От нас ушла душа
Российское кино понесло третью за полгода тяжелую утрату – после Алексея Германа и Алексея Балабанова умер Петр Тодоровский.
Он пришел в кино перед самой оттепелью, имея за плечами два последних года войны (воевал комнадиром минометного взвода) и четыре – гарнизонной службы. Окончил ВГИК, во второй половине 50-х снял как оператор три весьма заметных «оттепельных» ленты - «Весну на Заречной улице» (1956), «Два Федора» (1958) и «Жажду» (1959). В качестве режиссера, дебютировал (вместе с Владимиром Дьяченко) фильмом «Никогда» (1962). В этой картине частная драма человека, испытывающего трудности в общении (первая главная роль Евгения Евстигнеева), скрестилась с нормативным для советского кино «производственным романом» и моралью в духе тогдашнего времени: советский руководитель должен быть не только деловым, но и душевным человеком.
У самого Тодоровского, который начальников недолюбливал с фронта, последнего свойства было столько, что его человеческого расположения хватило бы на целый взвод. Юрий Богомолов справедливо заметил, что он был душой послевоенного кинематографического поколения. Поколения, юность которого пришлась на войну, молодость – на хрущевское потепление, зрелость – на брежневский застой, а старость – на ельцинский дикий капитализм и путинскую стабилизацию. До 90-х годов прошлого века одновременно с ним в кино работали другие фронтовики, ставшие режиссерами, у каждого из которых – Чухрая, Озерова, Басова, Егиазарова – был свой подход к военной теме, и, скажем, эпический стиль Озерова не спутаешь ни с драматической режиссурой Чухрая, ни с лирической манерой Тодоровского. Первым его «военным» фильмом стала «Верность» (1965), отчасти замешанная на личном курсантско-офицерском опыте и удостоенная в Венеции приза за лучший дебют, но высшие достижения появились позже – «Военно-полевой роман» (1983) и «Анкор, еще анкор!» (1992), в котором он показал мирную жизнь военного сословия так, как в советскую эпоху нельзя было и помыслить. В отличие от многих слишком советским режиссерам, новые времена не только не ослабили его потенциал, но дали ему новый импульс – не только в «Анкоре», но и в громкой «Интердевочке», поставившей кассовый рекорд 90-х. К началу 21 века из поколения остался он один, закончив творческий путь двумя достойными произведениями на военном материале (память тех лет настойчиво требовала выхода) – «В созвездии Быка» (2003) и «Риорита» (2008), попутно успев выразить отвращение фронтовиков к особистской нечисти, «чистившей» боевые части армии. Так что неправда, будто он не выводил отрицательных персонажей. «Целые поколения стукачей вырастили» - его слова.
Был Петр Ефимович красив, статен, обаятелен и разносторонне талантлив – снимал, сочинял сценарии и музыку, пел, дивно играл на гитаре, аккомпанируя Высоцкому и Никитину, работал с крупнейшими мастерами своей эпохи – Хуциевым, Володиным («Фокусник»), Окуджавой («Верность») и пользовался редким приятием в ревнивой к чужому успеху художественной среде. Как режиссер и психолог, тонко разбирался в женщинах – достаточно вспомнить роли, которые сыграли в его картинах Наталья Андрейченко, Ирина Розанова, Елена Яковлева (которую он в «Интердевочке» вывел в звезды) Инна Чурикова и Людмила Гурченко. Снимая их, он мог обойтись без слов – мелодией и пластикой. Но уж если давал слово, оно запоминалось, как фраза героини Андрейченко: «На войне у меня было все». Вероятно, и он некогда мог сказать о себе словами Окуджавы: «Ведь из наших сорока было лишь четыре года // где прекрасная свобода нам, как смерть, была близка».
Прямая речь. Из интервью автору статьи.
«Самой страшной была первая ночь на переднем крае. Полк целый день атаковал, но атака захлебнулась. И комполка приказал мне со связистом найти какого-то лейтенанта по фамилии Палиев, чтобы тот собрал всех уцелевших и начал рыть оборону. Ночь, холодина, а я в одной гимнастерке - в поезде, что вез нас к передовой, всю одежду продали, чтоб с голоду не подохнуть. Идем, а вокруг ракеты и пули - стоят караульные, по 120 патронов на смену, и периодически палят, чтобы противник не думал, что мы спим. Добрались до железнодорожной станции и попали под жуткий налет. Осколки бьют по вагонам, железо по железу – лязг невероятный. Нашли этого Палиева с сержантом Погорелкиным – сидели они под плащ-палаткой в окопе и в дурака резались, а вместо свечки телефонный провод с изоляцией. Я к ним кое-как втиснулся в своей гимнастерочке. Погорелкин говорит: «Вы так ночь не продержитесь, давайте я вам шинель найду». И мы поползли. Подползаем к окопу, там стоит высокий усатый труп с открытыми глазами – видать, высунулся мужик, а ему кусок железа в затылок ударил, и он так и остался стоять мертвый в одиночном окопе. Я кое-как влез в окоп, взялся за сапоги, закрыл глаза, отвернул голову, толкаю, а сержант тащит за локти. Еле вытащили, с трудом разогнули ему руки, стащили через голову шинель, я ее одел – она мне до пят, и рукава на полметра длиннее. Сержант достал нож, обкромсал полы и рукава, счистил с воротника запекшуюся кровь, и в таком виде я ее надел».
комментарии (0)