Виктор Матизен

Вот приехал барин

Телеканал «Россия» показал документальный фильм Никиты Михалкова «Чужая земля»

Пустеющие села с их жителями – настолько затрепанная в кино натура, что на рубеже столетия жюри Екатеринбургского фестиваля «Россия» во главе с Элемом Климовым вынуждено было отметить, что новые фильмы ничего не добавляют к тому, что было показано раньше - материал исчерпан. Однако инерция сохраняется и поныне – в редкой программе документальных картин не встретишь две-три ленты все о том же оскудении русской деревни. Изрезанные складками лица стариков и старух, заросшие могилы, покосившиеся черные избы, скелеты скотных дворов и ржавеющие кости тракторов и комбайнов в окружении вечно живой природы – зрелище не менее привлекательное, чем античные развалины, но с более отчетливым смертолюбивым привкусом – или некрофильским душком, это уж кому как угодно. Но все же стоит отдать должное документалистам, которые не ограничивались репортажными наездами в глубинку, а какое-то время проживали со своими персонажами, стараясь запечатлеть то, что нельзя получить расспросами, а лишь погружением и наблюдением.

Очередное произведение Михалкова – именно такой наезд, десятикратно усугубленный тем, что приезжает не абы кто, а всем известный кинематографист и, как говаривал Остап Бендер, особа, приближенная к императору. В присутствии столь значительного лица не столбенеют разве что собаки да местные дурачки, и во что бы ни рядился, как ни фамильярничал и ни разыгрывал «своего» среди потомков крепостных родовой дворянин, он тут чужой, которому лучше не перечить в надежде на подачку или благоволение сильных мира сего. Тем более, что ему и не нужны сколько-нибудь независимые суждения, а требуется лишь поддакивание. В результате получилось то, что получилось – плачущий монолог Никиты Сергеевича на фоне красот природы и останков былой сельской культуры.

Плакать, конечно, никому не возбраняется, но Михалков не был бы Михалковым, если бы не занялся любимым делом и не принялся искать бесов, ответственных за разрушение милой его барскому сердцу российской агрокультурной цивилизации. Бесы, естественно, нашлись – сначала Троцкий, потом, конечно же, Гайдар с Чубайсом, которые в буквальном смысле готовили почву для раздела нашей, политой кровью и пОтом земли для передачи ее разным инородцам, среди которых особо выделены китайцы, выращивающие урожаи на дальневосточных полях.

Что интересно, правители России при этом не упоминаются – к властителям, какими бы они ни были, автор фильма испытывает царедворческий пиетет. Да и бесов он клянет далеко не с тем напором, с каким проклинал их на съездах кинематографистов. Ибо главная задача автора – выставить себя болельщиком за русский народ, охранителем устоев и защитником России, которую, по его подозрениям, стремятся расчленить и проглотить ближние и дальние.

Само собой разумеется, что при этом ему нет никакого дела до действительных движущих сил исторического процесса. Между тем первый удар по крестьянской России был нанесен не кем иным, как Александром Освободителем: отмена крепостного права открыла крестьянам дорогу в города, а все дальнейшее было лишь работой времени. Страна индустриализовалась, повсюду требовались рабочие, и молодые крестьяне уходили из деревень - и часто насовсем: город манил. Но и это еще не все: та же индустриализация создавала технику, в принципе упраздняющую ручной крестьянский труд, и количество необходимых сельхозрабочих непрерывно уменьшалось. Столыпин попытался продлить агрокультурное существование России,  переселяя крестьян на новые земли, советская власть то препятствовала естественному ходу вещей посредством насильственного загона в колхозы, то выдавала им паспорта, чтобы они могли топать на все четыре стороны внутри колючей проволоки по периметру страны, то по примеру Столыпина звала народ на целину, а власть постсоветская предоставила крестьянам свободу и от колхозов.

Сказать об этом самому или хотя бы предоставить слово оппоненту для Михалкова невозможно, поскольку это значило бы оказаться посмешищем в роли реликтового крепостника. Остается плакать – точнее, пытаться выдавить слезу из доверчивых зрителей, да взывать к их ксенофобским чувствам – если вы, дескать, не приметесь работать на российской земле, за нее возьмутся китайцы. Однако рассчитывать на чисто биологическую чайнофобию не приходится – и начинаются разговоры о том, что пришельцы уродуют чужую почву, а четыре урожая в год снимают за счет неведомых химикатов, которые скармливают нам вместе с овощами. Настоящий документалист, услышав такое, провел бы журналистское расследование и выяснил, что тут правда, а что досужая болтовня, но куда ж нашему автору, промеж других съемок и прочих дел выбравшемуся в народ, заниматься расследованиями? Резонерствовать с актерской слезой в голосе куда проще.

Впрочем, в пустом времени фильма, которое в нехудожественном виде являет публике авторские идефиксы и комплексы, под самый конец все же попадается один замечательный эпизод, где автор использует известный в документалистике «метод провокации» - находит в умирающей деревне телефон-автомат (похожий на рояль в кустах, но, возможно, настоящий) и звонит 03 и 02, дабы сообщить скорой помощи о том, что больная при смерти, а милиции – о ее убийстве. В рамках параноидальной авторской концепции подобная реализация метафоры вполне естественна, но весьма комична, так бессознательно оглядывается на старый анекдот про человека, который звонит в общество «Память» и спрашивает: «Скажите, а это правда, что евреи продали Россию?». «Конечно, правда! А тебе чего надо, жидовская морда?!». «Скажите, пожалуйста, где я могу получить свою долю?».

Хочется, чтобы свою долю получил и Никита Михалков, разоблачивший неустановленных виновников опустения русских деревень. Дайте ему президентским спецуказом столько земли, сколько человеку надо, да полстолька крепостных душ, да четверть столька сельхозтехники – чем бы усатое дитя ни тешилось, лишь бы не плакало на ночь глядя по государственному телеканалу.