8 июля режиссер Карен Шахназаров отметит свой юбилей. Бокалы придется поднимать за четверых в одном лице: за творца, за дельца, за общественного деятеля и за человека, который спас "Мосфильм".


Пророческие сны

Окончив во ВГИКе мастерскую Игоря Таланкина, он дебютировал сатирической комедией "Добряки" о том, как выскочка-бездарь давил на слезные железы коллег по научному институту и к общему ужасу стал их начальником. Картина была хорошей, но на фоне тогдашнего кинопроизводства казалась вполне рядовой. ("Когда я пришел на «Мосфильм», там работали Тарковский, Бондарчук, Гайдай, Шепитько, Климов, Хуциев, Шукшин, были в расцвете Рязанов, Данелия, Кончаловский, Алов, Наумов, снимал первые картины Михалков.  А еще были очень хорошие режиссеры, но они считались как бы во втором эшелоне: Карелов, Чулюкин, Ордынский… Современное российское кино сильно уступает советскому по мощи и насыщенности творческих идей").

Зато комедия "Мы из джаза" прогремела на всю страну, читатели "Советского экрана" признали ее фильмом года. Было ясно, что в музыкальное кино пришел новый талант, обладающий куражом, азартом и даром понимания. Это подтвердил и следующий фильм "Зимний вечер в Гаграх" - дивная история о том, как нельзя списывать в тираж живых людей. В роскошно поставленных танцевальных фрагментах было заметно влияние Боба Фоссе - молодой режиссер учился на лучших мировых образцах.

Нового музыкального фильма от Шахназарова так и не дождались. Зато явился "Курьер", снятый им по своей повести. Фильм первым зафиксировал пропасть между поколениями, непоправимый раскол времен - предвестие распада идеологии. Он стал культовым у молодежи и снова был назван читателями "Советского экрана" лучшим. С той поры каждый новый фильм становился неожиданностью: Шахназаров и его соавтор, драматург Александр Бородянский разведывали новые темы и непривычные для нашего кино жанры. В "Городе Зеро" впервые в нашем кино возник полновесный абсурд, гибрид Дали с Кафкой, гротескный срез общественного сознания, где картина мира замещена лубком мифа. В "Цареубийце" впервые в нашем кино снялась мировая суперзвезда - Мальколм Макдауэлл, а для глубокого погружения в историю был применен мистический сюжет с переселением душ. Этот невозможный в советском искусстве прием свободной исторической композиции был опробован и развит  в "Снах", "Ядах...", "Всаднике по имени Смерть" и новейшем "Белом тигре", где сама идея войны предстала как порочный, мистически замкнутый круг, из которого человечеству нет выхода. ("Чем дальше живу, тем больше меня преследует мысль о войне: ее все клянут, все ее гонят, а посмотришь - нет дня, чтобы на земле не шла какая-нибудь война. Что же, она в природе человека?").

Увлекательные по сюжету картины таили в себе интеллектуальные загадки, их было интересно трактовать, выдвигая свои версии и таким образом впадая в запретный грех соразмышления. В кино, девиз которого теперь был "Развлекая - отвлекать", шахназаровские сновидческие пророчества смотрелись гостями из того, недавнего мира, где экран еще был, по слову Гоголя, "кафедрой" и "живым уроком".


"Красный директор"

Так стали называть Шахназарова наиболее заклятые коллеги, когда уже в роли гендиректора своего родного "Мосфильма" он заявил, что в советской системе кинопроизводства было много дельного. Например, институт редакторов. Он был в Госкино, очень развит в Голливуде, где идет тщательная работа над сценариями, но в России его перепутали с цензурой и отменили - результат мы видим на экранах. "Сценарий "Мы из джаза" нам пришлось переделывать раз десять, но только теперь я понимаю, как это было важно для фильма".

Перед "красным директором" встали проблемы, казалось, неподъемные. К концу 90-х "Мосфильм" был мертв: несмотря на усилия прежнего руководства, студию добивало время тотальных кризисов. Ее здания разрушались, аппаратура дряхлела, по техническому оснащению крупнейшая студия Европы отстала от мировых стандартов на десятки лет. Все ее службы каким-то макаром оказались приватизированы: уже не цехи, а "товарищества", ими владели частные лица, которые все, что можно, использовали, но ничего не вкладывали. В ремонтных мастерских разливали паленую водку и перебивали автомобильные номера. "Масштаб бедствия я не сразу оценил, - рассказывает Шахназаров. - А когда въехал в ситуацию - понял, что это конец: скоро они всё высосут, и студии не будет. И что без национализации не обойтись. Были, конечно, и конфликты, и угрозы. Но все прошло сравнительно мирно. Возможно, "новые частники" думали, что за  нами кто-то стоит. Сработало и то, что за нами не было ничего компрометирующего. С самого начала: никаких наличных, все - через кассу! И это сыграло роль. Серьезные ребята с Кавказа ушли без звука: мы не дали себя втянуть в криминал и ничем не были им обязаны".

А потом началось восстановление: гигант медленно поднимался из руин. Провели новые трубы, вернули отопление, задали ремонт павильонам, купили первое оборудование. "Помню, выручили за фильм денег, поехали в Мюнхен за световым оборудованием. Наших ребят там даже не сразу приняли: какие-то шаромыжники из России хотят купить на полмиллиона техники! Тогда вся индустрия была в таком состоянии, что никто не вкладывал денег в оборудование. Никто не верил, что оно будет работать: мол, в России уже ничего не будет! А оно заработало, и очень эффективно. Стало приносить деньги, мы их могли вкладывать в новую технику, в павильоны, в тонстудию. Потихоньку начало подниматься кино. Телевидение стало снимать сериалы. Реклама пошла. Один павильон реконструировали, второй - смотришь, все четырнадцать заработали. И сегодня "Мосфильм" полностью обновлен, по технике он соответствует мировым стандартам".

– Так может, если национализировать страну, все заработает и в государственном масштабе?

– Не-ет, не выйдет, - говорит убежденный государственник. - Я, конечно, государственник, но на самом деле - чистый капиталист: госбюджетом не пользовался, деньги студия зарабатывала сама - действовал как убежденный рыночник. "Мосфильм" теперь работает на тех же принципах, что все студии мира. А вернуть прежнее - невозможно в принципе. И не нужно.

– Но в самом управлении кинематографом - суета и неразбериха. Пересаживают людей из кресла в кресло, создают фонды, назначают все новых руководителей - невольно вспомнишь крыловское "А вы, друзья, как ни садитесь..." Что, на ваш взгляд, нужно сделать, чтобы создать условия для творчества?

– На самом деле уже сложилось много правильного. Но киноиндустрией должен руководить, я думаю, один центр - Минкульт, либо, лучше, что-то типа Госкино. Потому что у Минкульта и без нас море проблем, а кино - отдельная специфическая отрасль. И еще: совершенно неоправданна эта система тайных голосований при оценке сценариев. Должен быть редактор, принимающий решения. Они могут быть субъективными, могут кому-то не нравиться - это вопрос другой. Но иначе не бывает. Кто-то должен отвечать за репертуарную политику, читать сценарии и обеспечивать их судьбу. Когда мне возражают: ты, мол, хочешь вернуться в СССР, - я отвечаю: в СССР Госкино был монополистом. Сегодня другая ситуация: есть ТВ, есть частный сектор - кино можно снять без господдержки. Но без нормальной работы, без профессиональной организации всего процесса - нельзя.

...И фильмы Карена Шахназарова и руководимый им "Мосфильм" демонстрируют тот самый профессионализм, который утрачен в нашем кино - задают кинопроцессу уровень и точку отсчета. При этом наш герой меньше всего похож на борца с ветряными мельницами: трезво оценивает ситуацию, работает спокойно, без романтических безумств, но вчера распавшаяся студия при нем снова стала крепким хозяйством, готовым в массовом порядке производить хорошее кино. Он ее, можно сказать, спас.

Где же хорошее массовое кино, однако?

Из нерешенных вопросов:

"Раньше мы и мечтать не могли о такой аппаратуре, как сейчас; теперь есть первоклассная аппаратура, но мало людей, способных на ней работать, а главное - исчезли художественные идеи".

"Главная проблема российского кино - ужасные сценарии. Не потому, что неталантливые, а потому что сырые. Нет системы, которая понуждает над ними работать. И никакие варяги из Америки, никакие деньги, вложенные в заокеанских преподавателей, не дадут ничего, потому что такая система: проголосовали - и сырой сценарий пошел в дело. А в Голливуде, как в советском кино: пока не доведут до блеска - никто такой сценарий не запустит. Вот чему надо учиться, вот что надо возрождать!"

"Идеология – это наличие идеи. А без нее не бывает кино. И когда говорят, что сегодня в кино нет идеи, – это неправда: зарабатывание денег – тоже идея. Только на ней, как выясняется, большое кино не создашь".

"Директор крупного мирового кинофестиваля мне сказал: в кино не может быть морали. И стало понятно, по какому принципу он отбирает фильмы. Он так ощущает наше время. С этим согласиться не могу: здесь, думаю, конец всякого искусства".

(Опубликовано в "Российской газете")