http://ria.ru/columns/20130802/953922296.html
Это обнаружилось почти нечаянно. Вышла такая незадача, что проект Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр», вызвавший наибольшее приятие со стороны экспертного совета, оказался отвергнутым не экспертами, а самим министром культуры.
Объясниться с членами экспертного совета ни министр, ни его подчиненные не  пожелали. Первый спешно отбыл в отпуск. Вторые туманно пообещали, что деньги, возможно,  найдут – только не надо поднимать шум на ровном месте.
А место не совсем ровное. Эксперты всполошились: написали письмо главе ведомства с выражением некоторого непонимания и даже обиды. Вадим Абдрашитов, несмотря на свой творческий развод со своим многолетним сценаристом, отозвал свою подпись под протоколом решения Экспертного Совета. Уже задним  числом стало известно, как явствует из корреспонденции известинской журналистки Ларисы Юсиповой, далеко не все голосовавшие знали, что их высокое  собрание наделено всего лишь рекомендательным правом, а окончательное решение остается за министерскими начальниками. И это несмотря на то, что формулировка, начертанная в протоколе, звучит недвусмысленно: «экспертный совет по игровому кино принял следующие решения...». И одним из таковых оказалось то, в силу которого проект Миндадзе лишился финансовой поддержки со стороны государства.
Стало быть, Минкульт пошел на бюрократический подлог: он свое чиновничье решение выдал за выражение воли общественной инстанции.
***
Позволю себе  вспомнить факт из своей биографии. Где-то на закате советской власти мне было предложено возглавить аналогичный совет при Госкино. Я дал согласие при одном условии: решение совета не будет подлежать корректировке ни со стороны коллегии Госкино, ни волею его председателя.
Тогдашний председатель переспросил: «Ты хочешь оставить за государством обязанность кассира?».
Я этого хотел. И сегодня продолжаю хотеть того же. А как же иначе? Кино – это в первую очередь общественный институт. А роль государства в том должна состоять, чтобы создавать нормальные условия его функционирования в стране.  Оговорюсь; это в случае, если государство является демократическим. Если же таковым не является, но не против того, чтобы его таковым считали, то оно все-таки, должно придерживаться некоторых правил, приличествующих вывеске.
Собственно, с идеей «приличествовать» многие госведомства (в том числе и силовые) и обзаводятся в той или иной форме всевозможными советами и комиссиями, работающими на общественных началах.
Добропорядочная идея оказывается извращенной ровно в тот момент, когда такой общественный совет начинает служить ширмой для чиновников, протаскивающих свои нужные решения. Притом достаточно непопулярные.
Скандальный оборот дела с кинопитчингом (конкурсом на получение финансовых субсидий от государства) обнажил эту проблему. И гораздо глубже, чем можно было представить на первый взгляд.
***
Члены экспертного Питчинга, дружно проголосовавшие за проект Миндадзе и признавшие за ним неоспоримое первенство на этом конкурсе, продолжают недоумевать: отчего он оказался забаллотированным чиновниками?
Неужели, тут заковыка в чьих-то личных амбициях? Или недоверие к режиссеру Миндадзе, который не всегда снимает фильмы доступные пониманию министерских функционеров?
Сдается мне, что здесь претензий более всего к сюжету фильма.
Сценарий о дружбе советского и немецкого инженеров, сложившейся накануне Отечественной войны, и принявшей трагический оборот во время нее, осложнен сердечными чувствами, которые они испытывают к той единственной девушке, что оба страстно полюбили.
Идеология и политика отодвинуты на задний план, а на переднем – гуманистические  мотивы. Последние представляются автору более приоритетными, нежели патриотизм, социальная справедливость, классовый инстинкт, ненависть к врагу и т.д. В советское время такой поворот в трактовке исторического материала назывался «абстрактным гуманизмом». В ту пору то был самый умопомрачительный идеологический грех для советского художника. А если он свершался на высоком художественном уровне, так это можно было считать смертельным грехом с далеко идущими административными последствиями.
Вот его, скорее всего, и углядели чиновники в сценарии Миндадзе. Я говорю об этом предположительно. И, может быть, об этом и вовсе не сказал бы, если бы не еще один пример.
Среди отказников объявился и сценарий покойного Петра Тодоровского «Встреча на Эльбе». И определенно по той же причине был забаллотирован. И здесь пафос великой Победы осложнен любовными страстями и просто человеческими отношениями между американской девушкой-сержантом Венди и советским капитаном Сергеем. Это одна сюжетная линия. Не главная. А главная – трагическая история любви совсем юных – лейтенанта Никитина и немецкой девушки Эльзы. А на периферии сюжета остались скоротечные романы между победителями и побежденными.
Война окончена, а Любовь и Человечность  продолжают нести потери. Особенно впечатляющим мог бы получиться задуманный автором финал: эшелон с покидающими Германию советскими солдатами, несется мимо платформы, на которой «под зонтиками, плащами, накидками сгрудились женщины». Это они провожают своих любимых криками : «Колья! Петья! Ванья-аа!». «Солдатики» орали в ответ: «Линда! Эльза-аа!».
«Никитин и Сережа Иванов среди своих солдат тоже смотрят на удаляющийся городок. Им женщины не кричали – некому.
– Прощай, Германия! – говорит Сергей.
Никитин согласно кивает головой.
Все дальше уходит маленькая платформа с немецкими женщинами, они не уходят, чего-то ждут… Вскоре платформа превращается в точку и исчезает за поворотом…».
Понятно, что такое толкование сюжета, связанного с обстоятельствами Великой Отечественной войны не могло устроить высокого функционера, отвечающего за патриотический тренд современного кинематографа, даже если он, функционер всего лишь два месяца назад, стоя у гроба  автора сценария, говорил такие слова: «Тодоровский умел увидеть историю, героев, обстоятельства и потом передать на экране так, что у зрителя не возникало сомнений – на экране правда. Поэтому его картины смотрят, пересматривают и будут смотреть еще много лет».
Те, которые сняты, будут смотреть, а вот ту, что не успел снять  Петр Ефимович Тодоровский, могут и вообще не увидеть зрители.  
***
Едва ли не все функционеры от культуры категорически открещиваются от слова «цензура». Оно в их лексиконе отсутствует по той причине, что считается нецензурным.
Слова как бы нет, а цензура без всяких «как бы» теми или иными кривыми путями  просачивается в сферу художественной практики.
В данном конкретном случае она просочилась с помощью такой публичной акции как Питчинг.        
Нет в природе такой демократичной процедуры, которую мы бы не могли вывернуть на изнанку.