Немного не дожив до 75 лет, умер режиссер Алексей Герман.

На сухом языке фактов его жизнь можно рассказать в пяти предложениях. Родился в семье известного писателя Юрия Германа, окончил мастерскую Григория Козинцева в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. Под началом Георгия Товстоногова поработал в БДТ, оттуда ушел в кино. Был сорежиссером Григория Аронова на "Седьмом спутнике", но самостоятельно дебютировал военной драмой "Операция "С Новым годом!"" — фильм пролежал на полке 15 лет и вышел под названием "Проверка на дорогах". Единственным сравнительно благополучным германовским кинопроектом стала картина "Двадцать дней без войны". После этого он снял еще три фильма — все с трудной судьбой: "Мой друг Иван Лапшин" продирался сквозь цензурные мытарства; "Хрусталев, машину!" не был понят даже многими профессионалами; работа над "Историей арканарской резни" растянулась на много мучительных лет. И шестое, суммирующее предложение: все означенные фильмы, включая еще не завершенный, но знакомый по фрагментам, стали классикой.

На самом деле жизнь и смерть Алексея Германа принадлежат не фактографии, а мифологии культуры, и в данном случае ни "Бог умер", ни "Гибель богов", ни сравнения с античными титанами и атлантами не звучат пафосными гиперболами. О съемках его последнего фильма по роману Стругацких уже снята документальная лента, которая так и называется — "Трудно быть богом". Нечеловеческий перфекционизм Германа и его суровая требовательность к коллегам стали легендарными. Рассказы о том, как он водил артистов в морг, заказывал десятки кожаных пальто образца 1953 года и заставил Леонида Ярмольника вываляться в грязи, чтобы смыть лоск благополучия, стали апокрифами. Неважно, что правда в них, что — нет, но по мощи порожденной им мифологии "священного чудовища" Герман может быть сопоставлен только с другим великим режиссером, творившим на берегах того же Балтийского моря,— Ингмаром Бергманом.

Поскольку "Проверка на дорогах" долго лежала на полке, легальная слава Германа началась с фильма "Двадцать дней без войны". Когда-то он казался экстремальным и революционным в подходе к замусоренной шаблонами теме войны. Сегодня трудно представить более ясное, чистое, прозрачное кино — при этом новаторское. Не было бы этого фильма — не было бы ни "другого Никулина", ни "другой Гурченко". Точно так же Андрей Миронов и Нина Русланова, не сыграй они в "Лапшине", не приобрели бы самой нервной и драматической краски своего имиджа.

Герман всегда шел против течения, проламывал стены, а когда стен не стало, сам начал их воздвигать — хотя бы для того, чтобы ощутить сопротивление материала. Из этого сопротивления вырос "Хрусталев..." — фильм о стране, в которой всегда идет снег, в которой счастья нет ни своим, ни чужим, но в которой можно утонуть, раствориться, затеряться на молекулярном уровне. Только так, а не у властной кормушки, где в любой момент жди лопаты в зад, можно обрести относительный покой. Таков урок жизни бывшего генерала, бывшего зэка, интеллигента Кленского. Когда интеллигенция в который раз была очарована соблазном служения новой власти, Герман поставил перед ней гротескное и контрастное зеркало.

Позднее творчество Германа — потрясающий пример того, на что способна энергия художника в эпоху, развращенную псевдохудожественными подделками и спекуляциями на массовой тупости и лени. В эпоху, когда главными жанрами истории становятся мелодрама, или экшн, или комикс, Герман ставит тревожные вопросы о смысле жизни и смысле искусства. В ответах на эти вопросы много трагизма, но могучий артистизм "русского Босха" и "северного Феллини" сам по себе являет противовес отчаянью. Он ведь, хотя и часто грустил, был веселым человеком, с невероятным чувством юмора. Любой разговор с Германом — подарок. Первый состоялся у нас в "Красной стреле", когда он со Светланой Кармалитой, своей незаменимой соратницей, ехал сдавать в Госкино "Лапшина". Потом было много других разговоров, которые я давно перестал квалифицировать как интервью. Это почти что театр одного актера. О чем Германа ни спроси — неважно: он все равно выложит все, что его сейчас мучит, волнует. Скажет предельно субъективные вещи, даст оценки, от которых через полгода открестится. Даже в пределах одного интервью. Одно было посвящено Кире Муратовой, он начал с того, что "вообще-то большинство фильмов Муратовой мне не очень...", после чего два часа объяснялся в любви к ней.

Несмотря на многолетние паузы между фильмами, мировое киносообщество никогда не забывало Германа, отводя ему совершенно отдельное и очень почетное место. Вот почему "Хрусталева" ждали на Каннском фестивале несколько лет и взяли не глядя. Вот почему французские критики спустя полгода нашли в себе мужество признаться, что не поняли и недооценили этот фильм в фестивальной каннской суматохе. Вот почему сегодня ждут "Историю арканарской резни" в том же Канне — и, похоже, наконец дождутся.

В России доказывать значение Германа — все равно что разглагольствовать о величии Волги как главной русской реки. В его лице наше кино потеряло последнего великого кинематографиста, который связывал советскую эпоху с постсоветской, даже — через отца — с предвоенной. И что еще сказать, кроме как "прервалась связь времен". Еще и потому, что Алексей Герман до последнего дня был не осколком прошлого, а современным режиссером. Я бы даже сказал, режиссером будущего, потому что язык его последних картин, а значит, его художественный опыт в целом еще предстоит освоить.

Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/2133433?isSearch=True
Андрей Плахов