Екатерина Барабаш

Народ, вооруженный недознанием, для власти удобнее, чем народ, вооруженный полным незнанием

А как хорошо все начиналось! Рекламные щиты на московских улицах приветствовали не пылесосами, не обещаниями кредитов в убыток банкам и не колбасным раем, а самым настоящим, взрослым, серьезным кино. На самом канале «Россия-1» тоже шла массированная реклама — по экрану метался интеллигент Маковецкий, на котором лежал мягкий отсвет большого белого лица Анны Михалковой. «И всем казалось, что радость будет», потому что Гроссмана, фронтовика, виртуозного и масштабного писателя, честнейшего интеллигента, в прямом смысле положившего жизнь и судьбу на «Жизнь и судьбу», можно использовать как угодно, но уж точно не как составителя обрывочных либретто для сериалов.

И, как всегда, мы просчитались. Потому что опыт нас ничему не учит. А ведь ученически буквальные, топорные «Идиот», «Мастер и Маргарита», «Тарас Бульба», которых канал «Россия-1» выплюнул в лицо ценителям литературы, должны были насторожить сразу.

Кинокритическая рецензия на телевизионную «Жизнь и судьбу» бессмысленна главным образом потому, что наводить кинокритику на телевизионный продукт — все равно что маститому музыкальному критику писать серьезное исследование о творчестве Лолиты Милявской или Стаса Михайлова. Сколь угодно велик может быть бюджет фильма, но телесериал останется телесериалом, то есть продуктом, созданным по законам телевидения, а не кинематографа. Сколь угодно чисты могут быть помыслы авторов телесериала, сколь угодно велик пиетет перед препарируемым писателем, а сам писатель — сколь угодно гениален, но на выходе все равно получится трэш. Этого то ли не хотят понимать, то ли делают вид, что не понимают авторы, готовясь подвергнуть очередное литературное произведение экранизации.http://sex-drink.com/

Но главное даже не в этом, а в том, насколько авторы фильма свято блюдут дух экранизируемого произведения. Сразу скажем, авторы сериала — сценарист Эдуард Володарский, ныне покойный, и режиссер Сергей Урсуляк — дух гроссмановского романа не блюли вовсе и умышленно. Из их интервью мы узнали, что тема идентичности немецкого фашизма и русского сталинизма у Гроссмана им не нравится. Они также объяснили, почему в картине нет Сталина, нет концлагерей, нет целых сюжетных линий, нет многих героев — не вместилось, показалось лишним, нынче выглядит нелепо и т.п. Володарский даже сумел объяснить ту легкость, с какой им удалось вообще обойти тему холокоста, столь болезненную и важную для Гроссмана, — дескать, нечего педалировать ее, вот Гроссман педалировал, педалировал, да и допедалировал до того, что из писателя советского превратился в писателя антисоветского.

А Урсуляк в одном из интервью уточнил: не надо концентрироваться на том, что нас разъединяет, давайте показывать то, что нас объединяет. Ясное дело — зачем нам холокост, от него одни мурашки по коже да плохие воспоминания? О том, что искусство еще со времен Возрождения провозглашает приоритетом человеческую личность, то есть как раз то, что разъединяет, художник, похоже, забыл. А раз забыл, то ему ничего и не стоило втянуться в непотребство, в которое их пригласил канал «Россия»: его, художника, руками телевидение легализует свою функцию мозгового клистира. Любое промывание мозгов лучше проводить чистыми руками — так гигиеничнее и, как следствие, эффективнее. Интеллигент тут лучший исполнитель: к нему доверия — как к жене Цезаря. Привлечение Урсуляка и Володарского в качестве чистильщиков реальности — умный и грязный ход телевизионщиков. У 99% зрителей к ним не может быть претензий — мы ведь их знаем с хорошей стороны! Если они покажут благонравные и сытные окопы Сталинграда с мясистым Грековым (Сергей Пускепалис) — значит, такими они и были. Если в фильме нет еврейской темы, холокоста и концлагерей, значит, их не было вовсе. И если такие почти классики кинематографа, как Володарский с Урсуляком, возвращают на экраны войну, извлеченную из времен лакированного советского кинематографа о войне и выхолощенную до убаюкивающего трэша, значит, именно такая война сейчас нужна государству. Миф о великом единении великого народа государственному телевидению (читай — власти) всегда угоднее, чем любая попытка осмысления истории.

А лукавые разговоры о том, что, мол, теперь люди ринутся читать «Жизнь и судьбу», в пользу бедных. Может, кто-то из не читавших роман раньше и правда завернет в ближайший книжный магазин в поисках увесистого тома с обязательным теперь уже Маковецким на обложке. Да только уже много лет как сила слова, сказанного с экрана телевизора, несравнимо сильнее силы слова, начертанного на бумаге. Зачем читать, если нам все уже рассказали? И уже новое, народившееся в постсоветское время поколение проживет жизнь в уверенности, что познало великую русскую литературу.

А государство гладким языком голубого экрана будет и дальше поддерживать в людях эту иллюзию — народ, вооруженный недознанием, для власти удобнее, чем народ, вооруженный полным незнанием: он сговорчивее, ибо нужная система координат ему уже продиктована.