«Просто хотим, чтобы кино было хорошее»
Министр культуры Владимир Мединский рассказал «Газете.Ru» о государственной политике в области кино



LivejournalНаписать комментарий24
Министр культуры Владимир Мединский Министр культуры Владимир Мединский
Фотография: Валерий Шарифулин/ИТАР-ТАСС

02.08.2013, 11:50 | Константин Шавловский
Министр культуры Владимир Мединский рассказал «Газете.Ru» о государственной политике в области кино, разработке антипиратского законодательства, совещании у Владимира Путина и ситуации в Музее кино.

Владимир Мединский взял руководство российской киноотраслью под свой непосредственный контроль. Это произошло после совещания у президента Владимира Путина, прошедшего в конце мая в Сочи. С тех пор при участии Минкульта был разработан и принят «антипиратский закон», вступивший в силу 1 августа. В конце июля прошли открытые питчинги по оказанию господдержки новым кинопроектам: режиссеры и продюсеры публично защищали свои заявки, экспертный совет голосовал за или против выделения средств. Владимир Мединский рассказал «Газете.Ru» об этой новой для министерства процедуре, а также о многих других проблемных областях в отечественной культурной политике — ситуации с Музеем кино, продвижении российских фильмов на международных фестивалях, законотворческой деятельности депутатов в области культуры. Он поделился своими взглядами на развитие массового и артхаусного кино.

Власть советов

— Владимир Ростиславович, больше года прошло с тех пор, как вы возглавили Министерство культуры, и уже несколько месяцев вы лично курируете работу Фонда кино и кинодепартамента. Какие изменения произошли за это время?

Кому и сколько дали
Во время процедуры открытой защиты проектов государственную поддержку получили 32 проекта — 10 дебютов (в их числе... →
— По сути, главной единицей измерения нашей работы должны быть фильмы. А вы должны понимать, что мы пришли на переправе и практически на девяносто процентов выбор прошлого года был предопределен. Мы вот только сейчас закончили первое распределение средств через департамент кинематографии. То есть мы впервые принимаем ответственное решение о том, каким проектам будет оказана господдержка. Я говорю «мы», подразумевая министерство и те структуры, которые отвечают непосредственно за отбор проектов. Это целый набор экспертных советов.

— Многие называют роль этих экспертных советов декоративной, поскольку по министерскому положению мнение экспертов носит совещательный характер.

--Те, кто так говорят, ничего не понимают в системе отбора. Эти экспертные советы формируют мнение. И никогда ни один чиновник не возьмет на себя смелость принять положительное решение, если эксперты трижды проект «прокатили». Предположим, речь идет о художественном историческом фильме. И, допустим, худсовет говорит, что проект не выдерживает критики, психологи и социологи сказали, что он вредно действует на душу ребенка, а совет по военной истории — что это тотальная фальсификация. И что, после таких трех резолюций чиновник примет положительное решение? Никогда.

— А если наоборот? Если экспертные советы утверждают проект «на ура», то теоретически Министерство культуры имеет право его не поддержать?

— Теоретически имеет. Но практически так не бывает. Вы понимаете, мы сейчас стараемся принимать взвешенные решения. Более того, мы сделали процедуру защиты проектов публичной как раз с целью дополнительного общественного контроля. Я не скрою, что слухов о тотальной коррупции в сфере распределения денег на кино, которая каким-то образом ассоциируется с Министерством культуры еще с незапамятных времен, — слухами этими земля полнится. Но я могу вам сказать совершенно определенно: замучаетесь давать. И никогда не поймете, кому и сколько. Потому что решение принимается открыто, публично, коллегиально.

— Но коррупция — это же не только деньги в конверте. На практике очень часто тот или иной проект лоббируют люди или даже структуры, далекие от кино, но достаточно влиятельные. Ведь не секрет, что министерство находится не только под большим общественным давлением, но и под давлением звонков из различных инстанций.

— В основном, как показывает практика, когда говорят, что этот фильм лоббирует, условно говоря, администрация президента, выясняется, что никакой администрации там нет. А есть какой-то чиновник, какой-то младший референт... В действительности большие начальники, которые могут оказать административное давление, они никогда не вмешиваются. У нас за год работы не было ни одного ценного указания ни от руководства правительства, ни из Кремля. Нам, министерству, в этом отношении дается полная свобода. И поэтому мы на сто процентов отвечаем за результат. За год я лично не получил ни одной, что называется, команды. Максимум, что было: слушай, вот пришли знакомые, что-то просят — я даже смотреть не буду, пересылаю тебе. И больше ни одного напоминания.

— По поводу «младших референтов», насколько я понимаю, что-то похожее произошло на прошлой неделе с Музеем кино?

— Ну про так называемую ситуацию с Музеем кино я с интересом узнал из средств массовой информации. В частности, о том, что, оказывается, у Клеймана заканчивается контракт. И решил не держать немолодого уважаемого человека в подвешенном состоянии. Поэтому сразу же пригласил его на встречу. О будущем музея думаем мы с ним, как выяснилось, абсолютно одинаково. И хотим одного и того же. Более того, он дал после нашей встречи крайне комплиментарные интервью в адрес министерства. Что, сколько раз он ни бился в министерские двери предыдущие лет десять, никого Музей кино не интересовал. Я же глубоко убежден, что кинематографическая держава масштаба России не может полноценно существовать без Музея кино. А мы являемся на содержательном уровне кинематографической державой номер один в мире. Содержательно рядом никто не стоит.

— Америка?

— По мировым сборам — да. Они умеют сделать «конфетку» и хорошо ее продавать. Но, послушайте, большая часть последней продукции массового Голливуда, я же ее смотрю, — это просто… Понимаете, мне порой кажется, что у них кончились сценаристы, их просто нет. А если они есть, то, наверное, они работают в сериалах, на телеканалах...

— А у нас есть? Про вас ходят слухи, что вы чуть ли не все сценарии читаете.

— Читаю. Но только после принятия решения о господдержке. Я стараюсь не читать ничего «до». Просто чтобы не быть предвзятым. А вдруг мне не понравится? И что, глаза закрывать? А вдруг понравится, и я начну, наоборот, давить на худсовет. Ну зачем? «До» не читаю. Да и времени, честно говоря, нет. А «после» сценарии-победители — я вчера запросил пару сценариев почитать, особенно все, что связано с историей, — мне это лично очень интересно. Даже с удовольствием общаться буду с режиссерами. Чтобы просто советоваться по каким-то историческим вопросам.

— Как вы считаете, у нас существует сильное историческое кино сегодня?

— У нас есть разное историческое кино. Есть сильное непопадание в жанр, на мой взгляд. «Утомленные солнцем-2», например, с художественной точки зрения это очень качественное кино. Но оно никакого отношения не имеет к реконструкции исторических событий, вообще. Это сказка «Убить дракона», по большому счету. Была, наверное, маркетинговая ошибка «продавать» этот фильм как эпопею «Освобождение». А вот, например, «Брестская крепость» — историческое кино. За исключением мелких непонятных мне нюансов. Я говорил продюсеру Игорю Угольникову: слушай, я все понимаю, но зачем ты майора Гаврилова репрессировал в финале фильма? Конечно, у нас был жесткий режим, но как раз ему после освобождения из плена звание вернули и отправили его в Сибирь, только не в лагеря, а начальником лагеря для японских военнопленных. Отсюда рождаются легенды о том, что всех, кто вышел из фашистского плена, преступный сталинский режим немедленно отправлял в ГУЛАГ. Вот их сочиняют люди, которые Солженицына, конечно, не читали, а посмотрели сериал «Штрафбат» и думают, что глубоко разбираются в истории.

Пираты и отборщики

— Давайте вернемся к нашей новейшей истории. Музей кино действительно на протяжении многих лет является одной из болевых точек российской киноиндустрии. А какие вы еще могли бы назвать болевые точки отрасли?

— Да тут все — одна сплошная «болевая точка».

— Какие проблемы в первую очередь вы планируете решать? И какими методами? Потому что, например, решение проблемы с пиратством, действительно остро стоявшей на повестке дня несколько лет, было подвергнуто критике за, скажем так, некоторую спонтанность.

— Я считаю, что закон принят революционный.

— И, прямо скажем, революционным способом.

— А у нас по-другому не получается. Ровно в течение года мы вели переговоры с Минсвязью. В том числе, с Николаем Никифоровым (министром. — «Газета.Ru»), вот здесь, в этом кабинете. И ничего не двигалось. Понимаете, есть объективные противоречия между отраслями. Отрасли связи наши проблемы, по большому счету, не интересны. Формально-то они не против. Никифоров говорит: да, я понимаю вашу обеспокоенность, да, я на вашей стороне. Но ведь этим вопросом нужно долго и нудно заниматься. Им миллиарды надо зарабатывать, а тут прицепились какие-то деятели культуры со своими пиратами. А мы без решения этой проблемы просто погибнем. Вот я могу сказать совершенно четко и определенно, что искусство, оно ведь может жить только тогда, когда черствая корка хлеба есть у творца. Если мы сейчас уберем господдержку с кино, то снимать фильмы в России будет бессмысленно. Потому что наши фильмы не продаются. А не продаются они, потому что какой дурак будет их покупать, когда одним нажатием кнопки enter ты скачиваешь все, что тебе нужно, за несколько секунд.

— Правда ли, что толчком к принятию закона послужило то, что вы показали Путину на iPad на совещании в Сочи ссылки на пиратские сайты, где можно скачать «Легенду № 17»?

— «Легенду № 17» все хвалили на этом совете, и в первую очередь за удачные продажи. Но, в частности, речь зашла о том, что если сейчас в поисковике набрать, где посмотреть этот фильм, то первая страница ссылок будет вести не на кинотеатры, а на пиратские сайты. А фильм в это время еще был в прокате. Владимир Владимирович говорит: не может быть. Ну и я тут же у себя на iPad набрал этот запрос, и, как сейчас помню, первая ссылка на кинотеатр была 22-й. И показал президенту. Это действительно произвело на него впечатление.

— Наше кино регулярно участвует и иногда побеждает в конкурсах главных мировых фестивалей, на поддержку фильмов часто выделяются довольно приличные средства, но операторы, которые занимаются международным продвижением, ежегодно подвергаются мощной критике со стороны сообщества. Собирается ли министерство разработать свою стратегию международного продвижения российских картин?

— А что, вы говорите, раньше было лучше?

— Когда у Фонда кино и у Роскино у каждого было по своему отдельному стенду в Канне, эта ситуация вызывала, мягко говоря, удивление. Затем департамент международных отношений Фонда кино был упразднен, хотя у него были какие-то договоренности с партнерами зарубежными, были даже копродукционные проекты. Остался один оператор — Роскино, но и у него накладок по работе с фильмами хватает. На одни проекты выделяются несоразмерные средства, на другие просто не обращают внимания — так, например, был проигнорирован «Иди и играй» — фильм-победитель «Недели критики» в Канне, снятый в Берлине нашей соотечественницей Дарьей Беловой, которая тщетно пыталась добиться от русского павильона хоть какого-то внимания.

— Знаете, это больная тема. Сейчас мы работаем с несколькими операторами и не считаем нужным выбирать кого-то одного. То, что раньше эксклюзивным промоутером советского кино был «Совэкспортфильм», никаких вопросов не вызывало. Потому что он фильмы продавал. А когда ты продавец, эффективность твоей работы рассчитать очень просто. Продал на сто рублей — получил десять на промо. Продал на двести - получил двадцать. Продажи упали и не растут — снял директора. Сейчас же фильмы продаются сами, права принадлежат частным продюсерским компаниям. По сути, получается, что мы должны промоутировать де-факто частный продукт, иногда сделанный при господдержке, да и то не всегда. И вот как определить критерии эффективности этой работы?

— Почему бы не собрать экспертный совет — из продюсеров, которые производят картины, востребованные на фестивалях, отборщиков и критиков, которые туда ездят и неплохо знают конъюнктуру?

— Вопрос абсолютно правильный. Сейчас у меня на столе лежит концепция международного продвижения, подготовленная профильным департаментом. Надеюсь, мы сможем ее обсудить в сентябре. Так что давайте соберем экспертный совет, посоветуемся, подумаем. Я сам приду, с интересом послушаю. Как с открытой защитой проектов — я же эту идею, честно скажу, сам придумал и внедрил. И любые здравые, правильные идеи готов поддерживать. Но рассчитать критерии эффективности международного продвижения — задача очень непростая. Вот я спрашиваю у Роскино: как мы будем оценивать, хорошо вы работаете или нет? Давайте впишем в контракт, что вы гарантируете получение «Золотой пальмовой ветви». Мне говорят: не можем. Даже не можем гарантировать, что отборщики отберут нормальные фильмы. Будем откровенны, ведь не всегда лучшие наши фильмы попадают на международные кинофестивали. У отборщиков свой вкус, свои политические интересы. Фильмы о том, как у нас тут все прекрасно, никогда не попадают в конкурс Каннского кинофестиваля.

— Но это же касается абсолютно всех стран, если вы посмотрите весь конкурс и особенно победителей, то увидите, что там присутствуют проблемные фильмы, о том, как все не очень хорошо в Германии, Франции, Румынии и так далее.

— А я вот недавно посмотрел гениальное творение американского кинематографа, три раза засыпал, правда, в процессе. «Повелитель бури» про войну в Ираке. Ну сними такой фильм Михалков — его распяли бы просто. Я уж не буду говорить про «Штурм Белого дома». Они еще так путаются, они же одинаковые фильмы выпускают каждые три месяца. До этого была картина «Падение Олимпа», теперь выходит «Штурм Белого дома». Такое ощущение, что у них каких-то два конкурирующих политотдела в госдепартаменте, каждый из которых занимается фильмами. А сценарий один.

Сон массовый и авторский сон

— В разговоре с Ксенией Собчак на «Дожде» вы говорили о радикализации культуры. И сейчас мы наблюдаем полюсное разделение культурного сообщества на, условно говоря, «правых патриотов» и «либералов». В кинематографе этому расколу уже много лет — у нас две киноакадемии, два киносоюза. Министерство и вы, как министр, видите себя посредником в их диалоге?

— Конечно, хотелось бы, чтобы у нас была одна киноакадемия, но мы же не можем их насильно объединить. Мы пытаемся выстраивать политику в области кино вне зависимости от союзной, академической и партийной принадлежности. Посмотрите, у нас на питчинге в последний день на сцене одни «звезды» кинорежиссуры. Для нас абсолютно не важно, в каком союзе состоит режиссер. Важно, чтобы кино было хорошее. Чтобы люди его смотрели. Полтора или два часа, проведенных всей семьей в кинотеатре или у экрана телевизора за просмотром хорошего фильма, — это то, ради чего мы все занимаемся этой самой «кинополитикой». Распределение денег, союзы, академии — все это второстепенно. Главное, обеспечили мы или нет человеку культурный досуг. Потому что пойти в кино — это лучше, чем пиво с воблой пить на скамейке и забивать козла. А если кто-то, посмотрев кино, еще чем-то заинтересуется, возьмет в руки книгу — ну, я считаю, что Министерство культуры выполнило свой план на сто процентов.

— Вы сейчас говорите, по сути, только об одном сегменте кинематографа — о массовом, зрительском кино. Но Министерство культуры традиционно активно поддерживало авторские экспериментальные проекты, и не в последнюю очередь благодаря этой поддержке в России возникла так называемая «новая волна» молодой режиссуры.

— На мой взгляд, поддержка авторских проектов является не самоцелью, а скорее возможностью дать средства к существованию и возможностью для самореализации талантливых авторов, чтобы со временем они все-таки вышли на более массовую аудиторию. Понимаете, может быть, сначала режиссер снимает один-два авторских проекта, а потом снимает глубокий, но массовый фильм. «Летят журавли» — это же авторское кино. И «Баллада о солдате» — это авторское кино. А «Калина красная» — вообще глубоко артхаусное, авторское кино. Но у него были миллионы зрителей.

— Сравнивать советский прокат с российским не совсем корректно, поскольку у отечественных фильмов были немыслимые преференции в прокате, а иностранные почти не добирались до советского экрана.

— Согласен с вами, невозможно сравнивать несравнимое. Но сейчас тоже ведь некоторые авторские проекты «выстреливают». Вспомните, например, рейтинги фильма «Остров». Или фильма «Елена». Мы на прошлой неделе в категории «авторское кино» заслушали тридцать проектов, то есть три проекта на место, и вот это, конечно, не очень правильно. Потому что на самом деле там конкурс примерно семь рублей на рубль. Проекты заявлены бюджетные, а наш ресурс крайне ограничен. Но я уверен, что ряд из этих будущих фильмов имеют зрительский потенциал.

— Но есть же авторы, которые по определению не снимают кассовые картины, они занимаются развитием киноязыка. И часто их фильмы интересны довольно узкому сообществу. Но именно их опыт перенимает мировая киноиндустрия.

— Значит, они все равно находят своего зрителя. Так или иначе. Опять же для нас важна не касса, хотя кассовые сборы — это важный показатель. Но все-таки важнейший — это количество и качество зрителя. Поделюсь с вами сокровенной мыслью. На мой взгляд, кино — это сон. Не средство воспитания-перевоспитания, не инструмент пропаганды. Мы на какое-то время погружаем человека в искусственную реальность. И именно поэтому смотреть кино в кинотеатре, где темно, тихо и желательно не жрут попкорн, гораздо интересней, чем дома по телевизору. Потому что тогда этот сон настоящий. Чайник не кипит, жена не кричит с кухни. Вопрос в том, что, бывает, сон посмотрел, будильник хлоп — и забыл. Это тоже неплохо. Мы отвлекли человека опять же от пива с воблой. А бывает сон, который ты обдумываешь день, два, месяц, жизнь. Авторское кино — это гораздо более глубокий и качественный, скажем так, сон. Поэтому в результате-то оно и набирает свою аудиторию. А какой-нибудь «Айронмен-3» — это такой нервный, болезненный сон с бесконечными пробуждениями, особенно с dolby surround. О котором хочется поскорее забыть.

Вам мат?

— Вопрос по поводу последних околокультурных инициатив в правительстве и в министерстве. Есть тревожное ощущение, что сейчас в культурной политике появился некий запретительный тренд…

— Что мы запретили?

— Ну, во-первых, возрастные ограничения.

— Это федеральный закон, который распространяется на все виды контента, который может быть доступен детям.

— Во-вторых, инициатива депутата Железняка, которую, я знаю, вы поддерживали, относительно отмены льгот по НДС для иностранных фильмов в прокате. То есть вместо того, чтобы придумать «пряник» для хороших прокатчиков, которые рискуют и ставят в прокат российские среднебюджетные картины, проще ударить «кнутом» по тем, кто этого не делает, зарабатывая на голливудском кино. И вот всегда при выборе «кнута» и «пряника» почему-то побеждает «кнут».

— Для того чтобы раздавать «пряники» тем, кто прокатывает российское кино, надо быть уверенным, что эти «пряники» гарантированно и стопроцентно дойдут до получателя. А в условиях нашего, так сказать, сильно коррумпированного пространства уверенности в этом у нас нет. Нет уверенности, что это не будет выбрасывание бюджетных денег на ветер. Потом, прямая финансовая государственная поддержка продавца во всем мире крайне неэффективна. А закон, он, как правило, что-то ограничивает. Закон, который все разрешает, — это не закон. Оно и так разрешено.

— А инициатива Станислава Говорухина по поводу запрета мата в кино — это зачем? Притом что есть уже закон о возрастных ограничениях.

— Да пожалуйста, диск купи, на котором написано «полная режиссерская версия, 18+», и наслаждайся. Но если я иду в кино с ребенком, я не хочу, чтобы мой ребенок…

— Но там же уже 18+ стоит. Зачем же еще дополнительные ограничения для взрослых людей, которые в общем сами могут выбрать, что им смотреть?

— Скажите, ну зачем там мат? Цель какая? Вы этих слов не знаете? Вам их нужно повторять, что ли?

— А вы смотрели фильм «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова?

— Нет, не смотрел.

— В этой картине ненормативная лексика — художественный прием. Можно же принять закон, который ограничивает использование ненормативной лексики, если она художественно не оправдана. Как присутствие курящего человека в кадре.

— А это всегда будет оправдано художественно — у нас художники такие. Все всегда оправдают. Понимаете, у каждого актера есть, условно говоря… Нет, не буду говорить, иначе только эту фразу и будут цитировать.

— Ну мы же потом вычеркнуть можем.

— Я хотел сказать, что у каждого актера есть голая задница, но не обязательно ее показывать с экрана крупным планом с утра до вечера.

Выбрать — и поливать

— В конце прошлого года был реформирован Фонд кино. И, как выяснилось, кроме перераспределения бюджета между фондом и министерством, там изменилась и система представления проектов. В частности, теперь все проекты, даже проекты компаний-мейджоров, до экспертизы фонда будут проходить предварительную экспертизу Министерства культуры. Для чего это сделано?

— Потому что мы отвечаем за государственную политику в области кино. И отказываться от своих полномочий не будем. Мы считаем, что, как ведомство, несущее за это ответственность, мы должны предварительно ознакомиться со всеми проектами.

— С их содержательной стороной?

— Да. А вдруг там слишком много мата?

— Это может быть основанием для отказа проекту?

— Согласитесь, сложно в кинотеатре смотреть фильм, в котором идет сплошное «пи-пи».

— А кроме мата что еще может не пройти министерский фильтр?

— Ну, например, фильм о том, что Гитлер победил в войне, не пройдет. Или Рузвельт. Я о своем, об историческом. По крайней мере, Рузвельт в одиночку не прокатит точно.

— А если там будет критика действий российского правительства?

— Не знаю. Пока не видел таких фильмов.

— Я тоже. К сожалению.

— Но, например, в некоторых проектах, которые мы рассматриваем сейчас, присутствует критическое отношение к власти.

— А вам не кажется, что сейчас в целом в культуре становится все больше и больше государства? И государство часто ведет себя как слон в посудной лавке? Потому что государство — это законы, а, как вы точно сказали, законы — это всегда ограничения. А культура по определению свободолюбива.

— А примеры ограничений можно?

— Достаточно намеков на то, что Каннский фестиваль отбирает «неправильные фильмы» и продюсеры уже делают выводы.

— То есть флюиды.

— Самоцензура. А ложно понятый патриотизм неизбежно ведет к появлению большого количества низкокачественного продукта, не нужного ни зрителю, ни государству.

— Понимаете, мне кажется, что у государства, безусловно, должна быть своя политика в области культуры. Эта политика должна быть понятной и последовательной. Она заключается в следующем: мы развитию культуры в самых разных ее проявлениях не мешаем ни в каком виде. Но поддерживаем те направления, которые считаем правильными. Пусть расцветают все цветы, но поливать мы будем те, что нам нравятся. Либо те, которые считаем нужными. Вот, собственно, и все. Что совершенно не означает, что мы будем поддерживать только фильмы, в которых говорится о руководящей роли партии «Единая Россия». Нет. Если вы посмотрите на список поддержанных нами проектов, там нет такого ни одного. Не надо выставлять чиновников узколобыми монстрами. Мы просто хотим, чтобы кино было хорошее.

Константин Шавловский, Gazeta.ru