Нам не больно?..
Первое, что вспомнилось с вестью о его кончине, его последний фильм – «Я тоже хочу», где кинорежиссер и член Европейской Киноакадемии Алексей Балабанов умирает у подножия  разрушенной Колокольни счастья посреди ядерной Зимы.
Память бывает крайне близорукой. Вот и на этот раз она упустила из вида самую личностную его ленту -- «Мне не больно». Это картина о том, как истончается и угасает жизнь близкого человека. О его предсмертных мгновениях реального счастья.
Картина датирована 2006-м годом.
***
На самом деле ему было больно. Хотя снимал он  картины почти беззаботно,  как бы безучастно, будто не о своей боли. Он один из немногих мастеров кино, если не единственный, кто прочувствовал боль перелома общественного сознания, кто беспощадно описал его травму. И не только ту, что случилась с  обрушением советского режима. Он диагностировал родовую травму.
Его фильмы от «Брата» и до «Кочегара» – своего рода медицинская карта нашего общественного организма, где зафиксированы все инфаркты, инсульты, частичная потеря памяти, стрессы, мании величия и преследования...  
Собственно, Балабанов  делал в нашей стране ту же работу, что проделал Анджей Вайда – в своей.  В своих воспоминаниях польский режиссер привел строку из "Макбета": "Если бы мог ты, доктор, исследовать мочу моей страны..." А затем определил свое и коллег предназначение стать "исследователями урины своей страны". "И на результаты наших анализов, - добавляет он,- в мире смотрели приблизительно с тем же интересом, что на анализы мочи Брежнева, добытые ЦРУ".
Результаты анализов Балабанова впечатляющи. Особенно тот, что предложен нам в фильме «Груз 200». Он настолько оказался шокирующим, что к автору были предъявлены претензии медицинского характера: "больной герой", "больной режиссер", сам фильм - «сплошная патология». А те, кто думают о картине иначе - "больные люди".
– А вдруг все гораздо хуже: страна больная?
***
Главная черта сегодняшней общественной жизни: о чем бы мы не спорили, мы спорим о нашем прошлом. Вернее: с прошлым. Мы выясняем с ним отношения посредством взаимных претензий и оскорблений.
Видимо, что-то серьезное мешает  восстановить порвавшуюся связь времен. Как бы нам этого не хотелось.
«Брат-2» - это последняя попытка реванша советского лирического героя.
«Война» Балабанова для собрата Данилы - это уже и есть Мир. В смысле Вселенная, в которой он упрямо надеется выжить и освоиться, полагаясь только на себя. Ему уже не до «порвавшейся связи времен»; ему бы связь с подобными себе человеками не потерять.
«Груз 200» - отходная по советскому прекраснодушию. Лирический герой Балабанова мутировался в монстра, в нелюдя. Платоник - в сексуального маньяка. Нежная душа - в жестокого садиста. При нем - обожаемая, но спившаяся мама. При нем на цепи - вожделенная девушка его мечты. В телевизоре - умирающий Черненко. За окнами звучит оптимистическая попса из репертуара некогда популярного Юрия Лозы
Не успели стихнуть возмущенные возгласы по поводу «Груза 200» Алексея Балабанова, как автор вбросил в прокат следующий шокирующий артефакт под названием «Морфий».
«Возгласов» и негодований на этот раз было не меньше.
Готов повторить я не могу назвать ни одного имени иного российского кинорежиссера, который был бы так чуток к тому, что происходит в подкорке нашего общества на протяжении последних двух десятков лет. И который бы так последовательно отслеживал все стадии его тяжелого хронического недуга.
А общество – это живой организм, которому больно, когда внутри что-то нарушено, изношено, изъязвлено… Когда снаружи все вроде бы и ничего, а болезнь уже берет свое.
«Морфий» про болезнь распада и разложения личности, что добралась до доктора. В этом суть ужаса, а не в тех или иных физиологических подробностях.
***
Сквозь кристаллик давно оставшегося позади времени видно, почему нам не удаются рывки и прорывы в светлое будущее, к звездам… И понятно почему раз за разом, хоть в 17-м, хоть в 56-м, хоть в 91-м после всех упований и надежд, проваливаемся в бездну разочарований и тяжелой безнадеги.
В "Грузе 200" ясно проступил метафорический смысл названия. Гробом с живым трупом, по мнению Балабанова, оказалась позднесоветская действительность. И до сих пор не выветрился тот запах.
«Кочегар» интерпретирует реальность еще страшнее. Сначала на общем плане мелькают высокие дымящие трубы. По ходу сюжета -- они все ближе. И по мере того, как кочегарка отставного майора все вернее ассоциируется с кремационной печью, надземное пространство осознается грандиозным символом глобального крематория.
В этом случае логичен исход. Логичен сюжет последней работы Алексея Балабанова – «Я тоже хочу», рассказывающей о том, как праведники и грешники устремляются к единственному месту на Земле – к колокольне Счастья, что находится посреди термоядерной зимы.
...Он надеялся до последнего дня приступить к съемкам новой картины. «Колокольня Счастья» его забрала.
Нам остался  диагноз, который он сделал. За нами – выбор.