Американский дом ужаса
Александр Маркин
Конец XVIII века. Немецкий эмигрант, дальний родственник немецкого просветителя Виланда, переехавший в Пенсильванию незадолго до Американской революции, регулярно уединяется в летнем доме на горе посреди леса. Летний дом — храм, где он фанатично служит некоему божеству, о котором ничего неизвестно. Выгодно купив землю, отнятую у коренных жителей, используя труд черных рабов он сумел сколотить приличное состояние и неплохо живет, пока однажды не погибает при загадочных обстоятельствах. Пятнадцать лет спустя, его дети, Теодор и Клара просвещенные и благополучные — образцовые — граждане Американской республики забыв о том, что случилось с их отцом, устраивают из летнего дома, где тот умер, увеселительный салон.
Идиллия вскоре заканчивается: брат с сестрой начинают слышать таинственные голоса, доводящие Теодора до безумия. В тот момент, когда, уже убивший по велению голосов жену и детей, Теодор заносит кинжал и над сестрой, его останавливает чревовещатель Карвин, остановившийся в доме Виландов. Он сознается в том, что прячась в чулане, потехи ради, имитировал голоса, которые и слышал Теодор. Карвин запустил в ход машину, над которой сам потерял контроль; осознав тяжесть своих преступлений, Теодор кончает с собой, а перед взором Клары до конца жизни будут «парить ужасные видения».
Таков, вкратце, сюжет романа Чарльза Брокдена Брауна «Виланд, или Превращение. Американская история» (1798) — основополагающего текста американской литературы, первого романа, написанного профессиональным американским писателем, сознательно стремившимся порвать с литературными традициями Старого света. Национальным культурам, как известно, свойственно постоянно апеллировать к своим истоками, и американская культура в этом смысле не исключение. «Виланд» же Брауна примечателен не только тем, что задает эстетические рамки, особую манеру повествования, где «сенсационные сценические эффекты неравноценны скупому и обыденному разъяснению происходящего» не только предлагает персонажей (маньяк, final girl и т. п.), к которым, каждый раз фактически переписывая заново один и тот же брауновский готический сюжет, будут с завидным постоянством обращаться последующие поколения американских литераторов и кинематографистов, но в первую очередь тем, что писатель связал национальную [литературную] традицию с ужасным.
Браун обозначил угрозу, исходящую изнутри самой Америки. Таинственный голос раздается из соседней комнаты, самый близкий человек оказывается одержимым убийцей. Все это отголоски специфической американской ситуации. Центральный образ американской пуританской культуры — семейный дом — парадоксальным образом, никогда не будет американцу родным домом: он построен на неизвестной, изначально чужой территории. Для [белого] американца — Америка всегда не-родная, зловещая родина, полная скрытых опасностей и угроз. Отсюда мотив, к которому и по сей день с завидным постоянством обращается американское культурное воображение — построенный на гибельном месте дом, по бесконечным коридорам и подвалам которого разносятся таинственные голоса. Несколько десятилетий спустя, Эдгар Алан По в «Философии обстановки» соединит идеальный интерьер американского дома с национальным характером и особенностями внутреннего мира американца, сделав при этом в своих новеллах пугающие дома и интерьеры символическим эквивалентом недостижимых целей и извращенных желаний, которыми томятся его герои.
дальше см.
комментарии (1)
Виктор Матизен 29 марта 2013, 09:51
Занятный текст, на первый взгляд киноведческий, а по сути - идеологический. Хорроры - всего лишь иллюстрация, предметом “анализа” является американский менталитет, который, по утверждению автора (пишущего без доли стеба), складывается из чувства вины перед истребленными коренными народами континента, из положения захватчика в своем доме, из вечного страха, что близкие в любой момент могут превратиться в чудовищ, из беззащитности перед всепроникающим наблюдением (не Большого ли Брата?) и даже из ужаса перед собственным подсознанием. Кромешная жуть, да и только. Сооружение венчается убойным общественно-политическим выводом: “Демократическое капиталистическое общество становится зоной, порождающей ужас». И, что интересно, статья появляется не в “Правде”, а в элитарном киножурнале, и не когда-нибудь, а в момент, когда по России катится очередная волна антиамериканизма, формально связанная с “законом Димы Яковлева”, а по существу - с откатом в советское время. Вы думаете, что я перегнул палку? Да, конечно - но не больше, чем автор статьи, к которой пришлось применить ту же методику толкования, оставляющую “за кадром” все, что не укладывается в концепт. Остается процитировать себя: “Когда критик анализирует фильм, фильм анализирует критика”.