24 сентября в Российской Газете было опубликовано интервью с кинорежиссером и одним из учредителей Киносоюза Андреем Смирновым. Значительная часть интервью была посвящена появлению и будущей деятельности Киносоюза. К сожалению, интервью вышло с большими сокращениями. Под нож попали многие принципиальные моменты, касающиеся позиции, как и самого Смирнова, так и многих членов Киносоюза. Сегодня мы публикуем полную версию этого интервью на нашем сайте.

Автор: Жанна Васильева

– В XIX веке никому не приходило в голову, что нужен Союз писателей. Невозможно представить Льва Толстого в роли председателя СП. Правда, он был граф, аристократ. У него была немножко другая социальная позиция. Нужен ли художнику сегодня творческий союз?

Профессионалам в любой области необходим союз, который защищал бы социальные и гражданские права своих членов. Творческие люди нуждаются в организации, которая бы брала на себя защиту их авторских прав.
Поэтому я очень рад, что буквально на днях мы получили документы о создании новой общественной организации – Киносоюза. В него вошли такие выдающиеся кинематографисты, как Алексей Герман-старший, его жена, сценаристка Светлана Кармалита, Юрий Норштейн, Эльдар Рязанов, Александр Сокуров, относительно молодые,  но уже признанные мастера Борис Хлебников, Алексей Попогребский, Андрей Прошкин…

– Если речь идет о защите прав, то фактически это профсоюз. Но профессиональные союзы создаются для защиты прав работников перед работодателем. Значит ли это, что творческие вопросы будут неважны для нового Киносоюза?

Ничего подобного. Главное, с чего начинался наш разговор, - двери Киносоюза открыты для любой дискуссии. Еще лет 10-15 назад Союз кинематографистов России был дискуссионным клубом, где проходили дискуссии, мозговые штурмы, из которых удавалось извлекать практические решения для кинематографа. Но, к сожалению, сегодня СК мертв. Никита Сергеевич Михалков, возглавляющий Союз, очень любит демонстрировать свою близость к власти. Я помню, как свою картину «12» он показывал Владимиру Путину, который тогда был президентом. Это стало событием для средств массовой информации. На самом деле у интеллигенции так не принято. Если называть вещи своими именами, это холуйство. Если Никита Сергеевич хочет демонстрировать близость к власти, это его личное дело. Мы уважаем Никиту Сергеевича как очень талантливого артиста, режиссера, а вот как общественного деятеля – извините.
Творческий союз может существовать только как союз свободных людей. Я верю в то, что именно таким станет наш Киносоюз. В нем не будет авторитаризма. И его возглавят относительно молодые (по сравнению с Алексеем  Германом, Юрием Норштейном и мной) кинематографисты. За спиной каждого из «молодых» режиссеров – несколько картин, участие в международных фестивалях и их призы. Сегодня российский кинематограф – это они, а не Алексей Герман, не я и не Никита Михалков. Для тех, кто определяет сегодня лицо российского кинематографа, и создана наша организация.

– Но будущее кинематографа связано с производством, с появлением новых фильмов. Какова может быть роль в этом нового Киносоюза? Или он будет консультативным органом? Сейчас федеральный фонд распределяет деньги между 8 студиями, нашими будущими «мейджорами». Можно ли ставить перед Киносоюзом в принципе задачу участия в кинопроизводстве?

Такую задачу, безусловно, надо ставить. Пока совершенно неясны результаты, которые даст новая система. Но нет никого, кто мог бы предложить идеальную модель.
Поэтому первый съезд нашего Союза будет, конечно же, посвящен острым вопросам кинематографа. Прежде всего - кризису кинопроизводства, проблеме дебютов, вхождения молодых в кинематограф. Думаю, это будет предметом дискуссии на съезде. Но мы договорились, что сразу после съезда проведем деловые игры или мозговой штурм, куда пригласим прокатчиков, социологов, владельцев кинотеатров, ведущих продюсеров, и, естественно, творческих работников… Проведем дискуссию, чтобы выработать некий исходный документ с предложениями, как выйти из сегодняшнего кризиса, с которым мы обратимся к правительству.

– Значит, ответ на сакраментальный вопрос, «где деньги, Вань?», будете искать у правительства?

Вопрос, где деньги, не главный. В этой стране есть люди, готовые инвестировать в кинематограф. Но они не хотят бросать их на ветер. Главное – выработать систему.
В прошлом году в городе Липецке после фестиваля «Золотой Витязь», которым руководит Николай Бурляев, прошла дискуссия, в результате которой родился документ - так называемый Липецкий манифест. Хотя  в нем говорилось о некоторых язвах сегодняшнего кинематографа вполне толково и справедливо, единственный выход из этой ситуации, который авторы предлагали, - возврат к советской системе. Манифест говорил о великом советском кинематографе, о том, что государство должно целиком и полностью финансировать кинопроизводство и соответственно спрашивать с кинематографистов. Фактически предлагалось вернуть идеологическую цензуру в отношения между творческими работниками и властью. Манифест был подписан – Союз кинематографистов России. Думаю, этот документ сыграл ключевую роль в выходе из СК целого ряда моих коллег. Потому что мы не хотим, чтобы от нашего имени говорились подобные глупости.
Во-первых, что касается великого советского кинематографа. Сегодня многие любят смотреть старые советские фильмы по телевизору. Но они смотрят сливки. Союз кинематографистов еще в 1980-е годы провел социологический анализ. Мы взяли десять спокойных лет с 1970-х по 1980-е, когда в год делалось 150 фильмов для кинотеатров. Мы хотели узнать, сколько из этих фильмов  пользовалось успехом у зрителя. Выяснилось, что коммерчески успешных фильмов в год выходило не больше 5-6. Десять не было никогда. Даже в те годы, когда выходили «Пираты ХХ века», которые собрали 100 млн. зрителей или комедии Рязанова и Гайдая. С другой стороны, подсчитали выход успешных авторских фильмов. Сколько в год получалось? Редко, если три картины набиралось в год. Ну, четыре. Больше не было ни разу.
Если округлить эти цифры: 10 коммерчески успешных и пять авторского кино – то это составляет ровно 10 процентов от 150 фильмов в год. А 90 процентов для кого делалось? Получается – для тех, кто это кино ставил и для их начальников. Эти фильмы уходили в пустоту.
Второе. Требовать, чтобы государство полностью финансировало кинопроизводство, - идиотизм. Это означает, что наш кинематограф никогда не станет конкурентоспособным. Я не могу так плохо думать о нашем национальном кино.
Наши продюсеры еще не оформились как класс. У нас существует огромный разрыв между владельцами кинотеатров – это одни люди, и теми, кто участвует в кинопроизводстве и дает деньги на кино. Это другие люди. Во всем мире инвестируют в кинематограф те, кто владеют кинотеатрами. С этого начался Голливуд. Сначала люди купили кинотеатры, потом поняли, что можно получать больше прибыль, если самим делать фильмы. Они стали вкладывать деньги в кинопроизводство. Так должно произойти и у нас. Это будет. Но не так быстро, как мы надеялись.
Но для меня совершенно очевидно, что деньги и рынок – это лучший воспитатель, чем начальник, который будет нас учить патриотическому кино. Они нас будут учить Родину любить. Но я не могу допустить, чтобы меня учили Родину любить Михалков и Бурляев.

– В прежнее время Союз кинематографистов был тем котлом, где вызревали идеи, где происходило общение между сценаристами, режиссерами, операторами. Он создавал творческую среду, где рождались идеи. В новой ситуации Союз должен способствовать диалогу совсем других людей: прокатчиков, продюсеров и создателей фильмов. Получается совсем другая структура?

Наша организация называется - Союз кинематографистов и кинематографических организаций и объединений. В идеале мы видим его как союз гильдий. Гильдий операторов, режиссеров, актеров, сценаристов и т.д. В высший орган – Совет - по нашему уставу  входят президенты гильдий. В сущности, Киносоюз должен быть советом профессиональных союзов. Я надеюсь, что работники проката туда со временем смогут войти. Социальные права билетерши кинотеатра в Тамбове или Калининграде в принципе новый союз должен защитить.

-Последний год российское кино было успешным на международных фестивалях. Можно ли говорить, что та система кинопроизводства, которая существовала, была эффективной?

Я не экономист. Думаю, что придумана прежняя система была неплохо. Но там шли вечные разговоры о коррупции, что чиновники берут откаты. Ничего не могу сказать, у меня откатов никто не просил.
Пройдет два-три года, пока мы увидим плоды этой новой системы финансирования. Мне хотелось бы, чтобы к тому времени, когда результаты этой реформы станут ясны – году к 2012,  у Киносоюза сформировалось определенная программа действий. И мы могли бы предложить свои варианты решения власти, которые она может принять или не принять.

-Андрей Сергеевич, кто был продюсером Вашего нового фильма?

Генеральный продюсер я. Часть денег дало государство, часть – инвесторы, спонсоры.

– Ваш фильм посвящен истории тамбовского восстания. Вы считаете, что история способна кого-то чему-то научить?

То, что история никогда никого ничему не научила, известно давно. Но мне ближе другое мнение - Джозефа Сантаямы. Те, кто не помнит прошлого, обречены переживать его вновь и вновь. Мне кажется, что это к России относится на 110 процентов.
Впрочем, мой фильм не является историческим. Ни Тухачевского, ни Антонова  в нем нет. Фильм не о восстании, а о судьбе крестьянки. Потому и называется «Жила-была одна баба». Картина прослеживает ее судьбу, начиная со свадьбы в 1909 году, когда из нищей семьи она попадает в богатую, и кончая 1921 годом, когда происходит разгром Красной Армией Тамбовского восстания.

– Кого выбрали на главную роль?

Молодую актрису Дарью Екамасову. У нее, как я понимаю, фамилия мордовского происхождения. Когда она уже была утверждена на роль, бабушка ей рассказала, что ее прадед был священником в городе Шацке, который тогда входил  в Тамбовскую губернию. Так что выбор оказался точным. Получается, из тамбовских она родом.
Мужчин моей героини играют очень талантливые ребята Влад Абашин, Алексей Серебряков, Алексей Шевченков и Макс Аверин. В фильме снимались Роман Мадянов, Нина Ивановна Русланова, Агриппина Стеклова… А вообще в фильме работали более двухсот актеров. Для меня очень важно, что среди них были артисты  тамбовского, мичуринского, елецкого, саратовского, самарского, ростовского, ярославского театров.

-Почему Вы выбрали именно этот исторический материал? Вам не кажется, что он слишком мало известен и не очень актуален?

Не известен – да. Но это потому, что у нас такое историческое образование, такие учебники, такая школа. Если до сих пор люди ходят с портретами Сталина – убийцы, который погубил в России людей больше, чем Гитлер и Наполеон вместе взятые, то о чем можно говорить?
А насчет актуальности – не согласен. Для меня этот фильм - попытка высказаться по самому главному вопросу российской истории.

– Вы имеете в виду отношения народа и власти?

Главный вопрос для России – что случилось с крестьянством в ХХ веке, чем оно было для страны.

-И чем оно было?

Основой российской цивилизация. Россия была крестьянской страной. По переписи 1917 года 83 процента относили себя к крестьянскому сословию. Российская культура возросла, как мне кажется, на двух основаниях. Одним из них был крестьянский образ жизни, другим - православная религия. Хороша она или дурна, это второй вопрос. Но русский менталитет состоял из этого. Из понимания того, что главное в нашей стране, как говорил Некрасов, «сеятель наш и хранитель», и храм, куда этот сеятель и хранитель ходил по праздникам и по воскресеньям. Их взаимодействие и создало ту основу, на которой росла эта великая культура.

-Глобальная трагедия нашего крестьянства связана с коллективизацией. Почему именно историю тамбовского восстания вы выбрали, чтобы рассказать о трагедии крестьян?

Тамбов – чисто крестьянская губерния.  Еще в начале ХХ века кубометр тамбовского чернозема был вывезен и положен в парижскую палату мер и весов. По мнению тогдашних почвоведов, это самый плодородный слой на земле. По данным Брокгауза, перед революцией в ней жило порядка трех миллионов, из которых меньше 100 тысяч - промышленные рабочие. Там практически промышленности не было, разве что пивной заводик или свечной… Естественно, эта губерния голосовала за эсеров, за крестьянскую партию. И при выборах в Госдуму, и в Учредительное собрание.
Когда в 1918 сюда пришли продотряды, практически сразу же начались восстания крестьян. А первые продотряды ушли из Петербурга через две недели после Октябрьского переворота. И уже в феврале 1918  – по данным ЧК – только в шести центральных губерниях России отмечается более 400 вооруженных крестьянских выступлений.
А в 1920-м году на Тамбовскую губернию была наложена  чудовищная продразверстка – 11 млн. пудов зерна. Весь урожай Тамбовской губернии был меньше. В конце августа 1920 года в Каменке вспыхнуло восстание. Там разоружили продотряд. Тут же присоединились так называемые банды Антонова. Осенью 1920 года у Антонова, видимо, было порядка 50 тысяч бойцов.
Это немногим меньше, чем пугачевская армия. Ленин в апреле 1921 настоял на том, чтобы подавление восстания возглавил Тухачевский.
В июне 1921 года, в Тамбовской губернии против крестьян воевали более 100 тысяч отборного войска пехоты и кавалерии, эскадрильи самолетов, которые бросали не только листовки, но и бомбы. Здесь было четыре бронедивизиона – бронеавтомобилей ФИАТ, вооруженных и пушками, и пулеметами. Ими командовал Уборевич. Под 150 стволов артиллерии. Единственный случай в истории применения химического оружия в гражданской войне против своих сограждан – это обстрел по приказу Тухачевского села Кипец Тамбовской губернии. По нему стреляли ипритными снарядами в 1921 году.
Тухачевский в статье 1922 года в журнале «Война и революция» очень просто и не лукавя рассказал, как велись боевые действия. Это был чистой воды террор. Губерния была разделена на участки. В село  входили войска, оцепляли. Сгоняли всех жителей, зачитывали списки мужиков, которые воюют у Антонова, давали 2-3 часа, чтобы добровольно сдались и сдали оружие. Не сдались – расстреливали заложников. В селе Паревка Кирсановского района за один день расстреляли 80 заложников, из которых половина были старики и подростки. И так – шаг за шагом.
Террор как действенный способ политического воздействия на народ – это открытие большевиков. Такое было при колонизации индейцев Америки, но по отношению к собственному народу такого не было нигде ни до, ни после. Поэтому мне кажется, что там главный узел нашей сегодняшней истории.
Главный урок – любая власть, любая идеология, которая опирается на идею, что человека можно убивать, если он не соответствует принятой доктрине, ничего, кроме несчастья, не приносит стране. Пока мы не вдолбим в голову каждому милиционеру, каждому мужику, каждому чиновнику, что нет ничего дороже человеческой жизни, христианской заповеди «не убий», мы так и будем жить, как сейчас.

-Идея христианской цивилизации – это хорошо. Но, во-первых, «царство мое не от мира сего». А во-вторых, толкователей очень много. Нельзя ли опираться на земные установления – законы, которые не столь возвышенны, зато четки?

Почему невозможно, интересно знать? Никаких перспектив, кроме либерализма и демократии, в России нет. Пока Россия не станет демократической страной с либеральной экономикой, мы так и будет сидеть на нефтяной трубе.

-Иначе говоря, это все равно западный путь развития?

Этого я не знаю. Мы столько же Европа, сколько Азия. Пока что азиатское начало в нас ни одного серьезного плода не дало. А каждый раз, как мы ступали на европейскую дорогу, мы хоть чего-то, да добивались. Весь Серебряный век по сути в том числе результат реформ Александра II. Треть зерна, которое экспортировалось тогда в мире, была российской. Я не верю, что самая просвещенная авторитарная власть может дать России счастье. Все равно неизбежен возврат на дорогу демократии и либерализма.

-Вы оптимист.

Черчилль как-то высказался в том смысле, что, чтобы приучить людей к свободе, нужно дать им ее.
Я оптимист? Скорее, пессимист. Просто уверен, что рано или поздно, скорее всего за пределами моей земной жизни, но России придется ступить на тот единственный путь, который рождает психологию свободного народа, умеющего уважать соседа. Для этого надо не одно поколение, а два, три, четыре, которые бы росли в условиях свободы и демократии. У нас такого опыта пока нет. Но он непременно должен появиться.