Есть такая хартия!

По российскому кинематографу бродит призрак интересного предложения

Принять этическую хартию работникам отечественной киноиндустрии предложил Владимир Путин. На совещании в Сочи кинозритель № 1 предположил, что наличие такой хартии, а также список ее участников может стать для государства своего рода ориентиром стратегии дальнейшей поддержки кинематографии. Разумеется, слова эти стали тем самым предложением, от которого, как говорится в «Крестном отце», нельзя отказаться.

Их немедля с воодушевлением подхватил первый кинематографист страны Никита Михалков. Он рекомендовал написать хартию спорым на руку членам недавно созданного Молодежного центра СК России (сформированного после печально известного письма молодых кинопатриотов, которые «в свете решений пленума правления Союза кинематографистов» вознамерились директивно влиять на кинопроцесс и, в отличие от травматического кино нулевых, «нести в общество мысль и свет, пропагандируя настоящие духовные и нравственные ценности»).

Многие взрослые профессионалы, чисто малые дети, надеялись, что с ними — участниками кинопроцесса — воззвание обсудят. Поинтересуются, так сказать, их точкой зрения. Пытались в РИА «Новостях» организовать круглый стол. Но писатели манифеста от разговора отказались. Наметилась было еще одна дискуссия вокруг неотвратимого документа с участием ведущих российских режиссеров, таких как Шахназаров, Попогребский, Мизгирев, Хлебников, Прошкин и другие. Однако юные активисты, обещавшие «с радостью разрабатывать хартию», в лице режиссера Абрютина Филиппа — снова встречу отвергли. По словам Филиппа, документ сыроват, вот они его с товарищами «доведут», проконсультируются с редакторами, старшими товарищами по СК и юристами. Тогда-де… и пресс-конференцию соберут. Молодцы. Сегодня в тренде не дискуссии, а презентации. Параллельно и продюсер Ренат Давлетьяров возбудился, вызвавшись создать рабочую группу для формулирования «свода моральных устоев».

У нас априори не существует института общественной экспертизы. Так что, скорее всего, объявят хартию без предупреждения… Примите к исполнению. Дело, конечно, добровольное, не хотите не подписывайте. Но и совет пушкинского Книгопродавца учитывайте: «Наш век — торгаш; в сей век железный / Без денег и свободы нет». А на «нет» и суда, и фильма нет.

Теперь «список участников хартии» может оказаться ориентиром для поддержки лояльных или игнорирования чересчур свободолюбивых… Думайте сами, решайте сами.

Этическая хартия, которая должна была «презентоваться» уже на прошлой неделе, да все еще обсуждается в кулуарах рабочей группы, судя по всему, будет призывать художников к ответственности и высокодуховности. Слова в ней — безусловно, хорошие — направят кинематографистов к свету в конце туннеля, радужному позитиву. Сегодня вновь, как во времена борьбы хорошего с прекрасным, российский экран призван быть добрым, зовущим к подвигам. Воспевающим цветущую стабильность, производящим халву в промышленных масштабах. К чему создавать «картины мира», описывать его несовершенства, к чему тревога, самостоянье художника, индивидуальная оптика, умение двигаться вопреки инерции, мука и боль? Нарисуем солнечную трепетную патриотичность — будем жить!

Вопрос в том, как «воззвание» будет применяться на практике. Кто именно будет решать судьбу драматургов, режиссеров, актеров? У нас уже была лучшая в мире Конституция. Что станет с авторами, не подписавшими документ, духовно скрепляющий российскую киноиндустрию? С теми, кому, к примеру, потребуется в фильме обсценная лексика или эротика. Получат ли сочинители картин, подобных «Постельным сценам», огорчившим депутата Говорухина, прокатное удостоверение? Не запретят ли нашим зрителям смотреть самые резонансные арт-работы последнего времени, вроде картин Кешиша, Триера, Тарантино?

У нас же был нетленный опыт. Богато трактуемые принципы партийной литературы, распространявшиеся на все зоны искусства. «Литераторы должны войти непременно в партийные организации». Как живой Ильич, вновь утверждает партийную подотчетность, переход искусства из поля эстетики в зону коллективистской идеологии: «Давно пора, товарищи, освободиться от «буржуазно-анархического индивидуализма».

При этом почему-то забылось, что Путин, предлагая хартию, говорил прежде всего о засилье посредственной продукции, то есть о плохом, дурновкусном кино! Это же совсем другой вопрос. И акцент президент делал на неэффективное использование денег, которые выделяются государством на кинематограф: «К сожалению, есть случаи, когда для реализации проектов для кинопроизводителей и прокатчиков государство выделяет серьезные деньги, серьезные суммы, а они подчас используются плохо или, как ни странно, вообще не используются».

Вот тут возражений быть не может. Субсидии, транши, кредиты во всех сферах кинематографа надо использовать эффективно и по назначению. К примеру, 240 миллионов на ММКФ. Вроде выдали их на два года. Значит, в следующем году госденег у фестиваля не будет? Или будут? И насколько эффективно они тратятся? Может, хартия сделает нашу кинематографическую жизнь более прозрачной?

В.В., помнится, сослался на богатый заокеанский опыт. Кодекс Хейса был принят в США в тридцатые годы Ассоциацией производителей и прокатчиков в связи с бойкотированием фильмов католическими общинами. Картины, не одобренные суровой комиссией, практически не могли выйти в прокат, контролируемый большой пятеркой студий.

Дабы не подрывать нравственных устоев, запрещалось: издеваться над законами, вызывать сочувствие к преступникам и грешникам, иронизировать над священниками и религией, использовать нецензурные слова, изображать обнаженное тело, страстные сцены и любовные отношения вне законного брака и т.д. Также на экране не приветствовались: внутренняя сторона бедра, азартные игры, нацеленный пистолет и кружевное белье.

Один из лучших фильмов в истории кино — «Касабланку» — сочли аморальным за показ любви вне брака. Культовый в СССР «Тарзан» имел проблемы с цензурой, хотя Тарзану велели брить грудь, сами понимаете, волосы на груди — верх неприличия. Но бдительные консультанты предлагали вообще одеть «голого дикаря». Режиссеры вспоминают, как в Голливуде цензурные ножницы кромсали классику, уродовали экранизации Тенесси Уильямса и Лиллиан Хеллман «за гомосексуализм». Стенли Кубрик вынужден был переехать в Великобританию, чтобы снять свою «Лолиту». Интересно, будут ли у нас, как в Голливуде в сороковых, замерять юбки актрисам, обмерять бюсты и декольте, вырезать сцены с питием и целомудренно одевать пляжников?

В 1967 году кодекс отменили, потому что американцы начали предпочитать своевольное иностранное кино морально устойчивому отечественному. Одним из фильмов, подорвавших кодекс, стало «Фотоувеличение» Антониони. «Метро-Голдвин-Майер», презрев цензуру, выпустила шедевр на широкий экран. Даже в эпицентре надзорного ража находились режиссеры, игнорирующие шоры. Повелитель ужаса Хичкок не отказался в легендарном «Психо» от хрестоматийной ныне, но по-прежнему шокирующей сцены убийства в ванной — он убедил дать деньги голливудских боссов, поначалу отказавшихся финансировать «патологическую историю про маньяка». Фильм вышел на двух экранах, и тираж разросся как на дрожжах — было продано 40 миллионов билетов. «Психо» причислено к вершинам хоррора и психотриллера.

Эксперты сравнивают кинематограф, накрытый крышкой цензурного кодекса, с сухим законом, который не помогал бороться с пьянством. Видимо, киношники, насоветовавшие президенту очередной манифест, слабо знакомы с историей мирового кино.

При работающем маховике ограничительной системы вряд ли на наши экраны вышли бы не только фильмы Сигарева, Балабанова и Серебренникова, но и дилогия «Утомленные солнцем-2», в которой и натуралистическое насилие в избытке, и слова нехорошие. К тому же придется запретить «Осенний марафон» за адюльтер, «Мимино» за пьянство, «Астенический синдром» за мат, «12» — за показ несовершенной судебной системы, «Чучело» — за опорочивание школы, в которой тоже вот-вот заработает свой «кодекс чести».

По замыслу инициаторов, добровольно-принудительный документ должны принять сами унтер-офицерские вдовы от кинематографа. Любопытно, что никто при этом не озаботился принятием аналогичного кодекса телевидением — вот уж действительно рупором «анатомии агрессии», циничным «торгашом», для которого «все на продажу» — любая тема, проблема, судьба. Не случайно воды в рот набрали обычно красноречивые руководители телеканалов. Им такая хартия ни к чему.


КАРЕН ШАХНАЗАРОВ, РЕЖИССЕР:

— Сама по себе хартия может существовать. Ничего дурного, если каким-то образом определятся этические нормы на телевидении, в кино, в театре. Допускаю: если кто-то прочитает сей «нравственный кодекс» и полностью согласится с ним — вреда не будет. Другой вопрос: сомневаюсь, что это будет работать в современных условиях. Безусловно, на творческий процесс влияет и зритель. Если он что-то категорически отвергает — хочет художник или нет, он к мнению публики прислушивается. Что же касается правовой регуляции творчества, то я не понимаю, как это выстроить. В конечном счете, существует цензура, когда государство регулирует искусство, включая зеленый или красный свет. Но такое «регулирование» не имеет никакого отношения к воззваниям и хартиям. Полагаю, хартия должна быть добровольной. Если же ее будут вводить как обязательную норму, на мой взгляд, это не очень верно. Любые нравственные вопросы, связанные с искусством, — прежде всего дело совести художников, им занимающихся. Честно скажу: лично мне не нужна никакая хартия. Я снимаю кино, сообразуясь со своим пониманием добра и зла. На мой взгляд, любые внешние ограничения — всегда тупиковые.

АЛЕКСЕЙ МИЗГИРЕВ, РЕЖИССЕР:

— Думаю, что с этической точки зрения художник может и должен ограничивать себя сам. И все эти разговоры «вот вводили правила, «усечения» — и художники стали еще более изобретательными, а фильмы — интересными… все это чистое лукавство и ложь. Полагаю, что в истории искусства все цензурные ограничения заканчивались одинаково — культура стремилась от них избавиться. Так было и в античном мире, и в Средневековье, и в эпоху Возрождения, и в нашем советском прошлом.

Нет ничего более поучительного, чем рассказы советских кинематографистов о том, какими хитроумными способами они обходили всеядную цензуру, как искали «силовые точки», на которые опирались, отстаивая право на высказывание. Как горько читать «Мартиролог» Тарковского, воспоминания Ромма, Рязанова, Данелии… Возникает ощущение, что даже самые успешные режиссеры страдали от необходимости подобной борьбы.

Думаю, что молодые кинематографисты обязаны услышать людей, творивших под гнетом цензы. Должны знать, сколько погибло замыслов, как стирали талант людей, секвестировали все ценное, но «непроходимое». Эта «непроходимость», вместо того, чтобы оставаться исключительно медицинской категорией, оказалась в ранге категории художественной. Мне кажется, мы не должны снова этого допустить. Из всех ограничений можно принять лишь «возрастные категории». Ненормально, когда порнофильмы «общедоступны»: в эпоху перестройки их показывали в кинотеатрах, лишь бы зритель платил. На подобной вседозволенности и выросло разболтанное поколение, не ведающее моральных ориентиров.

Известно, что хартию по заданию «сверху» пишут совсем молодые люди. Не понимаю, почему они берут на себя эту сомнительную ответственность. Почему считают себя вправе регулировать творческий процесс, художественные судьбы. Ведь за каждый запретом — невыпущенная картина, и в конечном счете — жизнь автора. Зачем, прикрываясь околохристианскими и этическими постулатами, они способствуют введению надзора, который куда более безнравственен, нежели своеволие художника.

ВАДИМ АБДРАШИТОВ, РЕЖИССЕР:

— Безусловно, уровень и качество современного российского кино вызывает много вопросов, а порой недоумение и тревогу. Однако убежден в том, что никакие хартии изменить эту тревожную ситуацию не помогут. Подлинный творческий процесс протекает в системе нравственных координат самого художника, связан с его талантом и мировоззрением. В нынешнем повсеместном тяготении к запретительству подобная декларация, уверен, превратится в инструмент цензуры. Мы проходили это. Борьбу с курением в кино, выпивкой, запретом иностранных слов. Результат — смотри на сегодняшнем экране.

Но главное, меня потрясает ханжество: речь идет исключительно об отечественном кинематографе, который практически до зрителей не доходит. А где же аналогичная хартия на ТВ, поставившего на конвейер удушающую пошлость и продукты насилия? Из этого котла и хлебает зритель. В результате чего и происходит легитимизация насилия. Считаю, что любой намек на цензуру порождает шквальный поток конъюнктуры, пошлейшей сиропной синтетики. Верткий брат-конъюнктурщик всегда готов телом и делом доказать собственную лояльность.