Михаэль Ханеке: «Будь я пессимистом, снимал бы развлекательное кино!»

Интервью Михаэля Ханеке Стасу Тыркину ("КП") перед российской премьерой "Любви"

Новый фильм Ханеке (в российском прокате с 25 октября) - это хроника объявленной смерти (в мучениях умирает старушка, за ней ухаживает ее еле живой супруг), окрашенная, впрочем, в сочувственные тона, весьма редкие для автора «Пианистки» и других не менее жестких картин. За такой «неожиданный» гуманизм в мае этого года Ханеке был вознагражден своей второй каннской «Золотой ветвью». Озвучивая свое решение, жюри подчеркивало, насколько сильно режиссер обязан двум своим гениальным актерам - 85-летней Эмманюэль Рива («Хиросима, любовь моя») и 81-летнему Жан-Луи Трентиньяну («Мужчина и женщина»).
– Как вам удалось вернуть на экран Трентиньяна, после смерти дочери не снимавшегося около 10 лет?
– Я всегда им восхищался, но до сих пор мне нечего было ему предложить. Мало ли кем из актеров я восхищаюсь? Предложить я им могу только ту роль, которая им подходит! В данном случае кандидатура Жан-Луи сразу пришла мне на ум, ведь речь шла о пожилых людях. Могу сказать, что он был единственным актером, которого я хотел снимать. Если бы он отказался - фильма бы не было. Так же было и с Даниэлем Отоем, для которого я специально написал роль в картине «Скрытое».
– А почему крошечную роль дочери в «Любви» вы предложили Изабель Юппер?
– Потому что она мой друг! Я писал эту роль специально для нее. Показал ей сценарий со словами: «Знаю, что роль маленькая, но, пожалуйста, сыграйте ее!» И она согласилась.
– Все герои «Любви» - музыканты. Музыка в этом фильме имеет для вас особое значение?
– Безусловно. Три композитора постоянно возвращаются в мои фильмы - Бах, Моцарт и Шуберт. Когда Трентиньян сам садится к роялю, он исполняет «Хорал» Баха, основанный на библейской молитве «Я взываю к тебе, Господи». И, разумеется, совсем неслучайно то, что он прерывает свою игру.

«Любовь» - первая работа жан-луи трентиньяна за последние 10 лет.
Фото: kinopoisk.ru.
– Вы говорили, что ухо для вас важнее, чем глаз.
– Могу говорить только за себя, но я действительно точнее воспринимаю реальность «на слух». Я «слышу», когда что-то не так. А воспринимая мир глазами, ты отвлечен тысячью ненужных мелочей. Это легко пояснить на примере: когда актер переозвучивает реплику, все полагают, что самое сложное - это «попасть» в артикуляцию, в шевелящиеся на экране губы. На самом деле это самое легкое. Куда сложнее попасть в правильную тональность. Ухо - куда более чувствительный орган, чем глаз. Когда я ставлю спектакли, во время репетиций предпочитаю смотреть в пол. Так я могу лучше оценить работу артистов.
– Путь в режиссуру был для вас очень долгим...
– Да, в 15 лет я хотел быть актером, как моя мать. В 14 - пианистом, в 13 - священником. Учиться на актера меня не взяли, поэтому я начал изучать философию. Попутно писал рассказы, часто выступал в качестве кинокритика. Я был ужасным студентом - смотрел по три фильма в день! Потом меня ждала работа на телевидении - я был драматургом, литературным редактором. В течение 20 лет ставил спектакли и снимал фильмы для телевидения. И лишь в 46 лет снял свой первый фильм. Сейчас мне кажется, что все у меня случалось благодаря удаче и везению. Цели, которые я себе ставил, развивались вместе со мной.
– А мотивация со временем менялась?
– Нет. Мне вообще трудно отвечать на вопрос, почему я снимаю кино. Наверное, потому что я просто ничего не умею больше делать.
– Едва ли не все ваши фильмы показывались на Каннском фестивале.
– Потому что лучше места для премьеры нет! Только на «Оскарах» и в Каннах фильм оказывается под таким пристальным вниманием. Поэтому мечта любого независимого режиссера - попасть туда или туда.