Виктор Матизен

Министерское ханжество

Просмотр «Клипа» убеждает, что художественное - нравственно

В КиноСоюзе состоялся специальный показ фильма Майи Милош «Клип», которому замминистра культуры Иван Демидов отказал в прокатном удостоверении. Если кто-то ожидал увидеть скандальное зрелище, то был разочарован – сербская лента находится в том же стилистическом ряду, что фильмы Валерии Гай Германики («Девочки», «Все умрут, а я останусь», «Школа»), и никаким боком не подпадает под действие российских законов, запрещающих распространение экстремальной и экстремистской кинопродукции.

Разница в степени откровенности, с которой Милош и Германика показывают «интимные» отношения, обусловлена не режиссерскими установками или предрассудками, а состоянием персонажей и тем, насколько они сроднились с нынешней техникой, позволяющей фиксировать личную жизнь, ранее открытую разве что спрятанным камерам наблюдения и тайным сотрудникам госбезопасности. Мобильный телефон, позволяющий человеку заснять любые свои проявления, плюс Интернет, предоставляющий возможность выставить их на потенциально всеобщее обозрение, поставили под вопрос само понятие интимности, психологически базировавшееся на физической возможности закрыться от посторонних взглядов. Наличие карманного соглядатая и неистребимый соблазн сделать тайное явным принципиально изменили соотношение между частным и общим. То, что у Германики выражалось порхающей безличной камерой, рассматривающей жизнь «взглядом мухи» (именно так казалось непродвинутым зрителям), на самом деле было взглядом сотового телефона, помещенного авторами в прежде интимную зону, из которой открывались совсем иные ракурсы, нежели те, что могла запечатлеть громоздкая кинокамера. Милош сделала следующий шаг – во многом (но далеко не везде) отказалась от безличной точки зрения, «передоверив» ее героине, которая почти маниакально снимает саму себя – но отнюдь не только для себя. Благодаря смене авторской позиции (смене, похожей на ту, что произошла в советской литературе в 70-е с появлением "городской прозы" Трифонова, предоставившей персонажам право голоса) со зрителем происходит метаморфоза – за гормональной жеребятиной, за физиологией и матерщиной начинает просматриваться беззащитный внутренний мир девочки-подростка, оказавшейся в плену собственных инстинктов и семейного воспитания - точнее, мир, единственной защитой которого служит вездесущий мобильник. Вместе с тем режиссер вовсе не предоставляет героине свободы навязывать зрителям то, что выходит за пределы художественной задачи, и почти демонстративно пресекает сцены, продолжение которых превратило бы эстетику в порнографию – чего, между прочим, не делают постановщики множества беспрепятственно выпускаемых на экраны фильмов, безбожно затягивающих эротические сцены вне всякой художественной необходимости. Точно так же Милош обрубает и прочие эпизоды, рискующие перейти границу эстетического - потенциально жестокие или сентиментальные, и в этом смысле ее монтаж так же строг, как обхождение Александра Расторгуева и Павла Костомарова в "Я тебя люблю" и "Я тебя не люблю" с видеоблогами персонажей. К счастью, эти фильмы вышли до того, как Ивана Демидова, говоря языком сталинской эпохи, "бросили на культурный фронт".

После показа фильма на вопросы зрителей ответил генеральный директор известной кинокомпании «Кино без границ» Сэм Клебанов, сообщивший под хохот зала, что в Чехии фильм выпущен в прокат с титром «Запрещено в России». Далее был зачитан официальный ответ  Ивана Демидова на запрос компании относительно проката фильма (напоминаем, что спецпоказы прокатом не являются). Из него собравшиеся с интересом узнали, что г-н Демидов втихую отказался от ранее озвученных его подчиненными аргументов в пользу запрета «Клипа». А именно, от демагогической ссылки на Закон о защите детей, заведомо не имеющий никакого отношения к фильму Милош, на котором стоит гриф 18+ (надо сказать, вполне перестраховочный, так как российские дети в куда более раннем возрасте визуально знакомы с тем, что в  показывается в «Клипе»), а также от повсеместно осмеянной апелляции к тому, что кассиры кинотеатров не всегда требуют от покупателей билетов предъявления паспортов. Взамен этого Демидов заявляет, что доморощенный приказ Минкульта о введении цензуры при выдаче прокатных удостоверений «прошел в Минюсте России в установленном порядке правовую и антикоррупционную (!!! – «НИ») экспертизы» и прочая, прочая, прочая. Понятное дело – одно ведомство прикрывает косяки другого.

Кроме того, замминистра приводит в оправдание собственного произвола ст. 31 Основ законодательства РФ, согласно которой органы власти могут вмешиваться в творческую деятельность в тех случаях, «когда такая деятельность ведет к пропаганде войны, насилия и жестокости, расовой, национальной, религиозной, классовой и иной исключительности или нетерпимости, порнографии». И заканчивает тем, что «отказ в выдаче прокатного удостоверения фильму «Клип» не является актом цензуры, а обусловлен исполнением законодательства РФ и согласуется с предписаниями Конституции РФ о допустимости ограничения прав и свобод человека и гражданина в той мере, в какой это необходимо для защиты нравственности».

Не будем придираться к формулировкам закона, которые через запятую пишут «нетерпимость» и «порнографию», и поставим гораздо более актуальный вопрос: а кто, собственно говоря, наделен правом навешивать на картину запретительный ярлык «пропаганда порнографии»? Неужели чиновник Минкульта, руководствующийся своими личными вкусами и представлениями о прекрасном, но наделивший себя полномочиями, выходящими за пределы его компетенции? Или экспертная комиссия, состоящая из профессионалов в области кино и зрительской психологии? А может быть, только суд, обязанный  назначить профессиональную экспертизу? Ответ однозначен – в правовом государстве, которым желает быть Российская Федерация, право на это может иметь только суд, какие бы претензии к нашим судам мы бы ни имели. И не Сэм Клебанов должен обращаться в правоохранительные инстанции, чтобы укоротить Ивана Демидова, а Иван Демидов должен в суде доказывать, что фильм Майи Милош «Клип» пропагандирует безнравственность и половую распущенность, а потому должен быть запрещен к прокату. До решения же суда выражение «пропаганда порнографии» должно рассматриваться как оскорбительный ярлык, повешенный на произведение искусства, находящееся под защитой презумпции невиновности и чистоты авторских помыслов. И если суд оправдает картину, замминистра можно будет привлечь к ответственности за противоконституционную цензурную акцию и клевету под ханжеским видом защиты общественной морали. Что же касается судебного запрета, то вряд ли в России найдется мало-мальски известный специалист по кино, который согласится уничтожить свою профессиональную репутацию, объявив аморальной и порнографической картину, содержащую, если воспользоваться выражением  Ренаты Литвиновой, «принципиальный и жалостливый взгляд» на жизнь в нежном и опасном возрасте.