Лазейка к экранам

Трагедия повторяется в виде фарса. Один Железняк во главе отряда вооруженных револьверами и винтовками дикарей некогда ликвидировал российский парламентаризм материально, другой – во главе фракции вооруженных невежеством думцев уничтожает его морально, проталкивая безумный закон об отмене налоговых льгот на показ зарубежных фильмов в российских кинотеатрах и устанавливающий квоту для российского кино на уровне не менее 20%.

Говорят, что психологи однажды свесили с потолка банан, поставили в угол палку и привели голодную гориллу. Та сделала пару безуспешных попыток допрыгнуть до еды, затем призадумалась, взяла орудие и сшибла банан. Привели голодного человека, который с ходу стал прыгать. Через полчаса ему говорят: «Вы подумайте – нет ли другого способа достать банан?», а он отвечает: «Чего тут думать? Прыгать надо!»

Этот прыгун сильно напоминает наших политических деятелей и представителей исполнительной власти. Взять революционных вождей, решивших повести Россию к благоденствию через уничтожение частной собственности, или реформаторов 1990-х, восстановивших ее столь же диким способом. Взять министра культуры, который в минувшем июне собрался в минувшем сентябре ввести в школах курс «100 лучших фильмов». Или четыре сотни парламентариев, запретивших американцам усыновлять российских сирот. Или вице-спикера Госдумы, щедрой рукой отвалившего российским фильмам 20% прокатного времени (а мог бы с тем же основанием замахнуться и на 99%).

Эмигрировавший в США математик Теодор фон Карман в конце Второй мировой войны вместе с американскими войсками оказался в Германии и решил навестить своего учителя Прандтля, 12 лет назад лояльно отнесшегося к приходу Гитлера к власти. Тот стал уверять бывшего ученика, что ничего не ведал о преступлениях нацистов. «С вашим умом, господин учитель, вы могли бы все это вычислить», – вежливо заметил гость.

Математик попал в точку: проблема не в отсутствии разума, а в том, что ум опасается рассчитывать последствия действий, диктуемых конформизмом или корыстью. Оценить эффективность социалистического производства или готовность школьной системы к дополнительной учебной нагрузке было нетрудно, и незашоренные эксперты сразу же предсказали результаты намеченных преобразований, но рвущиеся к власти (или дорвавшиеся до нее) горе-экспериментаторы и одурманенные обещаниями массы ничего не хотели слышать. Разогнавших Учредительное собрание матросов приведенные ими к власти большевики через три года перестреляли в Кронштадте, а еще через 16 лет сталинские соколы из НКВД перебили самих большевиков.

Как справедливо заметил Вадим Абдрашитов, «то, что Кинофонд, как теперь признано, не выполняет свою задачу, легко было предвидеть с самого начала: практики предупреждали, что простое вливание денег в кинопроизводство без комплексного решения проблемы на системном уровне ничего не даст».

То, что «матросский» законопроект Железняка – чистый пшик, ясно, как дважды два: налог на показ зарубежного кино вздует цены на билеты, которые и так достигли непристойной величины в сравнении с доходами россиян, а добавленное российским фильмам прокатное время станет бессмысленно убитым временем. Ведь «одумленные» законодатели даже не подозревают о том, что пресловутое «повышение доли российского кино в прокате» может быть достигнуто в денежном выражении всего одним (!) блокбастером российского производства. 40–50-миллионный бокс-офис одного фильма вроде «Адмирала» или «Иронии судьбы-2» – и национальный кинематограф уже не в том месте, которое назвал герой фильма «Изображая жертву», а в шоколаде – имеющем, впрочем, тот же цвет.

При таком положении дел напрасно считать, как считают некоторые известные кинематографисты, что «для решения проблем кино нужна политическая воля». У советской власти политической воли было более чем достаточно, но это не помешало ей довести страну до распада. У нынешних тактиков и управленцев она тоже не в дефиците. Катастрофически не хватает другого – независимого разума.