Главная / Лента новостей
Опубликовать: ЖЖ

Вита Рамм поговорила с Сергеем Урсуляком о "Жизни и судьбе"

опубликовал | 26 октября 2012

модератор КиноСоюз | - просмотров (100) - комментариев (6) -

Художественным событием октября 2012 года стал показ на канале «Россия 1» телеромана «Жизнь и судьба». Зрители разделились на два непримиримых лагеря. Оппоненты фильма предъявляют авторам широкий спектр претензий – от искажения главной идеи романа, до существенного сокращения эпизодов и персонажей. Зрителям, разделяющим литературный и кино- языки, телеверсия романа понравилась. Портал «ПрофиСинема» поговорил о работе над фильмом с режиссером Сергеем Урсуляком.

Этап первый. Замысел.

Вита Рамм:
Для чего нужны подобные фильмы? Ведь про Великую Отечественную уже все снято. Во всех жанрах – от эпопей до музыкальных комедий… К ним зритель уже привык.

Сергей Урсуляк:
Подобные фильмы снимаются для того, чтобы улучить ситуацию на ТВ. Инициатором экранизации стал ВГТРК. Крайне важно, когда канал, статус которого государственный, позволяет себе дорогостоящую и идеологически не выверенную вещь.

Вита Рамм:
Экранизация романа «Жизнь и судьба» противоречит сегодняшнему телевидению. Зритель каждый день видит быстрые репортажные новостные сюжеты «с горячих точек» или простые, ярко освещенные криминальные, женские телероманы. Понимало ли руководство ВГТРК это внутреннее противоречие?

Сергей Урсуляк:
Да, понимало. Но телевидением руководят не жлобы, а вполне интеллигентные люди. Они в силу разных обстоятельств часто не могут позволить себе то, что им хотелось бы. Но когда это происходит, нормальный человек, мне казалось, прежде всего, должен сказать, спасибо. Или подумать о том, что такая экранизация сегодня – дело странное, но это же хорошо. А потом уже хвалить, спорить, ругать и спрашивать, почему в фильме нет того и того, и где же главная тема нашей тусовки.

Этап второй. Сценарная мастерская.

Вита Рамм:
Как проходило сотрудничество на этапе сценария? На что просили сделать акценты продюсеры?

Сергей Урсуляк:
Первые два варианта сценария были написаны без меня. Тот сценарий, который я получил от Володарского, был далек от того, по которому я снимал кино. Тогда это была попытка Эдуарда Яковлевича вычленить главное, структурировать экранное повествование. И многое в окончательный вариант не вошло. Когда к работе над сценарием подключился я, то месяца два, вдалеке от московской суеты, я перечитывал роман и все, что было написано вокруг романа и Сталинграда. Я делал пометки и выписывал все, что хотелось бы мне вернуть в сценарий – реплики, персонажи, ситуации, авторские отступления. Когда вернулся, поехал к Володарскому. И мы с ним стали, шаг за шагом, обсуждать все мои 288 предложений. Эта работа заняла еще пару месяцев.

Вита Рамм:
О чем Вы спорили или соглашались с Володарским? Бывал ли Эдуард Яковлевич на съемках, во время монтажа?

Сергей Урсуляк:
Он, как большой профессионал, понимал, что в итоге я остаюсь со сценарием, ведь снимать мне. И потому Эдуард Яковлевич шел мне навстречу, даже если считал, что я неправ. Спорили, правда, порой яростно, но не до драки. Хотя, зная характер Володарского, это легко можно представить (смеется). Но глобальных противоречий у нас все же не было. В итоге был написан сводный третий вариант. На последнем этапе монтажа я просил его участия, когда не хватало закадрового голоса. Он присылал варианты, я их обрабатывал, чтобы попасть в метраж. Общая наша работа шла до сдачи фильма. Володарский видел финальный вариант, правда, не со сведенным звуком. И картина ему понравилась. Во всех наших с Эдуардом Яковлевичем спорах продюсеры телеканала участие не принимали. Они получали согласованный нами вариант. Поэтому разные предположения о том, что канал диктовал нам, что должно быть в сценарии, являются домыслами, не более того.

Вита Рамм:
Горячие обсуждения фильма часто превращались в литературоведческие конференции. Самые яростные защитники романа горевали об отсутствии в экранизации публицистических размышлений писателе.

Сергей Урсуляк:
Я поэтому так долго размышлял и сомневался, браться ли мне за эту работу. За годы после первой публикации романа, вышли в свет десятки томов хроники, статьей, расследований. Было сняты документальные и игровые фильмы. Сегодня роман Гроссмана уже не воспринимается открытием, каким он стал во времена «перестройки». Тогда он вызвал восторги у одних, негодование у других. Сегодня же разговоры о том, что Сталин – это плохо, а демократия – это хорошо, вот сталинские лагеря, а вот – гитлеровские уже не вызывают столько эмоций. Тема заговорена, она стала общим местом. И решил, что новым в фильме могут стать только эмоции, которые рождались бы во время просмотра. Мои же оппоненты почему-то уверены в том, что эпизоды с Холокостом, с немецкими и советскими концлагерями отсутствуют потому, что мне или Володарскому запретили сверху. Или что мы сами перестраховались и решили, что эти темы не пройдут. Купюры же появились по одной единственной причине – уже было слишком много всего. А то, что в одном из интервью я сказал о том, что не согласен с выводом Гроссмана, имеет уже второе значение. В целом, это мое частное несогласие и не меняет моего отношения к роману.

Вита Рамм:
Но дискуссии вокруг экранизации показали, что не все зрители, глядя на происходящее, могут сами формулировать выводы, объяснить происходящее. У меня во время чтения откликов создалось ощущение, что зрители ожидали появления телеведущего, который в стилистике инфотеймента, будет цитатами из писателя комментировать происходящее.

Сергей Урсуляк:
Ждали от фильма разного. Часть зрителей не увидели своей версии Гроссмана и не согласилось с моей. А часть зрителей, любящих роман, понимали, что роман и его экранизация – произведения разные. Подобные читатели – не рабы лампы. Они понимают, что экранизация вовсе не означает иллюстрации каждой напечатанной буквы. Такие зрители спокойно восприняли фильм, как произведение, снятое по мотивам романа. Но есть еще одна часть, в основном высокоинтеллектуальная, зрителей, которым, по сути, был не столько важен сам фильм, сколь одна знаменитая фраза из романа. Ее они не услышали и потому быстро «списали» картину, как неугодную.

Вита Рамм:
Вы же могли предположить подобную реакцию. Фраза фашиста Лисса: «Вы – наши учителя» после прочтения романа запоминается навеки.

Сергей Урсуляк:
Да, я понимал, скажи я эту фразу, или вставь я ее каким-то образом, хотя бы в качестве эпиграфа, и тогда в их глазах картина стала бы хорошей. А без нее теперь – картина плохая. У меня есть ощущение, что после тогда поразившей их фразы, больше они роман не перечитывали. Роман на самом деле гораздо шире рамок «фашизм – коммунизм». Гроссман, будучи евреем, прекрасно понимал разницу между фашизмом и коммунизмом. Фразу говорит фашист Лисс, но почему-то все с такой охотой ее истолковывают как кредо писателя, как его безоговорочное согласие со своим персонажем. А ведь в романе полно и других смыслов. Например, тема человеческого достоинства, которое нельзя попирать, тема ответственности за свои поступки или слова, тема черты, которую нельзя переступать ни при каких обстоятельствах, что бы ни происходило. Гроссман отмечал родовые черты несвободного общества и через другие ситуации, персонажей. И в фильме они сохранены.

Вита Рамм:
А мысль про «учителей», зная советскую историю, если, конечно, внимательно смотреть фильм, возникает во всех эпизодах с Крымовым. И когда он разговаривает в «доме №6» с Грековым, и во время допросов Крымова. Ведь Александр Балуев, на мой взгляд, играл трагедию «первого ученика».
 
Сергей Урсуляк:
Совершенно верно. Но мои оппоненты стремятся напрямую привязать фильм к сегодняшней ситуации. И высказывают свое возмущение, когда не получается. Я же стремился к тому, чтобы актуальность романа не выглядела вульгарно буквальной. А если кто-то и захотел бы эту актуальность узнавать, то только как некий пунктир, возникающий из ощущений во время просмотра, подспудно. Я не хотел, чтобы фильм превращался в пошлую агитку. И потому передо мной стояли художественные задачи. Я переводил литературный текст в образы, а не снимал иллюстрации к публицистике Гроссмана.

Этап третий. Кастинг.

Вита Рамм:
Диктовал ли канал свои условия в выборе актеров?

Сергей Урсуляк:
Да, мы с продюсерами обговорили кастинг. Никаких принципиальных указаний не было. Я хотел, чтобы главных героев играли опытные артисты. Дело ведь не в имени, а в умении выполнять сложнейшие художественные задачи. Я перечислил актеров, которых хотел бы позвать, но, например, Володя Машков был связан голливудским контрактом и потому роль Грекова сыграл Сергей Пускепалис. С ним я давно хотел поработать, и сыграл он потрясающе. Своего Грекова он растил из собственной – обаятельной и мужественной – природы.
Вокруг именитых, уже знакомых телезрителям артистов, должны быть замечательные, но не известные исполнители. Актеров мы искали по провинциальным театрам России. У меня замечательный ассистент по актерам Светлана Жигалкина. Она ходила по актерским училищам, театрам. Фотографировала, снимала на видео. Мы собрали большой фотоальбом, показали продюсерам. Возражений не было, все было решено за 15 минут. Меня спросили: «А они справятся?». «Да, конечно!» – ответил я.
Могу сказать, что все вопросы или проблемы решались в мою пользу со словами: «Это твоя картина, тебе снимать, ты за нее отвечаешь, так что вперед!».

Вита Рамм:
На мой взгляд, кастинг порой входил в противоречие Гроссману. Например, Анна Михалкова. Она в роли Марии Ивановны прекрасна и органична, но ведь внешне актриса была полной противоположностью описанию ее героини.

Сергей Урсуляк:
Вы правы, самая большая проблема была с Марией Ивановной. Я понимал, что она написана как контраст Людмиле – суховатой и скуповатой на эмоции брюнетке. Образ Марии Ивановны, некой «маленькой белой мышки» от меня ускользал. Роль подвисла. И я решил пойти от обратного – стал представлять, с кем же из актрис мне хотелось бы поработать. И сразу подумал об Анне Михалковой. Она очень хорошая актриса. И при ее появлении Мария Ивановна стала зримой, теплой. При этом, идея Гроссмана в противопоставлении двух женщин была сохранена. Я очень благодарен Анне за работу.

Вита Рамм:
В романе десятки персонажей. Вы с автором сценария выбрали Грекова, Штрума, Крымова и Новикова. Почему, например, не Людмилу, Женю, Катю, Марию Ивановну? Разве женские жизни и их судьба недостойны, чтобы стать главными персонами в экранизации? А поклонники романа и вовсе посчитали, скольких и – главное – каких персонажей не оказалось в экранизации.

Сергей Урсуляк:
Знаете, все разговоры, все подсчеты, какие персонажи были в книге, и есть ли они в фильме, мне кажутся смешными. Можно ведь взять одну линию из романа «Братья Карамазовы» и все равно это будет роман Достоевского.

Вита Рамм:
Согласна. Был же спектакль Анатолия Васильевича Эфроса на Малой Бронной «Брат Алеша» по пьесе Виктора Розова.

Сергей Урсуляк:
И идея драматурга казалась дерзкой, но все равно в пьесе узнавался роман. У Марка Розовского в театре «У Никитских ворот» в начале 90-х шел по Гроссману спектакль «Все течет», в котором была только одна тема Холокоста – жизнь матери Виктора Штрума. Второй героиней была украинская крестьянка с темой голодомора, которой в романе не было. И все равно спектакль был по роману «Жизнь и судьба». И в инсценировке романа у Льва Додина в Малом драматическом театре Санкт-Петербурга не было много персонажей, и все равно это роман Гроссмана. Я считаю, что дух и основные мысли Василия Гроссмана в нашем фильме также сохранены.

Этап четвертый. Съемки.

Вита Рамм:
В одном из кинофорумов я прочитала интересный упрек в адрес фильма. Зритель написал о том, что Гроссман сознательно изображал сталинградцев такой военизированной бандой. Что Дом Грекова, по версии писателя, был оплотом партизанщины, и что режиссер, вслед за автором, исказил подвиг советской армии в Сталинграде.

Сергей Урсуляк:
Да, сталинградским эпизодам тоже досталось. Я читал даже высказывание, в котором было написано, что я специально на роли советских солдат набрал дебильные лица, чтобы унизить не только советскую армию, но и русский народ. Так что «партизанщина» не самый тяжелый упрек. Но в ответ я могу сказать, что для Гроссмана одной из главных тем в мире была тема свободы. И в романе ее воплощает как раз Дом Грекова. В нем люди по собственной воле, никем не подгоняемые, не зажатые ни в какие схемы, воюют за правое дело. А для Гроссмана защита Сталинграда, безусловно, являлась правым делом.

Вита Рамм:
Как снимались эпизоды боевых действий? Вы рисовали с оператором хореографию боев? Подсказывал ли Вас ваш кинозрительский опыт?

Сергей Урсуляк:
Мы действительно с Мишей Сусловым смотрели много кинохроники, и она нам подсказала изобразительное решение. И композицию кадра, и некую неряшливость изображения, и не статичность планов. Все, что было связано с рукопашным боем, готовилось и снималось очень долго. Вся массовка – а для телеэкрана 80 человек в кадре – существенная нагрузка – десять дней репетировала хореографию боя. Каждый из актеров проходил подготовку с инструкторами-каскадерами, которыми руководил опытнейший мастер Виктор Иванов. А по окончании съемки общих планов, еще долго делали досьемки деталей, укрупнение на главных героев.

Вита Рамм:
И вся многодневная работа в итоговом варианте уместилась…

Сергей Урсуляк:
… в минуты три, может быть, в три с половиной.

Вита Рамм:
Не могу не спросить о 6-ой серии фильма. Я ее для себя назвала «серия писем». И она настолько эмоциональна, что не дает возможность продохнуть. Вы намерено объединили все эпизоды с письмами в одну серию? И правильно ли так концентрировано работать со зрительскими эмоциями? Не слишком ли жестоко?

Сергей Урсуляк:
Когда я планировал, как будет делиться фильм, то предполагал, что часть писем окажется в пятой серии, часть уйдет в седьмую. Но в процессе монтажа, ради плотности действия, пришлось отказаться и от многих снятых эпизодов, сцен. Так письма сами оказались в одной серии. Письма солдат, Людмила получает письмо, и письмо Виктору Штруму от матери. Я тогда подумал, что к этому моменту показа со мной останутся только те, кому фильм стал близким, а случайные люди уйдут. А те, кто останутся, будут готовы выдержать весь эмоциональный напор. Думаю, что так и произошло.
В нашем новом  кино, мне кажется, слишком мало эмоций. Зрителю чаще предлагают умозрительные конструкции. Мы стали смотреть кино  холодно, отстранено. А мне хотелось, чтобы чувства рождались у зрителя, чтобы мой зритель плакал, сочувствуя Людмиле, хотя она сама на могиле сына не плачет. И если это у меня получилось, то свою задачу я выполнил на двести процентов.

Вита Рамм:
Неоднозначно зритель встретил и музыкальное оформление телефильма. Прелюдия Баха си бемоль минор, адажио Марчелло для гобоя, адажио Барбера сами по себе красивые мелодии, но от частого использования уже превращены в попсу от классики. И на экране было явно слышно противоречие между происходящим в кадре и музыкой.

Сергей Урсуляк:
Нет ничего проще, чем использование бодрой музыки под перестрелки. Да, мне хотелось контраста, чтобы музыка придавала вертикальный смысл горизонтальным, земным ситуациям. Зрителю более или менее знакомо адажио для гобоя Марчелло. Я не уверен, что наш зритель так хорошо знает творчество Баха. Есть у нас и фрагмент из «Времен года» Вивальди, а также переделанный его концерт для гобоя. Я думаю, что для нашей аудитории музыка стала не только дополнительной эмоциональной краской, но и символом тоски героев по гармонии, по красоте. В фильме много и оригинальной музыки, ее писал Василий Тонковидов – талантливый композитор из Самары. Он точно понимал и выполнял мои задачи.

Вита Рамм:
Музыка в эпизоде чтения письма матери напоминает музыку Джона Вильямса к «Списку Шиндлера». Она сопровождает появляющуюся кинохронику, и подобное режиссерское решение воспринимается и как мост между двумя картинами.

Сергей Урсуляк:
Эпизод письма матери был самым сложным и в момент написания сценария, и в момент съемок. Я даже думал, что письмо Виктор будет читать на протяжении нескольких серий, по кусочкам. И даже пробовал так монтировать, но эпизоды становились отдельными номерами. Метраж телефильма требовал его уплотнить. Ведь невозможно поставить знак равенства между минутами, которые уходят во время чтения письма на бумаге, с его воплощением на экране. Письмо занимает 11 страниц, в нем множество ситуаций, персонажей, эмоций. И его экранизация стала бы отдельным и большим художественным фильмом с отдельным производством. Потому я выбрал другое решение – на листах письма появляется хроника Холокоста. Это не прямая иллюстрация того, о чем пишет мать Виктора. Это сигнал нам, зрителям. Все, что важно было в письме, я постарался сохранить. Эпизод длится четыре с половиной минуты, на крупных планах Сережи Маковецкого. Грандиозный актер, считаю, убедил зрителя и повел своими эмоциями за собой. Может быть, другой режиссер нашел бы другое художественное решение, но я снял так, как считал единственно верным вариантом.

Вита Рамм:
Канал принял странное решение – показывать по две серии за один вечер.

Сергей Урсуляк:
Это было мое предложение. Мне казалось, что растянуть показ телеромана на 12 дней – неправильно. Киноповествование требовало плотности зрительских эмоций. И руководство канала согласилось со мной. Канал также согласовал со мной и все рекламные вставки. Как бы они не нравились зрителям или мне, я понимал, что без рекламы телевидение не может выжить. Такова реальность и с ней надо считаться.

комментарии (6)

Виктор Матизен 26 октября 2012, 11:32

Выразительный пример интервью, в котором то, о чем умалчивается, интереснее того, о чем говорится. Интервьюер и интервьюируемый согласно не упоминают ни об интервью сценариста Эдуарда Володарского, в котором он назвал роман "гнилым", а его автора фактически объявил врагом народа, ни о статье Дениса Горелова, не простившего Володарскому этот выпад, ни о письме Гильдии сценаристов, которая не простила Горелову нападок на своего покойного президента. То, что в экранизации не оказалось самой острой и страшной фразы романа, подается как норма - дескать, нельзя же перенести на экран всю книгу, что-то приходится оставлять. Но дело-то не в том, что содержимое большого мешка нельзя запихнуть в маленький мешок, а в том, что один из лучших наших телережиссеров прогнулся перед начальством или перед внутренним цензором. И скрыть это невозможно.
P.S. А вообще вышел уникальный казус: Володарский крайне непочтительно отозвался о покойном Гроссмане, Горелов симметрично отозвался о покойном Володарском, а представители Гильдии сценаристов - о живом Горелове. Остается только вспомнить золотые слова о другом Денисе...

Леонид Павлючик 27 октября 2012, 10:33

Да, Вита удивительным образом умудрилась не задать вопросы, которые не задать в этой ситуации было нельзя.
Витя, а что за "золотые слова о другом Денисе"? Что-то я не ловлю контекст...

Виктор Матизен 28 октября 2012, 04:53

"Умри, Денис, лучше не скажешь!"

Виктор Матизен 28 октября 2012, 04:56

(С пожеланием долгих лет жизни)

Сергей Антонов 28 октября 2012, 12:50

"...лучше не напишешь!"
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D0%BC%D1%80%D0%B8,_%D0%94%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%81,_%D0%BB%D1%83%D1%87%D1%88%D0%B5_%D0%BD%D0%B5_%D0%BD%D0%B0%D0%BF%D0%B8%D1%88%D0%B5%D1%88%D1%8C

Сергей Антонов 28 октября 2012, 12:53

Пардон, ссылка "битая", не хочет открываться.
Из Википедии:
Умри, Денис, лучше не напишешь — слова, приписываемые Григорию Потёмкину, которые, как считается, были сказаны им Денису Фонвизину после премьеры его пьесы «Недоросль» 24 сентября 1782 года. Фраза стала крылатой и служит для одобрения чьего-либо успеха. Существует множество вариантов этой фразы от наиболее пространного «Умри теперь, Денис, или хоть больше ничего уже не пиши: имя твоё бессмертно будет по этой одной пьесе» до самого краткого: «Умри, Денис…».


необходимо зарегистрироваться на сайте и подтвердить email