что они искажают картину кинопроцесса. Мол, на фестивалях побеждают одни фильмы, как, допустим, «Безразличие» на прошлогоднем «Кинотавре», а зрители испытывают к ним полнейшее безразличие и смотрят в кинотеатрах совсем другие фильмы…
-- Разрыв между «фестивальным» и «зрительским» кино – это, увы,  общемировая и давняя тенденция. Последний фильм, который был отмечен в Каннах, а потом стал еще и зрительским хитом, -- это «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино. Но это случилось почти 20 лет назад. С тех пор так уж повелось, что мухи, сиречь, «артхаусное», «фестивальное» кино – отдельно, а котлеты, то есть, «массовое», «зрительское» кино – отдельно. Да и какую картину из текущего репертуара, которая пользуется успехом у широкой публики, вы бы пригласили на «Кинотавр»? Фильм «Беременный», что ли?
Времена, когда в широком прокате шли серьезные, глубокие фильмы, в том числе и работы Феллини, Тарковского, Бунюэля, давно закончились. Во всем мире зрители смотрят нынче либо легкие комедии, либо навороченные блокбастеры. А фестивали развивают язык кино, ищут эстетику завтрашнего дня. Каждый киносмотр – если у него есть своя политика, своя ниша -- это как Дом моды. На показах моды тоже ведь ходят в таком, в чем на улице сегодня не покажешься, засмеют. Но завтра, не исключено, это станет модным трендом. Так что фестиваль для меня – это подиум с дизайнерскими «штучными» вещами. А текущая киноафиша – это изделия массового пошива.
При этом мне, конечно, обидно, что наша массовая аудитория за последние годы стала даже примитивнее, чем в Америке, над которой мы всегда потешались, считали ее бестолковой. Но в США и Европе все-таки худо-бедно посмотрели и фильм «Артист», завоевавший «Оскара», и «Черного лебедя», прогремевшего в Венеции, и «Белую ленту»,  победившую в Канне. А у нас эти ленты провалились в прокате с оглушительным треском.
А уж отечественное кино у нас вообще мало кто смотрит. Часть публики относится к нему с пренебрежением, а то почему-то и с ненавистью. Фильм Сокурова «Фауст», победивший в Венеции, еще не вышел в прокат, а Интернет уже был забит признаниями типа: «Я не буду смотреть это г…». Мы привыкли все валить на качество наших фильмов. Но, думаю, дело еще и в качестве нашей аудитории, которая за последние десятилетия стремительно деградировала. Это горький для меня вывод.
-- Ну, и для кого в этой ситуации вы собираетесь снимать «Бесов» по Достоевскому?
-- Для тех, кому это интересно и важно. Надеюсь, такие люди в нашей большой стране все-таки не перевелись. В этом меня убедил, в частности, успех сериала «Достоевский», на который пришло много взволнованных откликов и который, строго говоря, подтолкнул меня к новой работе. Я написал уже первый вариант сценария «Бесов», беру сейчас его с собой на «Кинотавр», чтобы подумать над ним,  обсудить с коллегами, увериться в каких-то вещах. У меня есть внутреннее ощущение, что я знаю, как это сделать. И знаю, о чем и зачем я хочу снять кино.
А хочу я снять его без ложной актуализации, без пошлого осовременивания, не перенося, упаси Бог, действие в наши дни. Я хочу экранизировать именно Достоевского, а не свои аллюзии и фантазии по этому поводу. Но нужно найти для фильма точный и современный стиль, сегодняшнюю форму. Если снять «Бесов» в спокойной реалистической манере, то ничего не получится. Это все равно, что гоголевские «Мертвые души» перенести на экран, как будто это сермяжная правда жизни. При всей остроте общественной и политической проблематики Достоевский написал своих «Бесов» в слегка условной, утрированной манере, не зря критики обвиняли его произведения в фантастичности. Вот этот жанровый и стилевой сдвиг мне и предстоит еще поискать. Если все будет развиваться по плану, то уже осенью начну съемки фильма.
(С некоторыми сокращениями опубликовано в "Труде" 1 июня).