Юрий БОГОМОЛОВ
«Мы» - о нас
К 25-летию возвращения замятинской антиутопии «Мы» на родину
***
На дату обратил внимание «Наблюдатель» (телеканал «Культура»), и стало понятно, что перечитывание и переобдумывание не новых книг – штука полезная. Когда-то прочитанное со временем обнаруживает новую глубину и актуальность.
***
Четверть века назад, когда роман Евгения Замятина «Мы» вместе с другими созданиями писателя на легальных основаниях объявился, Виктор Шкловский написал: «Трудно входить в литературу большому писателю. Еще труднее – возвращаться».
А возвращаться  замятинскому роману в 1988-м было особенно трудно, поскольку в том же году был в России легализован и роман-антиутопия «1984». Но оруэлловская антиутопия пришла к нам в ореоле самиздатовской и тамиздатовской славы. Да и специздание ее в 1959-м тиражом в 200 экземпляров по спецзаданию Свыше и под контролем КГБ тоже кое-что сделало для обострения широкого интереса именно к ней.
Замятин невольно оказался в тени Оруэлла.
Невольно казалось, что «Мы» писаны под впечатлением «1984», хотя на самом деле, если кто-то у кого-то что-то и позаимствовал, то скорее Оруэлл – у Замятина, поскольку первый «изрыгнул грязную клевету на мир социализма» на 25 лет позже второго.
Больший читательский успех сопутствовал Оруэллу еще и потому, что тоталитарная матрица, описанная им, не воспринималась как нечто инопланетное. Все сюжетные перипетии «1984» считывались как реальные, только несколько утрированные. Словно мы все это с той или иной степенью подобия уже проходили: и новояз, и двоемыслие, и министерство изобилия, и министерство правды, и мыслепреступление. И эти слоганы, подтвержденные практикой советской действительности: «Свобода – это  рабство», «Мир – это война», «Незнание – сила», к коим я бы добавил еще один: «Демократия – это тоталитарризм». И вроде бы разоблаченный культ личности Большого Брата остался позади.  
Словом, тогда в 1988-м советский читатель в разгаре перестройки и гласности читал антиутопию Оруэлла, как своего рода сатирический постскриптум к уходящей на наших глазах натуре.
Тогда, как все излагаемое в «Мы», воспринималось как  научно-фантастический проект, то ли реализованный в другой галактике, то ли возможный на Земле, но в отдаленном будущем.
Сегодня, соотнося обе антиутопии, прихожу к пониманию, что Замятин, пожалуй, глубже проник в подноготную тоталитарной системы, нежели это сделал Оруэлл.
Если империя Большого Брата еще только на пути к торжеству идеи социал-националистического государства, то империя Всеобщего Благодетеля это уже – тожество.
Главная угроза империи Большого Брата – способность человека самостоятельно думать. Собственная мысль – это и есть мыслепреступление. Наиболее эффективная репрессия в борьбе с ним – лоботомия с последующим умственным рабством, результатом  которого и становится то, что граждане не способны различить крайности, то есть отделить в своем сознании свободу от рабства, знание от незнания, демократию от тоталитаризма и т.д.  
Инакомыслящий господин Уинстон болен склонностью к рефлексии и потому подвергается насильственному врачеванию.
Оруэлл заканчивает свою антиутопию словами: "...Все хорошо, теперь все хорошо, борьба закончилась. Он одержал над собой победу. Он любил Старшего Брата". Полюбить-то он полюбил, как это ни было трудно. А разлюбить этого Брата оказалось еще труднее, в чем многие из нас имели возможность убедиться на собственной шкуре.
У героев «Мы» уже нет имен, фамилий и тем более отчеств; у них только нумера. В этом царстве-государстве другая болезнь считается смертельно опасной – наличие в теле нумера души.
Опасна она и для отдельного человека, и для всего Единого Государства.
Ее наличие есть уже душепреступление, заключающееся в измене разуму. Стало быть, вопрос поставлен ребром: душа или разум? Что-то срединное невозможно.
Вот в чем откровение Замятина: и революция и гражданская война – это не самые существенные коллизии. Самая фундаментальное противоборство – битва между рацио и природным инстинктом. Дикие, стихийные люди осаждают город машинных людей.
Роман кончается словами: «В городе сконструирована временная стена из высоковольтных волн. Я уверен -- мы победим. Потому что разум должен победить».
Замятину довелось своими глазами увидеть сражение Стихии с Разумом. Оно шло с переменным успехом. Война стала перманентной. Но до сих пор неясно, кто в ней победил. Ясно только то, что полная и окончательная победа одной из сторон добром не кончится.
***
Эпилогом к роману Замятина «Мы» можно рассматривать фильм Александра Сокурова «Мы» о последних днях Ленина.
Ленин в "Тельце" не знает никаких нравственных мук и угрызений совести; его мука и отчаяние от того, что его оставил рассудок. Тот самый, что был стержнем его внутреннего мира. Тот, в который он пытался заточить весь мир.
Его рассудок призван был заменить и совесть, и мораль, и любовь. Что целесообразно, то и свято. Что логично, то и неизбежно. Рационализм превыше всего. На этом, по Сокурову и Арабову, и основан ленинский глобализм. Неважно, какое он имел отношение к реальному историческому персонажу.
Важно, что это та реальность, которую ХХ век переварил и которую XXI еще долго будет отрыгивать.
Что правда, то правда: сон разума рождает чудовищ. Но вечная бессонница разума способна вызвать к жизни такое, что не может и присниться.