На экраны страны вышел фильм «Отверженные». Лента к нынешнему дню уже успела произвести настоящий фурор в мире. Только за первый уик-энд она собрала в прокате США 28 млн долларов, а это почти половина бюджета «Отверженных». Кроме того, фильм является одним из лидеров в оскаровской гонке, претендуя на восемь статуэток, включая главные номинации.

Чем объяснить огромный успех фильма? Только ли тем, что в его основе лежит популярнейший мюзикл, который идет на сценах мира вот уже 30 лет, являясь самым долгоиграющим проектом в истории жанра? На сегодняшний день театральную версию «Отверженных» посмотрели более 60 млн зрителей в 42 странах мира. Так что экранизация мюзикла изначально была обречена стать хитом.

Но сыграло свою роль и то, что за постановку полотна взялся Том Хупер, прославившийся в 2011 году оскароносным фильмом «Король говорит!». Вдобавок режиссер привлек к своему амбициозному проекту Хью Джекмана (Вальжан), Рассела Кроу (Жавер), Энн Хэтэуэй (Фантина), Сашу Барона Коэна и Хелену Бонэм Картер (мсье и мадам Тенардье) и еще добрую дюжину голливудских знаменитостей. Все эти корифеи экрана мало того что поют в фильме своими голосами (у многих из них, как у Рассела Кроу, за плечами годы работы в музыкальных театрах), так еще и запись их зонгов шла вживую на съемочной площадке, что является уникальным случаем в истории кино.

Но все эти обстоятельства не сработали бы, если бы в фильме не было главного. Это мощный гуманистический посыл романа Виктора Гюго, который вдохновил создателей мюзикла и суть которого сам писатель в свое время сформулировал так: «Эта книга: в целом и в подробностях представляет движение от зла к добру, от несправедливого к справедливому, от ложного к истинному, от мрака к свету, от алчности к совестливости, от гниения к жизни, от скотского состояния к чувству долга, от ада к небу, от ничтожества к Богу».

Такая сверхзадача потребовала от авторов фильма экспрессивной, почти оперной пластики, резкой поляризации персонажей на благородных героев и коварных злодеев, притчевой ясности слога. Не обошлось на этом пути и без потерь. Так, тексты зонгов чересчур уж старательно адаптированы для массового вкуса, что оборачивается порой не высокой простотой, а примитивом. Увы, не все актеры оказались на высоте задачи — это, например, касается Аманды Сейфрид, которой в роли Козетты не достает хрупкости, ранимости, обаяния. Музыкальная драматургия Клода Мишеля Шонберга, как это ни странно для мюзикла с такой успешной судьбой, не всегда блещет подлинными выразительностью и заразительностью, особенно в начальной части фильма.

При желании можно накопать в фильме и другие просчеты, но они все-таки в итоге не помешали авторам экранизации передать эпический размах и философскую глубину романа, который не зря в свое время назвали «новым Евангелием». Проведя Жана Вальжана через воровство и каторгу, через монашескую келью и баррикады революции, через парижские притоны и городскую канализацию, через лютый голод и довольство сытостью, через боль одиночества и счастье обретения отцовской любви, через муки ненависти к жандарму Жаверу и духовное просветление героя, сумевшего простить заклятого врага, авторы фильма вслед за писателем заставляют зрителя задуматься о главных вещах на земле. О том, что есть любовь, жизнь, преступление, возмездие, долг, совесть, прощение, смерть. И эта высота заявленной (и во многом взятой!) творческой планки выгодно отличает авторов фильма от других, чересчур «освобожденных» творцов, в фильмах которых стрельба идет влет, а кровь хлещет неостановимыми фонтанами. Ведь настоящий художник, который думает о том, как сделать человека счастливым, всегда выглядит предпочтительнее того, кто просто снимает очередное «прикольное» жанровое кино.
Леонид Павлючик

Другое мнение
Между драмой и гламуром
«Отверженных» я читал без малого полвека назад. Со всеми полагающимися обстоятельствами: невозможностью оторваться от книжки, проспанным на следующий день вставанием в школу... С романом неотрывно связался вышедший в те же годы французский фильм, благодаря которому довелось узнать, что есть на свете такой великий актер — Жан Габен, чей образ и даже имя потрясающе вписались в сыгранную им роль каторжника Жана Вальжана.

Понятно, с каким чувством шел я на нынешнюю версию «Отверженных». Конечно, второго Габена не будет — но тем интереснее сравнить с ним совершенно иного по фактуре Хью Джекмана. А то, что в мюзикле эпопея Гюго может выглядеть не менее убедительно, чем в драме, сомнений не вызывало.

Ожидания оказались во многом не оправданными. Хотя картинка, особенно в начале, где неисчислимый рой каторжников заполняет фигурками и стонами вселенских размеров верфь, действительно впечатляет. Психологическая молния в миллион вольт между мрачно горящими глазами Вальжана и бесстрастным взглядом Жавера тоже сулит трагедию. Да и в дальнейшем порой этот масштаб прорывается — в революционных сценах, в адских образах парижских подземелий...

Но отчего такой ходульной выглядит драма главных героев, чьи образы прямолинейны, как телеграфный столб? Вальжан не просто благороден: он благороден каждый момент, каждую наносекунду этого высокотехнологичного полотна. При всякой стычке с Жавером он выходит победителем — и великодушно дает своему преследователю шанс к отступлению. Но Жавер при любой новой встрече с прежним тупым упорством желает лишь одного — уничтожить противника.

Дело могла бы спасти музыкальная сторона. Спору нет, Шонберг — раскрученный композитор. Но, видимо, продюсерский принцип знаменитого Эндрю Ллойда Уэббера «один мюзикл — один хит» руководил и им. Да в нашем «Норд-Осте» шлягеров было на порядок больше! Уж не говорю о таких великих образцах жанра, как «Моя прекрасная леди» или «Звуки музыки».

К тому же вокальная манера исполнителей на удивление однообразна. Все, от святого Вальжана до исчадия ада Жавера, поют небесно-мечтательными голосами. Что, впрочем, встречается во французском мюзикле (а «Отверженные» изначально возникли во Франции и лишь потом поставлены в Лондоне) — вспомним «Шербурские зонтики». Но там — лирическая драма, тут — громадная социальная трагедия, которую создатели фильма почти до неразличимости растворили в лазурной (глазурной?) сладости.
Сергей Бирюков
("Труд").