"Новая Газета" Лариса Малюкова

Свобода — территория, которую каждый себе завоевывает.
Режиссер, председатель «Киносоюза» — о диалоге с властью, цензуре в кино и о политике, которая решительно влияет на кинорепертуар

Андрей Прошкин. Все, что происходит сегодня, не может не вызывать тревоги. Мы про это и картину «Орда» снимали. О том, как все пыжатся, бьют себя кулаком в грудь, доказывая всему миру, какие мы крутые, лучшие, самые… Вся эта тщета тщеславия, как зыбучие пески, засасывает, растворяет смыслы в пыль. У меня ощущение ползущего краха. Уж и техника разваливается: самолеты, трубы, электростанции. Но никому нет дела, что это руинизирование связано с культурой. Ну не могут дикие люди разрабатывать полупроводниковые структуры или эволюционную теорию. При этом из культуры вымывается культурный аспект. Она воспринимается как бизнес, средство пропаганды тех или иных ценностей. А в чем ее ценность, превращающая нас в нацию? Представляя «Киносоюз», я попадаю на какие-то совещания и вижу это отрицание самоценности культуры.

— В России сегодня востребовано исключительно прикладное значение культуры и науки. По-прежнему игнорируется общеизвестное: без лаборатории, фундаментальных исследований и прикладные дисциплины себя не оправдывают. Кинематограф — дорогое удовольствие. Зависит от денег, управляют их потоками чиновники, которые напрямую связаны с политикой. Во Франции нет такого прямолинейного «заказа» от государства.

— У них на фундаментальном, даже генетическом уровне иное отношение к культуре. Кинематограф поддерживается прежде всего как часть национальной культуры, мощный заслон на пути глобализации. У нас это основание не считается серьезным. Нам говорят: «Зачем мы должны поддерживать кино? Что оно нам даст?»

— Сформулирован «заказ на патриотизм», обеспеченный вложениями. А на выходе получается пшик ценой в миллионы долларов, вроде «Август. Восьмого». Когда же во Франции поддерживают очередную картину Алана Рене, где знаменитые театральные актеры разыгрывают «Эвридику», или когда Франция участвует в европейском проекте австрийца Ханеке «Любовь» с Трентиньяном и Эммануэль Рива, — это вызывает национальную гордость французов, это способ самоидентификации нации. Невыхолощенный патриотизм — это когда французы «всем народом» идут смотреть французское кино.

— Валера Тодоровский, только вернувшийся из Парижа, рассказывает, как его знакомые сказали ему, что в четверг должны посмотреть новый фильм. «Почему, — спрашивает он, — должны?» — «Потому, что внимательно следим за своей культурой». У нас внимательно следят за американскими сиквелами. Людей же, интересующихся арт-кинематографом, театром, литературой, живописью, трагически мало. Это социальный показатель «неразвития» общества. Именно оттого, что их так мало, падают самолеты. Но эту связь власти декларировать отказываются. Культура воспитывается с детства. У нас упущена история детского кино и телевидения. Есть закон, запрещающий рекламу в детских программах. И что же? ТВ практически аннулировало эти передачи. Одновременно дают зеленый свет целому телеканалу «Дисней». Ты в детстве заходишь в этот Диснейленд и больше не покидаешь его никогда. Больше нет совпадений с реальностью твоей страны. Возникает ощущение, что люди живут здесь вынужденно. Выхожу после показа «Красоты по-американски», рядом двое ребят. Говорят не о картине — о способах процветания риелторства в США, да с таким знанием дела, с такими подробностями! Понимаю, что они два часа провели там, где им хочется жить. Отсутствие с детства привычки к своей культуре — отсутствие корней. Это одна из причин нынешней моральной катастрофы общества.

— Но есть программа поддержки детского кино, которое требует немалых средств. Хотя нет понимания, какое кино нужно нашим детям.

— Начальникам трудно осознать, что любое детское кино, если оно талантливое, — патриотическое. Даже когда «Республика ШКИД» или «Добро пожаловать…» критически отражают жизнь. Потому что это яркие и искренние фильмы. Потому что говорят тебе о твоей стране, о прошлом, настоящем и будущем.

— Что же делать «Киносоюзу»?

— Пробивать, объяснять, говорить.

— Говорить?

— Сейчас с кинематографистами хотя бы разговаривают. Правда, не скажу, что к советам и мнению прислушиваются…

— А «новая метла» в Минкульте?

— Вот недавно нам позвонил человек, отвечающий за связи с киноорганизациями. Попросили прислать предложения. Одно из предложений «Киноальянса» и «Ассоциации кино и телевидения» — сформировать рабочую группу при Минкульте, которая вместе с министерством разбирала бы новые идеи, составляла дорожную карту индустрии. Так вот, все предложения у нас собрали… а группу не формируют. Опасный симптом. Возможно, опять поимеем реформу, «внезапную» и непродуманную. А если еще учесть, что один из первых шагов Минкульта — предложение ввести квотирование, несмотря на то что большинство кинематографистов против…

— Это прежде всего мнение кинопоказчиков, есть кинематографисты, например, Герман-младший, которые сомневаются в плюсах и минусах квотирования.

— Да все это просто не сработает! Сколько говорим про систему единого билета! Она профанируется, хотя и идет с самого верха, от Путина. Квотирование — дело еще более сложное. А профанации поддается еще проще. Эта мера не принесет результатов, только строительство кинотеатров замедлится.

— Сети обещают саботировать это решение, ставить отечественное кино на 9 утра.

— Они будут ставить его в чуланах, на невостребованных сеансах. «Киносоюз» выступает за аналог французской системы: все способы кинопоказа + интернет + DVD + ТВ объединяются в единую систему с национальным производством путем специальных законов и неналоговых сборов. Создать такую систему — трудная вещь, но она действенна. Соответствует рыночной экономике. А у нас введут лабуду, зато громко провозгласят: «Мы поддержали отечественного кинопроизводителя!»

— Это еще один тренд — кидать громкие лозунги. Они лопаются как мыльные пузыри, но послевкусие остается: будто это уже было.

— Отличная идея показа ста фильмов в школе. Но ее необходимо обсуждать со школой, с психологами. Обсуждать выбор без вкусовщины. Иначе очередное сотрясение воздуха. Хотя и шквал сарказма, который вызвало это предложение, — необъясним.

— Сегодня в связи с пертурбацией в Совете по правам человека идет громкая дискуссия: стоит ли вообще с властью иметь дело? Тем более художнику. Неужели ты, не по собственной воле вовлеченный в работу «Киносоюза», не задаешь себе подобных вопросов?

— Задаю. Но считаю, что этот диалог необходим. Когда очередная неправильная идея пошла в ход, знаешь: ты сделал всё, что мог, чтобы этого не произошло. Кроме того, что-то можно протолкнуть-пробить-объяснить. Просто мы так устроены: ах, если уж мы пришли к власти, завтра всё должно быть по-нашему. Так не получается нигде. Это муторный процесс. Не участвовать, дабы не запачкать рубашечку? Другое дело, нельзя платить «благодарностью» за то, что «приблизили», и снимать псевдопатриотику. Есть черта, это уже этический вопрос.

— Подожди, неужели нельзя снять приличное кино по заказу?

— Микеланджело заказывали всю жизнь, Моцарт писал оперу для городского карнавала…

— Тогда вспомним о «заказчике». Просвещенное семейство Медичи сохранило для нас ценные тексты греческих трагиков, Гомера и Фукидида, водило дружбу с видными гуманистами и литераторами. И именно поэтому поддерживали искусство не только Микеланджело, но Вазари, Рафаэля, Верроккьо, Боттичелли, Тициана.

— Это примеры, когда факт заказа был превращен художниками в акт личного высказывания. Конечно, это зависит и от таланта власти. Но времена не выбирают.

— Идет фронтальное реакционное наступление — на общественные организации, на интернет, на свободу слова. Говорухин обещает вот-вот принять закон о «нравственных ограничениях».

— Недавно в думском Комитете по культуре состоялся нормальный разговор с кинематографистами, предлагались идеи… Единственная беда: беседа была клоном подобных разговоров на ту же тему, почти в том же составе. Комитет предлагает ввести закон о полном запрете мата на экране. Вас это беспокоит? Приходите в Госдуму, обращайтесь к прессе — высказывайтесь на этот счет!

— Ты сейчас к кому обращаешься?

— К коллегам. С моей точки зрения, тотальный запрет мата — фарисейство. Потому что летним вечером выходишь из метро, стоят группки вполне себе приличных людей, и такой плывет густой мат…

— Опытные товарищи объяснят тебе, что кинематограф — учитель жизни.

— Да забудьте эту советскую глупость! Вновь пытаются навязать функции, которые кино нести не должно. И когда сверху идейно конструируют не фильмы, а «проекты», зритель моментально это чувствует. Если всё рассчитано, не идет из боли, из нутра автора — это не работает.

— Всплеск борьбы с матом вызвала вгиковская картина Таисии Игуменцевой, победившая в Каннах. Но в ней мат, которым герой пытается растормошить спящий город,  — часть художественного замысла.

— Что ж — запретить Пелевина, Сорокина, Прилепина? Перестать издавать Алешковского, Веничку Ерофеева? Есть грандиозный монолог мента Хаева в «Изображая жертву» Серебренникова, есть лучшая сцена фильма «Духлесс», в которой депутата Госдумы Кожевникову кроют матом. Непозволительно использовать мат в детском кино. Или включать нецензурную лексику там, где она необязательна. Но за одним тотальным запретом последуют другие. Вновь будут вырезать эпизоды с выпивкой. Будут мерить декольте, сокращать прочие вольности по реакционному «этическому кодексу» Хейса. А люди уйдут туда, где свобода, где этих ограничений нет.

— Можно ли вообще говорить о свободе кинематографиста, повязанного деньгами, обязательствами перед продюсерами, Минкультом, фондом, налаженными отношениями с чиновниками?

— Свобода — территория, которую каждый себе завоевывает. Важно понять, сколько свободы тебе необходимо. Как ты это пространство охраняешь. Передо мной дважды стояла дилемма: либо меня убирают с картины, либо я иду на неприемлемые уступки. Я уходил. Оба раза меня возвращали и больше не посягали на мою свободу. Конечно, это определенный риск. Но есть критическое пространство несвободы, в котором ничего невозможно создать.

— Ты говоришь о личном отвоеванном пространстве. Но бывают времена, когда несвобода наступает извне, сжимая личную территорию художника.

— Боритесь. Пытайтесь разговаривать с властью. Подключайте прессу. Выходите на демонстрации. Мы привыкли, что все идет сверху — от денег до прямых указаний, что и как делать. А те же демонстрации складываются из энергии самосознания большого числа людей. Ведь и «Киносоюз» был создан как живая реакция на михалковский съезд в Гостином Дворе. Когда прочли стенограмму — смесь Зощенко, Хармса, Вышинского и Кафки… захотелось не то чтобы отмыться — сказать себе самим, что мы не такие. И подобным языком отказываемся разговаривать. Но нам удалось уйти и от другой крайности — давайте-ка со всеми бороться: с Михалковым и прочими. Мы пытаемся быть компанией приличных людей, которые пытаются что-то сдвинуть, найти возможности существования кинематографа в России.

— А ты думаешь, власть не относится к вам как к кучке каких-то, прости, «придурков», которых надо ласково гладить по шерсти, чтобы не возмущались. Есть большой Союз кинематографистов: полностью предсказуемый, управляемый, солидарный с властью.

— Не знаю, как нас воспринимают, но, во всяком случае, пока рта никто не затыкает. Вот тут с Сельновым говорили о разночтениях. 70% того, что необходимо сделать для развития киноиндустрии, поддерживают все кинематографисты. 30% вызывают расхождения. Давайте пробьем эти 70%! Есть же общее отношение к ТВ как к инструменту, растлевающему нацию. Но как нам объяснил депутат Госдумы Владимир Бортко, поскольку телевидение обеспечивает существование нынешнего политического режима, им дан карт-бланш. Будем сидеть и стенать — ничего не будет. Надо пытаться себя заставлять. Разговаривать, бороться.

— Дело ли художника — борьба? Ему хочется снимать, писать, ставить.

— Но зона творческой свободы, и так карликовая, имеет тенденцию ужиматься. Надо ее расширять, чтобы дышать. Борис Хлебников снял картину «Пока ночь не разлучит» за сто тысяч долларов, которые взял в кредит. Здесь зона абсолютной свободы — ты не связан с государством. Та же история с «За Маркса» Светланы Басковой. Жалко, что на такие мизерные суммы кино не может стать зрелищем.

— «Орду» ты снимал и как кино серьезное, и как зрелище. Но, боюсь, все равно его посмотрит мизерное число зрителей.

— Мы должны сделать всё, чтобы донести до зрители хотя бы информацию, что такая картина есть. «Елену» не так много людей посмотрело в кинотеатрах, но телепоказ собрал колоссальную аудиторию. Зрительская аудитория — точный камертон происходящих в обществе процессов. Смотри, есть же в российском кинопрокате одна малообсуждаемая и вроде бы незначительная проблема: у нас плохо идут мелодрамы, включая американские. Это означает, что зритель хочет беспримесного развлечения. Даже на жанровое кино не желает тратиться, сопереживать. Кино показывает огромную социальную и психологическую проблему общества. И самим кинематографистам ее не решить.

Лариса Малюкова
Метериал взят с сайта Новой Газеты: http://www.novayagazeta.ru/arts/53661.html