Сергей Сельянов: «Художественность — это такой ингредиент, который для продвинутого зрителя является плюсом, а для массового — однозначно минусом»


Сергей Сельянов, в 1992 году основавший студию СТВ и до сих пор ее возглавляющий, имеет огромный опыт работы в новом русском кино. Он знает все о кинопроизводстве, умеет предсказывать будущее и чувствует, что нужно зрителю.
Контекст

«Я не верю ни в загадочную русскую душу, ни в то, что русские — какие-то особенные лентяи»
— Вы часто повторяете, что зрителей для серьезного кино в России не больше пятидесяти тысяч, это так?

— Ну может иногда доходить и до ста, но в общем — да. Это очень мало, и меня это огорчает. Одна из тех вещей, где я не угадал, — у меня есть довольно много сбывшихся предсказаний, но в этом ошибся. Я считал, что с ростом общей зрительской массы количество качественной продвинутой публики будет увеличиваться, не прямо пропорционально, но все-таки. Увы. Этого не происходит уже десять лет, с 2004 года, когда можно начать отсчет активного, системного присутствия российского кино на рынке.

— Но хоть не уменьшается?

— Как сказать. Для арт-хитов, может быть, это число даже и увеличилось, доходит и до ста двадцати тысяч, но фильмы классом пониже, тоже хорошие, любопытные, на которые вчера пошли бы 50 тыс., сегодня посмотрят только 20.

— При этом сейчас курс взят на массовое кино. А у него какие критерии?

— Фильм, сделанный для зрителя, который собрал меньше миллиона, это неудача.

— А в чем разница между авторским и массовым, она вообще есть?

— С точки зрения массового зрителя, авторскими являются все фильмы, где есть художественность. Если зритель чувствует, что ему предлагается включиться эстетически, напрячься, то — все. Это трудно, сложно, и это ему не нужно, он раздражается, не понимает: зачем? Художественность — это такой ингредиент, который для продвинутого зрителя является плюсом, а для массового — однозначно минусом. Этого не понимает почти никто из тех, кто не занимается реально прокатом.

— Но в мире не так?

— Мир разный. В Европе иначе, причем не думаю, что европейский зритель лучше образован, но он лучше подготовлен, он воспитан на том, что напрягаться надо.

Профессия — кино

Сергей Михайлович Сельянов родился 21 августа 1955 года в Олонце (Карелия). Сам о себе говорит, что заняться кино решил уже в седьмом классе. Тем не менее сначала была учеба в Тульском политехническом институте, а потом уже сценарный факультет ВГИКа и Высшие курсы сценаристов и режиссеров. В 1980-м снял полнометражный дебют «День ангела» (с Н. Макаровым). В 1992 году стал одним из основателей и руководителей кинокомпании СТВ, которая в настоящее время является одной из самых плодотворно работающих продюсерских компаний России (лидер на рынке кинопроизводства РФ согласно рейтингу Movie Research 2010 года). Сам Сергей Сельянов, продюсер более 60 картин, еще в 2001 году получил специальный приз «Золотой овен» как лучший продюсер прошедшего десятилетия. Сельянов (который был продюсером всех фильмов Алексея Балабанова, начиная с «Брата», 1997) одинаково успешно продюсирует сверхпопулярные коммерческие проекты, полнометражные мультфильмы, российский артхаус и режиссерские дебюты.

«Кино в своей основе балаганное искусство»

— Как продюсер, на что вы ориентируетесь, как предчувствуете зрительские ожидания? Не хочется же идти по чужим следам?

— Это по-разному происходит. Предложение-то, честно говоря, очень ограничено. Было бы двадцать отличных сценариев, режиссеров, можно было бы выбирать. Но все идет в производство прямо с колес.

Со зрительскими ожиданиями часто совпадают самые низкопробные произведения, которых делать не хочется

— Все-таки критерии отбора какие?

— Попробую ответить. Бесспорно, существует серьезный вызов, потому что поляна, на которой российское кино может существовать и выигрывать, очень узкая.

Сегодня в России у продюсера есть две стратегии. Угадать зрительские ожидания, и это самое лучшее, с одной оговоркой: с этими ожиданиями часто совпадают самые низкопробные произведения, которых делать не хочется, потому что в кино идешь все же не деньги зарабатывать. И второе — преодолеть, пробить чем-то неочевидным.

— А что значит пробить? Навязать?

— Теоретически можно, такие случаи бывают, но я не это имел в виду. Пробить — когда тебе интуитивно кажется, что зритель на это пойдет, а почему — не знаю, как объяснить, просто чувствую, годится или нет. Бывает, что сценарий хороший, но я чувствую, он никому не нужен…

— А сценарист говорит: нет, чувствую, он пойдет…

— Да ничего он не говорит, давно уже все переложили на продюсера. Это самое неприятное. Продюсер тоже не все может. Идей мне давно никто не предлагал, ну кроме тех режиссеров, которые пишут сценарии для себя. Причем хорошо пишут, но только для себя, а для других не могут. Я пытался с ними экспериментировать — не получается.

Хорошее кино очень трудно сделать. Чтобы снимать фильмы вроде «Хоббита», где сюжета нет почти, одни впечатления от аттракционов, нужны очень большие деньги и развитая киноиндустрия. Этого у нас пока нет.

Мы конкурентоспособны в первую очередь на площадке национальной комедии: самоидентификация через юмор всегда очень востребована. Кроме того, нужны фильмы-события, с большим бюджетом, такие как «Кандагар», «Высоцкий», «Метро», «Легенда №17», которые для продюсера почти всегда убыточны. Мелодраму забрало телевидение, и теперь зритель не готов платить за нее деньги, хотя бесплатно — да, будет смотреть.

Актрисы Анна Михалкова, Яна Троянова, режиссер Авдотья Смирнова и Сергей Сельянов на премьере фильма «Кококо»
Актрисы Анна Михалкова, Яна Троянова, режиссер Авдотья Смирнова и Сергей Сельянов на премьере фильма «Кококо»

© РИА Новости. Екатерина Чеснокова


Дело продюсера — пройти между этими Сциллой и Харибдой. Пробить ожидания — это очень амбициозно, меня это возбуждает. И возбуждало бы в десять раз больше, если бы были сценаристы, режиссеры, с которыми можно было бы пробовать.

— На чем все же основывается продюсер в своих предположениях?

— Ну вот я смотрю фильм и вижу, что в нем есть эмоция. Как правило, зритель собирается на эмоцию. Смех, в конце концов, тоже эмоция.

Кино в своей основе все-таки балаганное, конечно, искусство. По природе кино простоватое, мощное, грубое, поэтому в нем эмоций до фига. И большая энергия. Оно «доставляет», как пишут в сетях. В какой-то момент оно стало инструментом для искусства, но вот известный наш журнал называется «Искусство кино», а ведь нет журнала «Искусство живописи» или «Искусство музыки». То есть, получается, нужно дополнительное подтверждение тому, что кино — это искусство...

Классический кадр — тортом в морду — это абсолютно легитимный язык кино. Кино вообще на 90% — это интертеймент

Главная задача для автора фильма все-таки — найти эмоциональный контакт с аудиторией. Я не думаю, что когда-то было иначе. Просто механизм подстройки очень тонкий, эмоциональное волнение можно испытать по разному поводу, кто-то приходит в волнение от текстов Хайдегера, кто-то от переливов цвета на картине в музее Прадо, есть эстетические эмоции, эмоции вовлечения. Но, конечно, классический кадр — тортом в морду — это абсолютно легитимный язык кино. Кино вообще на 90% — это интертеймент, притом что и явление искусства, конечно, но все же в кино помимо художественных достижений есть еще и простая радость, веселье.

Есть некое трудно описуемое качество, собственно материя кино. Напрасно критики выводят за пределы кинематографа все, что не имеет серьезного значения…

— Вы считаете, что критики перегружают кино смыслами?

— Эмоции и энергия для кино вообще-то важнее, чем смыслы. Природа добра и зла в кино нагляднее и ярче выражена. Для большей части населения это и есть главный конфликт, на котором построены простые сюжеты — любовь, смерть, предательство, в кино все эти темы выражены с куда большей силой, чем в других искусствах.

«Советские мифы были мощные, борьба с ними рождала сильные чувства»

— А зачем сегодня кино вообще нужно? Может быть, его время ушло и оно перестало быть существенной частью культуры?

— А ради чего выкладываются спортсмены по десять лет, чтобы победить на Олимпиаде, зачем альпинисты на скалу лезут? Есть потребность, которая требует удовлетворения. Кино делает страну страной. Должно быть то, что посмотрят все — от Владивостока до Калининграда, откуда перенимают фразы, модель поведения. Это важно. В силу высокой стоимости кино связано со всей страной по необходимости. Поэт, например, написал стихи, прочитал кому-то, и если у него нет серьезных амбиций — ладно, а в кино ты обязан разговаривать с большой аудиторией. Даже если речь идет о 50 тыс., это тоже немало, особенно если это лучшие люди.

Кино поддерживает национальные мифы

— Считаете ли вы главной проблемой для российского кино отсутствие объединяющего мифа?

— Сейчас кино не хватает реактивности, потому что не от чего отталкиваться. В советское время была энергия протеста, на ней все строилось. Любого глотка свободы или того, что на нее походило, было достаточно. А сейчас — как от ваты, не от чего отталкиваться. В советские мифы верили не все, но они были актуальны, они действовали.

Я учился во втором классе, когда нам сообщили, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме… Женя Петрушкин, мой одноклассник, спросил тогда: и семечки будут бесплатные? Я тоже заинтересовался, семечки продавали бабушки у метро, они были как будто вне системы. И учительница нам ничего не ответила. Стало понятно, что с семечками нет ясности.

«Сложные» фильмы, не рассчитанные на массовый спрос, Сельянов тоже готов выпускать на экраны. «Антон тут рядом» — документальный фильм о мальчике-аутисте
«Сложные» фильмы, не рассчитанные на массовый спрос, Сельянов тоже готов выпускать на экраны. «Антон тут рядом» — документальный фильм о мальчике-аутисте

© Кинокомпания СТВ


Кто-то следовал за глобальным советским мифом по конъюнктурным соображениям, кто-то искренне, кто-то с ним боролся. Но советские мифы были мощные, глобальные, так что и следование им, и борьба с ними рождали сильные чувства.

Аудитория фильмов Тарковского достигла трех миллионов, даже тогда это было колоссально много. При этом протест Тарковского был чисто эстетический…

Для режиссера с авторским началом сделать что-то вопреки системе — очень сильная мотивация, но она кончилась. После перестройки многие большие режиссеры пытались сказать недосказанное в советское время, а уже было не нужно… Стало можно, говори, пожалуйста, но не про что.

Невозможно представить, что пришли люди в офис и обсуждают фильм Бориса Хлебникова, и кому-то стыдно, что он его не видел

Кино в его общественно-социальном смысле не имеет сегодня опоры. А как категория эстетическая — не имеет развитой аудитории. Это не модно. Невозможно представить, что пришли люди в офис и обсуждают фильм Бориса Хлебникова, и кому-то стыдно, что он его не видел. Нет запроса.

— Белоленточная волна протеста, она для этого слишком слабая?

— Думаю, да.

— Чего нам не хватает для рождения сильного кино?

— Мне нравится поэтическая теория Гумилева про пассионарность. Почему появились в оттепель все таланты советского кино от Тарковского до Гайдая? Отчего возникла новая волна во Франции? Объяснения есть, но все они появляются задним числом. И я думаю, что это непредсказуемые вещи.

«Возобладала азиатская модель государственного устройства»

— Советские мифы оказались на удивление живучими.

— Они вполне архетипические, могут возобновляться в любой стране, в любой момент… миф — это могучая вещь. Сейчас воспроизводится система запретов, работает советское лекало, но не потому, что в это верят, а за неимением других.

Я неоднократно говорил, в том числе и с власть имущими: вот мы сейчас воспроизводим вроде бы как капитализм, но почему вы не занимаетесь пропагандой связанных с ним ценностей? Ну хотя бы частной собственности, например?

Ударник капиталистического труда: 100% прибыли за год, молодец! Памятник на Красной площади. Без руля и без ветрил большая страна, общество жить не могут. Давит еще и наличие огромной денежной массы…

Все свелось к идее денег, они появились в 90-е годы, до этого их не было, но и роль денег так и осталась не осмыслена. Идея денег — она ведь очень существенная, важная, а у нас она превратилась просто в бабло, в пачку купюр, с которыми можно все. Нельзя все. В той же Скандинавии много денег иметь неловко. Не потому, что они боятся налогов, им самим не очень удобно показывать их наличие. Например, чтобы яхту купить, нужно объяснять — ради чего она тебе нужна. У нас же как раз принято деньги открыто демонстрировать. Капитализм придумали народы Северной Европы, это особый тип сознания, протестантский. Потом оказалось, что он наиболее эффективен, конкурентоспособен. Хотя и это у нас осталось неосмысленным. Никому на государственном уровне дела до этого не было. Возобладала азиатская модель государственного устройства, со строгой иерархией, с дискредитацией личности, роль которой тоже не была пересмотрена.

— Может быть, это и есть национальная русская идея? Мы азиаты, у нас приоритет силы, жесткая вертикаль…

— Ну да. Я уверен, что этносы различаются. Слово «свобода» в русском языке вовсе не то же самое, что liberte или freedom, хотя мы формально взяли эти лозунги времен просветителей у французов и как-то приспособили к себе. Так же как и идеи равенства…

Алексей Балабанов и Сергей Сельянов. Компания СТВ продюсировала все фильмы Балабанова начиная с 1997 года
Алексей Балабанов и Сергей Сельянов. Компания СТВ продюсировала все фильмы Балабанова начиная с 1997 года

© РИА Новости. Кирилл Каллиников
— Есть ощущение, что ничего не получилось из того, о чем мечтала интеллигенция в нашей молодости?

— Нет, такого нет. Я уверен, что капитализм — условное название, но уж будем так, по старинке, называть этот тип общественного устройства — это куда более правильная система, чем предшествующий ей у нас социализм. Наша проблема в том, что у нас из-за отрицательной селекции за годы советской власти генофонд оказался чудовищно подорван. У нас нет тех десяти процентов активных людей, которые, как принято считать, двигают мир и должны быть в любой нации. У нас их очень мало, инициативных людей, готовых взять на себя ответственность, имеющих этот предпринимательский дух. Может быть, их не более 0,1%.

«Сначала проект, потом деньги, а не наоборот»

— Сейчас среди интеллигенции принято думать, что мы-то сами хорошие, честные, понимающие, а власть захватили люди вороватые, беспринципные, жулики и воры, из-за которых у нас, хороших, все и не получается… Ну и надо отсюда валить.

— Нет, я так не считаю. Я уверен, что возможности есть колоссальные у каждого гражданина в нашей стране, несмотря на все проблемы. Я на своем месте, опираясь на собственные силы, могу построить свою жизнь так, как мне нравится, опираясь на собственные силы. Все возможности для этого есть, можно построить свое дело, если оно тебе нравится. И это не просто возможно, это даже легко.

— Легко? Но ведь говорят, что кругом откаты, коррупция, налоги душат… Это не так?

— Я считаю, что не так. Вообще-то как раз налоги у нас очень божеские. Просто нужно кое-что взять на себя, сказать, что я чего-то хочу, чего-то стою… Патерналистская модель: вот они там, наверху, коррупцией занимаются вместо того, чтобы о нас заботиться, — это слабая позиция. Мало ли что другие делают. Ты сам что-нибудь сделай. А потом и с другими разберешься. Пока ты сидишь и ждешь, конечно, девять десятых из того, что по некому высшему закону справедливости должно было бы достаться тебе, у тебя заберут. Те самые, активные, пусть плохие и активные — так их можно назвать для самоуспокоения. Воли нет, слабая воля у большинства. Нет сильного мотиватора, вроде войны.

— Ну да, если бы все на мине подорвались… А кроме войны какие возможны мотивации?

— Если не брать крайние ситуации, экзистенциальные, то сегодня у нас, особенно у молодых, никакие мотивации не работают. Даже деньги не являются сильным стимулом. Явление это кажется новым, но советская власть заложила для этого мощный фундамент. Подавляющему большинству населения тогда вообще ничего не надо было делать.

Советские методы вытащили за неимением других и применяют их к кино тоже

— Какое впечатление о нынешних представителях власти, можно ли говорить о каком-то типе личности, общих чертах?

— У меня обычно нет проблем на этом уровне. Я не игрок и не пытаюсь играть, да и взялся бы, меня бы переиграли тут же. Я просто делаю кино и поступаю так, как считаю для кино полезным. Это единственный критерий, хотя и достаточно важный. Так что вполне адекватный диалог происходит, другое дело, что добиться правильных шагов не всегда удается. Они тоже люди, им тоже сложно без системы координат.

Власть — большое испытание. Многие приходят во власть с вполне позитивными идеями, но поскольку опоры нет в той же самой системе координат, то перестраиваются на прагматическое поведение.

Советские методы вытащили за неимением других и применяют их к кино тоже. Разговор о госзаказе велся еще десять лет назад. Я считаю, что государство должно пытаться выпускать большие и социально значимые фильмы хотя бы два раза в год. Но надо понимать, как это делается. Работа над фильмом идет три-четыре года, а то и пять. Нельзя объявлять конкурс на фильм о династии Романовых за год до юбилейной даты, например. А им кажется, что надо дать денег — все пойдет. Вера в волшебную силу денег — она большая, но этого чаще всего недостаточно.

Сергей Сельянов одинаково успешно продюсирует сверхпопулярные коммерческие проекты, полнометражные мультфильмы, российский артхаус и режиссерские дебюты
Сергей Сельянов одинаково успешно продюсирует сверхпопулярные коммерческие проекты, полнометражные мультфильмы, российский артхаус и режиссерские дебюты

© РИА Новости. Кирилл Каллиников
Сначала проект, потом деньги, а не наоборот. Вот я соглашусь снимать кино на какую-то тему, но сценарий не получится, и что?.. Зато если уже есть проект, сценарий, деньги всегда найдутся. Когда власть обращается к индустрии с требованиями: давайте делать шесть-восемь хороших фильмов в год, а больше нам и не надо, я объясняю, что есть твердый закон: хороших фильмов, которые работают, не бывает больше 10% от общего количества, ну в среднем. Сделав десять фильмов, вы получите один хороший, в лучшем случае два…

— Почему же они этого не понимают? Они не верят, что кино не конструктор?

— В кино же, как в спорте, все разбираются. Возьмем отношение к нашей сборной по футболу — смотреть забавно. Среди поклонников футбола очень много ярких, сильных, интересных людей. Критичность у них — нулевая. Победа — они кричат ура, поражение — все, конец, уроды…

Почему мы так часто произносим слово «индустрия» — потому что, если она развита, она дает дополнительные возможности для поддержки даже слабых ростков.

«Каждый кинематографист хочет сделать лучший фильм»

— А что необходимо для развития индустрии?

— Образование, смена образовательной концепции, применение западных методик, связь с практикой, обучение педагогов. Профессии у нас не учат, кроме операторской, пожалуй. Ремеслу надо учиться, табуретку уметь делать с ножками одинаковой длины. У нас в кинообразовании развитием личности еще занимаются худо-бедно, а вот профессии не учат, школы нет.

Я всегда говорю новичкам, которые приходят «деньги вложить»: хотите работать в кино — должны полюбить убытки

— Может, этого нам и не нужно? Ведь то, что действительно нужно, всегда появляется само.

— В Америке это государственное дело. И в Индии, и в Китае. Кино поддерживает национальные мифы. Индусы, например, очень ценят семейный поход в кино, опять же ценности гандизма, ну и все прочее. Кино — одна из важнейших ценностей американского государства. В США тоже существует то, что у нас называется госзаказом.

— Все-таки, по-моему, там на кино влияет скорее общественное настроение.

— Есть и своего рода прямая поддержка госдепа. Кинематограф осуществляет экспорт идей, и в экономическом и идеологическом смысле этому придается существенное значение. До недавнего времени в Америке выложить десять тысяч наличными мог только кинематографист. Ну или наркодилер, торговец оружием. Кино будет последним, кого грохнут аудиторы, кино не трогают. Какие там у них схемы! Мы дети по сравнению с ними... Это важнейшее национальное достояние. Американский образ жизни транслируется на весь мир прежде всего благодаря кино. Да, они сами в это верят — в американскую мечту, в роль личности, для них естественно, что один человек многое может, что ты — можешь. Даже если не верят в какие-то вещи, более спорные, вроде толерантности, все равно считают, что надо их поддерживать. Стеб по этому поводу, конечно, возможен, но в определенных рамках.

Да, в Штатах кино, конечно, бизнес, но оно обречено выполнять определенные задачи.

Полнометражные анимационные фильмы — еще одна успешная специализация СТВ. Кадр из анимационного ремейка «Ку! Кин-дза-дза»
Полнометражные анимационные фильмы — еще одна успешная специализация СТВ. Кадр из анимационного ремейка «Ку! Кин-дза-дза»


— Значит, все-таки наша главная проблема — отсутствие сильного объединяющего национального мифа? И государство должно его предложить?

— Нет, я считаю, что этот национальный миф общего дела складывается из частных хотений…

— У вас есть своя референтная группа, кто для вас — «свой»?

— Ну тут просто — кинематографисты.

— Все?

— Ну в общем, все… Это амбициозная профессия. Каждый кинематографист хочет сделать лучший фильм, хотя бы лучший в сезоне, а в идеале — лучший в мире. Я сейчас не о жуликах, которые тоже есть. У моих коллег есть слабости, но есть и осознание того, что мы эту индустрию пытаемся как-то поднять. Мы действительно на это работаем вместе. У меня во всяком случае есть такое чувство, что я делаю что-то нужное для родины, для страны. Я люблю всех людей, которые пытаются своим трудом что-то создать в любой области. Конечно, я мало с кем, кроме кинематографистов, общаюсь, но кино дело такое — массовое, демократическое, у него есть обратная связь.

— То есть вам кажется, что есть корпоративная солидарность? И ее не разрушит борьба за государственные деньги?

— При бюджете фильма в 9 или 11 млн долл. о каком зарабатывании денег может идти речь? Бывают удачи — «Легенда №17», например, а в основном — планируемые убытки. Такие фильмы делаются не ради денег, а ради амбиций — снять по-настоящему профессиональное кино.

В кино идут не зарабатывать, тут нужны другие качества, я пока не знаю случая, чтобы хорошими продюсерами стали люди, пришедшие из другого бизнеса. Я всегда говорю новичкам, которые приходят «деньги вложить»: хотите работать в кино — должны полюбить убытки. Если нет какой-то инфицированности... В общем, приз — не в деньгах, их надо в других местах зарабатывать.

В моем обороте бюджетные деньги — при всей их важности — составляют не больше чем процентов сорок. Это же чудовищные риски.

— То есть кино…

— Это не бизнес. Пока.