Призрак "малокартинья"

Андрей Плахов

В Министерстве культуры произошел очередной громкий конфликт: отказано в господдержке проекту режиссера и драматурга Александра Миндадзе "Милый Ханс, дорогой Петр". Решение было принято министром Владимиром Мединским вопреки мнению экспертного совета, который дал проекту самую высокую оценку (первое или второе место из тридцати).

Но это только поверхность айсберга. Из тридцати претендентов на господдержку счастливый билет вытянули двенадцать: Кирилл Серебренников ("Чайковский"), Александр Шейн ("Маяковский"), Дмитрий Месхиев ("Батальоны смерти"), Валерия Гай Германика ("Ночник"), Андрей Звягинцев ("Левиафан"), Вера Глаголева ("Две женщины"), Сергей Попов ("Двое в степи"), Гарик Сукачев ("Лучшая в мире (Русалочка)"), Валерий Ахадов ("Со дна вершины"), Иван Вырыпаев ("Спасение"), Александр Лунгин и Сергей Осипьян ("Черная вода") и Федор Бондарчук ("Четыре сезона"). В этом списке есть первоклассные режиссеры, есть средние. Проблема в том, что за бортом господдержки оказались другие, не менее значительные и серьезные кинематографисты — это Андрей Прошкин, Александр Прошкин, тот же Миндадзе. Нормальна ли ситуация, когда лучших режиссеров страны вместе с балластом загнали в искусственно созданную нишу "авторского и экспериментального кино" и заставляют их бодаться друг с другом?

О принятых решениях было объявлено на "питчинге" — открытой процедуре защиты проектов. Новое руководство Минкульта позиционирует эту форму как проявление стиля открытости, тоже своего рода эксперимент. Парадоксальным образом дальнейшее развитие событий напоминало бунт на корабле. Члены экспертного совета имеют только совещательный голос, к тому же голосуют анонимно. Но, будучи шокированы решением министра, они рассекретили между собой свои преференции, и выяснилось, что за Миндадзе проголосовало подавляющее большинство. И тогда к итоговому протоколу было приложено открытое письмо экспертов с просьбой все же "найти возможность поддержать" проект.

Разыгравшаяся на наших глазах и еще не завершенная коллизия имеет два аспекта, впрочем, взаимосвязанных: один внутренний, другой внешний. Говоря о внутреннем, напомним, что в 2012 году, хотя кассовые сборы в кинотеатрах России выросли на 15% и составили ?1 млрд, российское кино снизило свою долю в кинопрокате и по сборам (до 13,8%), и по посещаемости (до 15,1%). В 2013 году появились такие коммерчески успешные фильмы, как "Легенда N17" и "Метро", но этого вряд ли достаточно, чтобы доля фильмов кинокомпаний-лидеров, получающих особое (и преимущественное) финансирование через Фонд кино, существенно выросла. Сам фонд создавался именно под лидеров кинопроизводства: эту реформу, проведенную несколько лет назад, кинообщественность встретила неоднозначно, поскольку она оттянула львиную часть средств господдержки из авторского в коммерческий сектор. Неоднозначной оказалась и контрреформа нового руководства Минкульта: теперь оно заявляет права не только на денежные потоки, но прежде всего на политическую власть решать, что есть хорошо и целесообразно. Больше всего нынешнее состояние кинематографа напоминает позднесталинскую модель "малокартинья" (лучше меньше фильмов, да лучше), когда годовое кинопроизводство в начале 1950-х упало до считаных единиц и был установлен тотальный контроль над каждой. К слову сказать, этот период (не только в нашей стране) несет с собой и другие неприятные коннотации — кодекс Хейса, охоту на ведьм, которые тоже сегодня актуализируются.

Конечно, сегодняшняя ситуация отличается от той, 60-летней давности: в конце концов, теперь есть даже частные инвесторы, а компаниями-лидерами производится кино, которое в той или иной степени можно считать коммерческим. Но, как заметил глава одной из них Сергей Сельянов, "некоторые фильмы не имеют отношения к пресловутой процентной доле, зато имеют отношение к чему-то более важному". Более важное — это имидж российского кино в глазах отечественных зрителей и в глазах мирового киносообщества. Даже если наши посетители кинотеатров предпочитают смотреть "Елки", вряд ли они хотели бы ассоциировать с этим брендом российское кино. Даже если наши фильмы все реже попадают в конкурсы крупнейших фестивалей (их не было в Канне, не будет в Венеции), Россию пока не ассоциируют в мире с короткометражным кинематографом — единственной сферой, где мы еще способны конкурировать. Пока — потому что помнят об этой стране как родине Эйзенштейна и Тарковского.

Конфликт вокруг проекта Миндадзе выходит далеко за рамки наших внутренних индустриальных проблем. Газета The Hollywood Reporter видит в нем политический подтекст, поскольку сценарий затрагивает предвоенный период пакта Молотова—Риббентропа, о котором не слишком любят вспоминать в России. Однако сам сюжет, повествующий о дружбе немецкого инженера с русским коллегой и включающий в себя любовный треугольник с их участием, деполитизирован и посвящен вечной природе человеческих чувств. Именно этим он привлек немецких копродюсеров и на протяжении двух лет вырос в один из наиболее развитых международных проектов, поддержанных на высоком уровне в обеих странах. Инструментом развития проекта была Российско-немецкая киноакадемия, но после реформы Фонда кино ее российская часть оказалась лишена государственного статуса, и в муках выработанные за несколько лет соглашения, к полному отчаянию немцев, повисли в воздухе. Теперь же решение министра ставит под вопрос саму идею российско-немецкого сотрудничества.

Андрей Ъ-Плахов
Подробнее: http://kommersant.ru/doc/2244466