Главная / Лента новостей
Опубликовать: ЖЖ

Раб кино (интервью Квентина Тарантино Олегу Сулькину, "Итоги")

опубликовал | 17 января 2013

Виктор Матизен | - просмотров (117) - комментариев (0) -

Раб кино

Квентин Тарантино: «Люди хотят, чтобы я врал во имя политкорректности. А я не хочу врать. Если кому-то это не по нутру, пусть смотрят другие фильмы»

Для релиза нового фильма Квентина Тарантино «Джанго освобожденный» трудно представить момент более неблагоприятный. Чудовищная бойня в начальной школе Ньютауна... Планы американских властей по ужесточению контроля за продажей оружия. Призывы положить конец культу насилия в массовой культуре... А тут, нате вам, такой типичненький Тарантино, герои которого изъясняются языком выстрелов, где кровь обильно орошает хлопковые поля.

Голливуд в лице продюсеров братьев Вайнштейн отменил торжественную премьеру. На экраны США фильм выходил без привычной помпы. Похоже на то, что именно на волне нынешних настроений тарантиновский «Джанго», сам по себе блестяще придуманный и снятый суперстебный триллер про американский Юг эпохи рабовладения, даже получив номинацию в категории «Лучший фильм», вряд ли может рассчитывать на главный «Оскар».

«Итоги» все-таки решились начать разговор с Квентином Тарантино именно с болезненного для него вопроса: есть ли связь между насилием на экране и в жизни?

— Вы хотите сказать, что у меня в фильме слишком много стреляют и убивают? Посмотрите фильмы Джона Ву, вот там настоящий киллерский балет. Хотите увидеть настоящую стрельбу — смотрите Сэма Пекинпа. Все эти претензии ко мне смехотворны. Люди, их предъявляющие, сущие идиоты. Я не собираюсь переубеждать идиотов. Не нравятся мои фильмы, смотрите что-либо другое.

— Как вы думаете, почему именно вам сегодня адресуются эти упреки? Что-то в «Джанго», видимо, задевает за живое...

— Задевает исторический контекст. Я прекрасно понимаю, что в Америке или, скажем, в Бразилии, где рабовладение — часть трагической истории, эту тему воспринимают достаточно болезненно. Ощущение стыда за прошлое присуще как потомкам рабов, так и потомкам рабовладельцев. Поэтому и жертвы, и обидчики так не любят ворошить историю. «Убить Билла» еще более, чем «Джанго», графичен в показе насилия. Но в «Убить Билла» насилие носило характер чисто эстетического упражнения. В «Джанго» же представлено два типа насилия. Реальное насилие, то есть издевательства, пытки и убийства рабов, особенно сцены, когда провинившегося раба травят собаками и когда для забавы белых мужчин рабов заставляют сражаться до смерти в рукопашных боях «мандинго». И насилие условное, так сказать, развлекательное, жанровое — это когда Джанго пачками расстреливает негодяев. Этот второй тип насилия дает зрителю катарсис.

— Вы какие-то самоограничители ставили? Консультировались с афроамериканцами, скажем, с вашими же актерами?

— Нет, я ни у кого не спрашивал разрешения (смеется). Конечно, я много с кем разговаривал о рабстве. Кстати, все мои актеры — и Сэм Джексон, и Джейми Фокс, и Керри Вашингтон — на моей стороне.

— Интернет бурлит из-за частого использования в вашем фильме оскорбительного словца «ниггер». Кто-то не поленился и посчитал: оно повторяется более ста раз.

— Это же чистый бред! Неужели кто-то думает, что на американском Юге до Гражданской войны это слово употреблялось реже, чем в моем фильме? Иначе к рабам не обращались, иначе их не называли. Просто люди хотят, чтобы я врал во имя политкорректности. А я не хочу врать. Повторяю: если кому-то это не по нутру, смотрите другие фильмы.

— Есть еще любители считать количество выпущенных с экрана пуль...

— Забавно, никто не пишет о нереальности той быстроты, с которой Джанго стреляет в своих врагов. Ведь тогда скорострельных ружей и пистолетов не было, нужно было перезаряжать стволы, как мушкеты. Но никого это несоответствие реальности не волнует.

— Тема рабства в широком историческом охвате фактически отсутствовала в американском кино со времени «Рождения нации» Дэвида Уорка Гриффита. Почему вы решили потревожить этот скелет в шкафу?

— Надо об этом говорить когда-нибудь. Мир заставил Германию не забывать об ужасах нацизма. Но в Америке никто не хочет об этом говорить. За два с половиной века рабовладения произошли тысячи потрясающих, душераздирающих историй, которые просятся, чтобы о них вспомнили и рассказали. Сейчас все привычно плачут: нет сценариев, нет оригинальных сюжетов. Да их тысячи! Правда, в самом начале у меня возникли сомнения. А вправе ли я это снимать? Кто я такой, чтобы ворошить самое больное, что есть в американской истории? Ведь одно дело написать в сценарии, как на ярмарке рабов сотня людей в кандалах месит грязь, с трудом двигаясь к месту торгов, и совсем другое — все это воссоздать на съемочной площадке: и грязь, и голые тела, и кровавые ступни в кандалах. Такой чернокожий Освенцим. И еще выпустить под палящее солнце сотню статистов, чтобы они собирали хлопок. У меня даже закралась мысль: а не снять ли самые болезненные сцены в Вест-Индии или в Бразилии, где к чужой истории не должны относиться столь трепетно. Признаюсь: хотелось увильнуть от боли и стыда. Когда закончил сценарий, отправился к Сиднею Пуатье. Он мне как отец. Я объяснил мою трусливую схему аутсорсинга. Он меня выслушал и сказал: «Квентин, ты рожден рассказывать истории. Не бойся своего фильма. Делай, что собирался делать. Все знают, что тогда творилось. Относись к своим актерам с любовью и уважением, и они сыграют тебе что нужно. Кроме того, ты же будешь снимать в южных штатах. Там огромная безработица. Ты дашь людям работу. Ты для них будешь как Линкольн» (хохочет).

— Обычно вы не придерживаетесь хронологии, переставляете эпизоды, делаете инверсии и флэш-бэки. Здесь же линия сюжета пряма, как стрела. Новый прием?

— Это одиссея двух людей, раба Джанго, ищущего свою любимую жену Брумгильду, и доктора Шульца, «охотника за наградами» и авантюриста с добрым сердцем. Здесь важно само путешествие этой пары через всю Америку в поисках Брумгильды. Харви Вайнштейн смотрел материал в монтажной и предлагал: может, сделаем, как в «Убить Билла», какой-нибудь флэш-бэк? Нет, говорил я ему, здесь это не будет работать. Нужно, чтобы было видно, как Джанго начинает свое путешествие и как его заканчивает. У этой истории есть боль, есть вестерновский элемент, есть черный юмор и есть, я надеюсь, катарсис. Если аудитория не будет в финале ликовать, то я плохо сделал свою работу. Что касается боли, то я мог еще накрутить ужасов, нервы у меня крепкие, и я свой лимит кошмаров не исчерпал. Но я не хотел травмировать аудиторию до той степени, чтобы она в финале не смогла радоваться победе Джанго.

— Одна из самых стебных сцен фильма — куклуксклановцы мчатся на лошадях линчевать Джанго и Шульца, но сквозь плохо сделанные прорези в балахонах ничего не видят, что становится причиной комичного разлада в их рядах. Это кивок в сторону «Рождения нации»? (Фильм Гриффита носил ярко выраженный расистский характер, в частности прославлял ку-клукс-клан.)

— Меня всегда интересовало, как снималось то или иное великое кино. Я даже стал писать новеллы на эту тему, которые хочу собрать в отдельную книгу. Так вот, я написал эссе по поводу того, как Гриффит и преподобный Томас Диксон, автор пьесы «Человек клана», создавали «Рождение нации». Не все знают, что одного из куклуксклановцев у Гриффита играет молодой Джон Форд (знаменитый американский режиссер, постановщик таких фильмов, как «Дилижанс», «Гроздья гнева», «Рио-Гранде». — «Итоги»). Пьеса «Человек клана» была жутким расистским мусором. Мне представилось, как Форд садится в седло, как скачет, как сбивается набок его балахон и он ни черта не видит. И мне стала вырисовываться перебранка клановцев в духе перебранки мистера Брауна, мистера Пинка и мистера Уайта насчет их кличек в «Бешеных псах».

— Кастинг, как всегда у вас, очень впечатляющий. На этот раз вы, похоже, выбирали актеров вопреки их сложившемуся амплуа. Леонардо Ди Каприо — признанный сердцеед, а вы его сделали рабовладельцем-садистом Кельвином Кэнди, своего рода Калигулой ХХ века. Сэмюэл Джексон — крутой парень, а у вас он слуга Стивен, пресмыкающийся перед хозяином. Кристоф Вальц — изощренный интеллектуал, а здесь он хладнокровный киллер Шульц...

— Интересное наблюдение... Да, вы правы, давайте я продолжу этот ряд. Джейми Фокс — шутник и говорун, а его Джанго молчалив и серьезен. Керри Вашингтон в телесериале «Скандал» играет одну из самых могущественных женщин вашингтонского истеблишмента, а у меня она несчастная и беззащитная рабыня Брумгильда. Если не возражаете, я эту мысль возьму на вооружение. Да, актеры все превосходные. Невозможно ими не восхищаться. Они так прекрасно произносят мои диалоги. Я пишу диалоги как поэзию, но именно они делают их поэзией.

— У Леонардо Ди Каприо — статус суперзвезды. Это не мешало вашей с ним работе?

— Лео — актер-мечта. Он появлялся на площадке, и ты вдруг видел живого Кельвина Кэнди. Он не выходил из образа даже в перерывах, к нему обращались как к Лео, а он отвечал как Кэнди, причем, видимо, бессознательно. Просто переключил себя на героя и бегать туда-сюда не хотел. Нет, я все понимаю, это я, а не он написал такой характер, но когда актер так глубоко влезает в подкорку к своему персонажу, я не могу этим не восхищаться. Как не могу не восхищаться мужеством Лео. Ужасная история — на съемках он сильно поранил руку. В решающей сцене Кэнди в сердцах бьет кулаком по столу. Несколько дублей сняли нормально, а затем, видимо, сдвинулся какой-то бокал, и Лео изо всех сил ударил по нему. Бокал вдребезги, кровь во все стороны. Мы продолжали снимать, поскольку Лео игнорировал кровотечение, глаза его горели, как у безумца. Кстати, именно Лео где-то нарыл и принес мне старинную расистскую книжку «Негр — это животное». Весь пафос автора в том, что африканцы — недочеловеки, то есть они не произошли от Адама и Евы. В качестве доказательства этот идиот использует иллюстрации к Библии, которые преподносит со всей серьезностью, как будто это фотографические улики для суда (смеется).

— Но разве расизм в таком шизофреническом варианте не ушел в прошлое?

— Идея превосходства одной расы над другими существует столько, сколько существует человечество. Такой уважаемый человек, как Уинстон Черчилль, в 1947 году заявил, что англосаксам, мол, не надо смущаться в отношениях со своими бывшими колониями, поскольку превосходство над ними — это бесспорный факт. В «Джанго» события происходят за два года до начала Гражданской войны между Севером и Югом. Многие люди тогда считали рабовладение вечным укладом. Вся либеральная риторика северян-аболиционистов не имела никакого значения в южных штатах.

— Критики уже начали по кадрам разбирать ваш новый фильм. Вот этот кадр из оригинального «Джанго» 1966 года режиссера Серджо Корбуччи, тот — из Серджо Леоне, другой — из «Дилижанса», ну и так далее. А вы сами во время работы держите в голове, откуда что берется, или это спонтанный процесс?

— Я всегда обожал спагетти-вестерн и его поджанры. Мне нравится его эстетика. Я ее использую в своих фильмах, которые вроде бы к вестернам отношения не имеют. Скажем, «Криминальное чтиво» можно считать современным рок-н-ролльным спагетти-вестерном. «Убить Билла», особенно вторая часть, тоже пахнет вестерном. Даже в «Бесславных ублюдках» есть мотивы вестерна, особенно в первой сцене. То есть я медленно, но верно подбирался бочком к любимому жанру. Здесь, в «Джанго», я открыл все карты. И поразился какому-то сюрреалистическому ощущению. Все, о чем я веду здесь речь, приобретает характер самовлюбленного, гротескного комикса. Все эмоции преувеличены, а в Джанго, несокрушимом мстителе, я вижу героя величественной оперы или народной сказки. Я приглашал актеров в свой офис. И первое, что они видели на стенах, — дюжину шикарных старых плакатов вестернов и фильмов «блэксплуатейшн» (коммерческий жанр, возникший в США в начале 70-х годов, экзальтированный и тенденциозный негритянский ответ белому киномейнстриму. — «Итоги»). Сейчас таких плакатов уже не рисуют. Все нынешние киноплакаты делаются по одной колодке фотосессии для журнала «Вэнити фэйр». Я стараюсь в «Джанго» передать стиль тех рукотворных постеров, их крутой земной запах. Я стараюсь, чтобы костюмы моих героев напоминали стиль комиксов, условную браваду рисованных супергероев. Кстати, только что вышла первая серия комикса о «Джанго», там практически все сценарные линии включены, даже те, что не вошли в фильм. Ажиотаж вокруг комикса не меньший, чем вокруг фильма. Круто! Вот главняк-то где! (Хохочет.)

— Звуковая дорожка разношерстная — от Джима Кроче до рэпера RZA, от Эннио Морриконе до Джонни Кэша. По какому принципу вы подбирали музыку?

— Мой фильм, конечно же, поклон старому «Джанго» Корбуччи, поэтому я включил в саундтрек главную тему фильма и другие вещи, написанные в то время композитором Луисом Бакаловом. Что касается песни Ancora Qui, которая очень многим нравится, то история ее такая. Морриконе мне написал, что сегодня его любимая итальянская певица — Элиза. Они с Элизой встретились, он написал музыку, она — текст, и родилась Ancora Qui. Когда я послушал эту вещь, то пришел в неописуемый восторг. Это было то, что нужно.

— Частью вашего поклона Корбуччи можно считать ваше приглашение легендарной звезды итальянского кино Франко Неро. Так случилось, что в начале 80-х я интервьюировал Неро в Ленинграде, на съемках «Красных колоколов» Сергея Бондарчука, где он играл Джона Рида. Он был простужен и давал мне интервью, лежа в постели. Я запомнил его слова, что именно роль Джанго стала для него прорывом в большое кино. Так славно, что вы ему дали роль, пусть крошечную. В титрах, правда, написано: «с дружеским участием Франко Неро». Вы что, ему не заплатили?

— Нет, я заплатил! Причем из своего кармана. Его участие не было предусмотрено бюджетом, но мне так хотелось, чтобы он появился, и я заплатил ему из личных средств. А насчет «дружеского участия» — Франко сам попросил поставить этот титр. Когда оба Джанго, Джейми Фокс и Франко Неро, появляются в одном кадре — вот это подлинное волшебство кино. Мы сидели в монтажной — я, Боб и Харви Вайнштейны, и Харви прошептал: «Вот так делается история!»

— Квентин, вы и сами сыграли в «Джанго» небольшую, но, я бы сказал, взрывную роль...

— Главная причина, почему я выбрал для себя роль парня, играющего со взрывчаткой, — я не рискнул предложить ее кому-либо из актеров. Это было бы слишком опасно. Я не думаю, что актерская гильдия погладила бы меня по головке. Если бы звезде снесло взрывом лицо, дела мои были бы плохи. А если бы пострадало мое личико — кого бы это взволновало?

— Что вы думаете о 3D? Есть ли у вас в планах сделать трехмерный фильм?

— Мне всегда нравилось 3D. Но, к сожалению, я видел очень мало фильмов, которые в нем реально нуждаются. Большей частью после просмотра запоминаешь чертовы очки на носу, а не то, что они дают. Поэтому я часто игнорирую трехмерные версии и предпочитаю смотреть обычные. Один из немногих режиссеров, кто использует трехмерность эффективно, это Пол У. С. Андерсон. Его две последние серии «Обители зла» и «Мушкетеры» потрясающе используют трехмерность.

— Вы не устаете оплакивать кончину кинопленки в связи с победой цифровой технологии. Даже объявили, что уходите из профессии. Это была шутка?

— Отчасти. Но я не собираюсь подчиняться технологии, которая ухудшает качество фильма. Поймите, я отказался от слишком многого в жизни для того, чтобы снимать кино. У меня нет жены, нет детей. Я пошел на эти жертвы, имея четкую цель. И я счастлив. Пожертвовал бы я женой и детьми во имя дигитального кино? Не знаю (смеется).

Нью-Йорк

комментарии (0)


необходимо зарегистрироваться на сайте и подтвердить email