Есть ли в России культурная политика, почему не хватает творческой среды и о питчинге кинопроектов

В конце июля стало известно, что в течение года у Музея кино появится новый директор, который сменит его основателя Наума Клеймана. Незадолго до этого министр культуры поменял руководителей других крупных музеев: ГМИИ им. А.С. Пушкина возглавила арт-директор Музейно-выставочного объединения «Манеж» Марина Лошак, а Политехнический музей — гендиректор Фонда развития музея Юлия Шахновская. О кадровых перестановках Владимира Мединского и существующей культурной политике корреспондент «Пятницы» поговорила с культурологом, главным редактором журнала «Искусство кино» Даниилом Дондуреем.

— Этим летом произошла череда кадровых перестановок в крупных российских музеях — от ГМИИ им. А.С. Пушкина до Политехнического музея. Видите ли вы какую-то связь между этими отставками и назначениями и в чем их логика?
— У всех этих назначений есть одно общее обстоятельство — в консервативные музеи пришли люди нового авангардного мышления. И лично меня это радует.
— Укладывается ли такое продвижение людей с авангардным мышлением в существующую культурную политику? И в чем сегодня выражается эта политика?
— Одной из главных неполитических тем в России с конца XVIII века до начала 1990-х годов было развитие личности. Сегодня она напрочь исчезла. Ни Путин, ни Медведев за все годы своего правления ни разу не произнесли это словосочетание. Может быть, только случайно. А ведь нет ничего более важного, чем качество человека. Мы вступили в эру мировой конкуренции за программное наполнение человеческого капитала. Вы же знаете, что у нас катастрофически снизилось число людей, способных слушать классическую музыку (количество концертов уменьшилось в восемь раз за 15 лет), готовых смотреть фильмы Тарковского и Ларса фон Триера, воспринимать инсталляции и акционизм как contemporary art. Россия давно — чемпион планеты по количеству демонстрируемых телесериалов, которым ежедневно отдано 3 часа 47 минут из пяти часов прайм-тайма. У нас лауреатов Каннского и Венецианского кинофестивалей снимают с проката через неделю не потому, что их кто-то запретил, а потому, что для демонстрации шедевров в 15-миллионном мегаполисе не хватает зрителей на двадцать сеансов по сто человек. Принцип двоемыслия даже в советское время позволял обходить жесточайшую цензуру. Миллионы людей умели передавать друг другу дефицитные тогда книги Пастернака, Набокова, Кафки, слушали Высоцкого и Шнитке, пробивались на спектакли к Любимову и Эфросу, выстраивались на выставки в длиннющие очереди. А по последним опросам, лишь 37% наших граждан берут теперь в руки хотя бы одну книгу в течение года.
— Получается, что эта политика направлена на вытеснение культуры.
— В нашей стране есть всеобщий консенсус: культуру в широком понимании этого термина не принимать в расчет. Культура — это действующие в данном социуме системы ценностей и смыслов, разрешений и запретов. Это главное производство и потребление в любой стране. Слава Богу, у нас пока нет министра смыслов. Хотя очевидно же: как мы думаем — так и живем. Политики упоминают культуру в основном в символических целях. Заботятся исключительно об образовании, которое по сути всего лишь технология для ее трансляции. Они даже помыслить не могут о том, что потери экономики от невидимой самоцензуры гражданами собственных инициатив больше, чем от коррупции. А прививаемое им тюремное сознание или терпимость к насилию незримо убивает нашу конкурентоспособность на мировом рынке.
— Давайте поговорим о культуре в узком смысле. Исполнился год с тех пор, как кресло министра культуры занял Владимир Мединский. Как вы оцениваете его работу?
— Владимир Ростиславович — политический менеджер, по сути, комиссар. У него не болит душа ни за то, что в этом году наши фильмы не отобраны в конкурс Канн, Венеции, Локарно; видимо, не попадут и в Берлин. Ни за выращивание гениев, ни за массовое воспитание художественно-продвинутых людей. Он ратует за преумножение патриотизма и уменьшение западного присутствия. Не станет и поднимать восстание против минфиновского понимания культуры как сферы услуг, а не общественного блага. Даже против того, что бюджет его ведомства в течение ближайших пяти лет будет уменьшен на 18%. Для министра культуры важны единый учебник истории, список лучших российских фильмов без последних двадцати лет и квоты на показ американского кино. Минкульту помогать ТВ — это как если бы детские или ветеранские дома поддерживали «Роснефть» или «Норильский никель». Только на рекламе в сериалах каналы зарабатывают около 80 миллиардов рублей — больше, чем весь бюджет министерства.
— К вопросу о бюджетных деньгах. В конце июля Министерство культуры впервые организовало питчинг кинопроектов, претендующих на получение государственных субсидий. Чего стоит ждать от этих нововведений?
— Отличный замысел завершился скандалом. Деньги не получили выдающиеся авторы: Александр Миндадзе, Андрей Прошкин, Николай Досталь, Александр Прошкин. Экспертное жюри, естественно, проголосовало за них, но затем в кабинете министра были приняты другие решения, а членам комиссии сказали, что их голос — только совещательный. Вот истинный образец модных ныне игр с общественными советами. Во всем мире для распределения господдержки используется знаменитое правило «длинной руки» — чиновники всех рангов никогда и нигде сами не распределяют деньги. Это делают десятки профессиональных жюри и комитетов, члены которых постоянно ротируются. Они используют свой личный, тот самый репутационный капитал, о котором у нас не принято говорить.
— Насколько московская культурная политика отличается от федеральной? Можно ли говорить о самостоятельной повестке дня в столице?
— Безусловно. Сергей Капков — яркий тип управленца в этой чрезвычайно противоречивой сфере. Он — европеец и хочет обеспечить жителей третьего по богатству города мира парками, современными музеями и библиотеками, культурными событиями. Так Москва подтягивается к лидерам — Берлину и Лондону. Делает это Капков тихо, аккуратно, не подпиливая феодальные основы системы. Тем самым с разрешения Собянина создает некую альтернативную официозу реальность, которая разрушает идеологическую доктрину изнутри. За это ему, конечно, придется платить политическую дань Михалкову, православной церкви, официальным знаменитостям. Но чиновник он дальновидный, опытный и прекрасно знает, где надо отступить, чтобы добиться неизмеримо большего.
— А как развивать культурную жизнь в провинции?
— Провинциальные бюджеты на эти цели — даже не своей величиной, а ценностно — скудны. А будут еще меньше. Президент же говорит не о культуре, а о спорте — туда идут триллионные средства. Губернаторы все это считывают мозжечком. Да и как они обоснуют Счетной палате подобные траты, если на то нет государева благословения? Россия — тотально персоналистская страна. В любой местности вкусы первого лица определяют все, а культура — не «в тренде». Пока будет господствовать убеждение, что культура — это в основном благородный отдых, развлечение и преклонение перед великими именами, ничего в нашей жизни не изменится. На самом деле это ведь не только трансляция смыслов, но всегда концепция человека. Свободного или закрепощенного, самостоятельного или рассчитывающего на собес. Драма состоит в том, что подавляющее большинство наших соотечественников не считывают вызовы времени. Живут не в 2013 году, а в 1977-м и даже 1937-м. Проклинают «лихие девяностые», приватизацию, считают, что бизнесмены — аморальные люди, а лиц нетрадиционной ориентации готовы сажать в тюрьму. Нас приучают все модели будущего искать исключительно в прошлом. Результат очевиден — почти 70% сограждан, уповая на «особый путь» России, не считают ее европейской страной.
— И что происходит с жителями страны в этой ситуации?
— Не получая необходимых поведенческих программ (паттернов), молодые теперь идут за ними в кафе и рестораны, в субкультурные среды ровесников, мечтают пойти в чиновники (35%). Нобелевский лауреат Константин Новоселов, родившийся в Нижнем Тагиле, вскоре после награждения признался, что уехал в Манчестер, потому что в России ему не хватало творческой среды.
Речь идет даже не о 20-30% населения, которые социологи относят к среднему классу, а о помыслах «лучших людей» — тех, кто придумывает, организует, кормит остальных. О тех, кто обеспечивает способность нации пребывать в истории. А это, признаемся, всего лишь один-два процента населения.

Ольга Мамаева, «Ведомости. Пятница»