Сергей Соловьев:
Я вооружен и очень опасен
Юбилей подкрался неожиданно. Сергей Соловьев, автор фильмов «Станционный смотритель», «Сто дней после детства», «Спасатель», «Асса», «Нежный возраст», «Одноклассники», «Анна Каренина», руководитель мастерской и профессор ВГИКа, президент международного кинофестиваля «Дух огня» в Ханты-Мансийске, наконец, человек, по словам коллег, сочетающий в себе пробивную энергию танка и обходительность гейши, поражающий и сегодня своей сумасшедшей витальной энергией, готовится  отметить 70-летие. Наш обозреватель отправился на встречу с мастером.
Леонид Павлючик
-- Сергей Александрович, как юбилей праздновать будете? Говорят, где-то на окраине Москвы есть секретная забегаловка, и там вы каждый год отмечаете свои дни рождения…
-- Это тайное место. Такой покосившийся шалман. Он достался мне в наследство от моих друзей Саши Абдулова и Вахтанга Кикабидзе. Они, будучи достаточно разными людьми, с разных концов привели меня в этот шалман, который располагается посредине городского пейзажа начала 70-х годов. На подходе к нему – большая лужа, в луже лежат кирпичи, по ним нужно прыгать, чтобы попасть внутрь. Но это и правда мое любимое место. Здесь сохранились интерьеры, какие можно увидеть, скажем, в фильме Отара Иоселиани «Листопад». Это нетленный остров какой-то странной, почти придурочной красоты, хорошего вкуса и отличной кухни, на фоне которой меркнет весь блеск наших гламурных ресторанов. Вот там мы и выпьем по рюмке. А где «там» – не скажу. Тем более, надеюсь, что это событие не превратится во что-то «общественно значимое. Придет буквально десяток самых близких мне людей.  
-- А, скажем, торжественный вечер в Колонном зале Дома Союзов?
-- Бог миловал. Мне и в шалмане-то страшновато. Я искренне не понимаю, что должен символизировать этот юбилей. Ну, какое-то количество раз – примерно 70, с учетом астрономических погрешностей, -- земля прокрутилась вокруг своей оси. Раньше она крутилась сама по себе, а сейчас крутится вместе с моими ста килограммами. Вот такое сомнительное достижение. Я бы и рад заставить себя вдохновиться этим обстоятельством, но не очень получается.
-- Говорят, настоящий художник всю жизнь пишет одну книгу и снимает один фильм. Можете сказать так про себя?
-- Наверное, да. В 1966 году вместе с Петей Мостовым и Пашей Коганом я сделал дебютную документальную ленту «Взгляните на лицо». Она про то, как посетители смотрят выставленную в Эрмитаже великую картину Леонардо да Винчи «Мадонна Литта». Выражаясь языком Всеволода Мейерхольда, который все свои постановки именовал музыкальным термином «опусы» (неизменно под порядковыми номерами), это был мой первый опус. Потом их было еще 17 или 18 – это уж как считать. Среди них нет моих особо любимых, а, тем более, нелюбимых картин, снятых ради куска хлеба -- каждую я старался делать от души. Большинство из них появились вроде бы случайно и по случайным поводам, но, думаю, все вместе они все-таки сложились в некое пусть и сумбурное, но высказывание о нашем времени, стали какой-то формой моей, что ли, исповеди. Помните, как у Блока: «Чтобы по бледным заревам искусства узнали жизни гибельный пожар». Вот по этим «бледным заревам», кому охота, можно узнать и про «пламенный пожар жизни». И про пожар моей жизни, наверное, тоже.
Другое дело, что наряду с поставленными фильмами у меня есть немалое количество нереализованных замыслов, например, написанный вместе с Геной Шпаликовым сценарий «Все наши дни рождения», который, кстати, хоть сегодня я мог бы снимать, он мне, кажется, совсем не устарел. Жаль и планировавшуюся экранизацию чеховского «Иванова» с Олегом Янковским, и «Метафизику любви» -- историю мучительных и прекрасных взаимоотношений Тургенева и Полины Виардо, в котором роль русского классика должен был играть опять-таки Янковский. Все эти непоставленные сценарии и подготовленные проекты фильмов я собираюсь даже издать отдельной книжкой. С ними пуссенновский пейзаж моей унылой жизни и души был бы, может быть, поживее.
-- Однажды в разговоре со мной вы в шутку назвали себя незаметным кинематографическим деятелем в эпоху Бекмамбетова…
-- Ну, времена меняются, сегодня на смену Бекмамбетову уже пришли другие. Но по существу я не отрекаюсь от этой фразы.
-- Завидуете кассовым успехам Бекмамбетова и К?
-- Что вы, ничуть. Я только один раз в своей профессиональной жизни испытал дикую зависть. Это случилось после провала в прокате моего фильма «Чужая белая и рябой». Картина к тому времени уже получила в Венеции Большой специальный приз, в Италии была вполне восторженная пресса, а на родине тем временем потихоньку завозили на сеансы солдат, чтобы в зале было поменьше обидно зияющих прорех. По иронии судьбы в это самое время на фильм Володи Меньшова «Москва слезам не верит» люди занимали очереди с ночи. И вот эта зависть продиктовала мне замысел «Ассы». Я попробовал выработать некий беспроигрышный модуль кассового успеха. За основу решил взять индийскую мелодраму и ее типовые клише. В фильме должен быть, решил я, преуспевающий бизнесмен преклонных лет, его любовница -- молоденькая святая душа. У любовницы -- любовь к молодому пусть не индусу, так к Африке. Ну, и конечно, должна быть ревность, кровь, месть, музыка, песни, пляски.
Тут я, правда, спотыкался. Я не очень понимал, кто будет петь и о чем. У меня хорошие отношения с Аллой Пугачевой, в то время я даже долго размышлял, какие песни у нее выпросить? «Лето, ах лето»? Но тут режиссер Эшпай мне подсказал: езжайте в Ленинград, там есть удивительные ребята, они и поют, и вообще такое вытворяют… Я поехал и открыл для себя новый мир. Я ведь никого из них в то время не знал -- ни Цоя, ни Гребенщикова, никого. Открыв рот и раззявив уши, я, как восторженный неофит, впитывал в себя культуру питерского андеграунда 70-х, испытывая эстетическое потрясение от творчества этих чрезвычайно одаренных людей. Вот так начиналась «Асса», наверное, моя самая популярная в народе картина.
-- Тем не менее, сто миллионов зрителей, подобно фильму Меньшова, она не собрала…
-- «Асса» стоила на круг 450 тысяч рублей. За первые 8 месяцев проката -- а дальше прокат в одночасье рухнул -- ее успело посмотреть 18 миллионов зрителей. Умножьте эту цифру на цену билета… В итоге «Асса» окупилась многократно, не говоря уже о том, что фильм идет до сих пор. Я тогда понял для себя, что тоже могу снять и вполне успешный в коммерческом плане фильм…
-- «Асса» - редкий в вашем творчестве пример «актуального», «перестроечного» кино. Большей частью вы ведете диалог с Х1Х веком. Даже в фильмах на современную тему сквозят реминисценции из русской классики…
-- Что делать: я люблю Х1Х век, да и ХХ, основанный на традициях Х1Х-го. Хотим мы этого или нет, все наши сочинения, опусы, фильмы, книги – они выходят на свет Божий уже после того, как «Анна Каренина» и «Война и мир» были написаны Львом Толстым, после «Идиота» и «Бесов» Достоевского, после Гоголя, Тургенева, Лескова, Чехова… А те, в свою очередь, появились на свет после Пушкина. И какой же еще вклад в человеческую цивилизацию мы как народ внесли, если это не вклад нашей великой русской классики? Вот почему я с таким удовольствием экранизирую произведения наших классиков.
-- Говорят, вы собирались снимать фильм о Пушкине с Ричардом Гиром в главной роли…
-- Да, было и такое. Я даже сценарий сочинил. А Ричард Гир в то время был еще никому неизвестным актером, фильмы с его участием у нас не шли, всемирная эпоха «Красотки» еще не наступила. Молодой Гир приехал на Московский кинофестиваль, болтался вокруг да около и не знал, чем заняться. Попробовал было пить вместе с другими фестивальными бойцами, но быстро понял, что не потянет -- не хватит здоровья. Тогда с гостями ММКФ поехал на экскурсию в Ленинград, попал в Пушкинский дом на Мойке. Повезло с толковым экскурсоводом, Гир в итоге провел там целый день, услышал историю жизни и дуэли Пушкина, которая его буквально ошеломила.
Так случилось, что нас с Гиром познакомили почти в то же время. Он поделился со мной своим пушкинским озарением. Решили делать картину. «Это дело твоей жизни, это дело моей жизни», -- сказал расчувствовавшийся Гир. Мы побратались на Воробьевых горах, как Герцен с Огаревым. «Тебя нужно как-нибудь затолкать в Голливуд», -- с американской деловитостью предложил Гир. Как он меня заталкивал в Голливуд -- это отдельная, почти криминальная история. Но закончилось она тем, что вот я сижу перед вами в Москве на Большой Бронной, а Гир сидит у себя, скажем, на Голливудских холмах. Мы переписываемся, общаемся, можно сказать, дружим, последний раз встретились на его прекрасной фотовыставке о Тибете, которую он как автор-фотограф привозил в Москву. А фильм о Пушкине, увы, так и не состоялся.
-- Почему?
-- Потому что американское, а теперь уже и российское кино развивается в русле так называемого продюсерского кинематографа. А я родился и долго жил в благословенную эпоху тотального мирового режиссерского кино. А это разные миры. И вот, когда мы с Гиром попытались сговариваться с голливудскими продюсерами, те проявили неожиданную подкованность  в таинственном пушкинском вопросе. «Мы, можно сказать, тоже люди культур-мультур, мы хорошо знаем, что Пушкин был негром», -- печалились они Гиру. -- «Ну и…?» -- удивился тот. -- «А ты-то белый, -- тонко замечали они. -- Зато у нас есть Майкл Джексон. Вот с ним мы эту историю и попробуем провернуть». Когда я это услышал, то тут же и слился.
-- По-моему, зря. Это могло бы быть по-своему интересным…
-- Возможно. Но не для меня. Помните, как Высоцкий пел: «Там хорошо, но мне туда не надо». Вот мне туда не надо.
-- А что случилось с вашим фильмом про Тургенева?
-- Это чудовищная по бессмыслице история, которая длится уже несколько десятилетий. В свое время был написан сценарий, пошиты костюмы, сняты кинопробы, выбрана натура для фильма, главные роли в котором должны были исполнять Олег Янковский и Таня Друбич. Но тут наши по запарке сбили южнокорейский самолет, а, поскольку съемки должны были происходить во Франции, то французы сразу отказались иметь дело с «империей зла». С тех пор проект возгорался несколько раз, но…
Потрясающий финал у этой истории. Когда ушел из жизни Олег Янковский, я мысленно окончательно похоронил замысел. Но тут на фестиваль в Ханты-Мансийск приехала Фанни Ардан. Между прочим я рассказал ей и эту русско-французскую историю. Она загорелась проектом и готова была не только сыграть Полину Виардо, но даже и взять на себя французскую часть финансирования. Увлекся этой историей и Жерар Депардье, который страстно захотел сыграть Льва Толстого, на которого он, если присмотреться, вправду похож. Все это докатилось до тогдашнего министра культуры Авдеева. Министру вся эта затея понравилась. Он написал французам письмо, в котором назвал будущий фильм нашим общим вкладом не только в русскую и французскую, но и в мировую культуру. Вскоре после этого окрыленная Фанни с письмом в руках отправилась в Париж. А у Авдеева окончился министерский срок и его отправили послом в Ватикан.
Я приплелся в обновленное министерство культуры. «Все замечательно, -- сказали мне там. -- Но есть одна деликатная тонкость. Мы переходим к более демократичным формам субсидирования проектов, а потому отдадим ваш сценарий на суд ваших коллег, в экспертный совет». И отдали. Из 60 человек экспертов, моих товарищей по профессии, 55 проголосовали против. Так феерически закончилась эта многогодовая, многоходовая эпопея.
Сейчас драматически зависает мой фильм «Елизавета и Клодиль» о судьбе двух юных девушек на заре ХХ века, который мы планировали снимать во Франции, где, собственно, и происходит действие. Никто из французов прямо в сотрудничестве нам не  отказывает, но все мягко советуют не торопиться и сначала как-нибудь пережить нынешнее смутное время…
-- Как вы себе объясняете такое количество нереализованных интереснейших проектов? Что это – заговор чиновников, зависть, соперничество коллег?  
-- Никак не объясняю. Я уже привык. Правильно Бунин говорил: я же не серебряный рубль, чтобы всем нравиться.
-- Но?..
-- Но, слегка перефразируя Пушкина, слез печальных не смываю.
-- У читателей газеты может сложиться впечатление, что наш сегодняшний разговор – это своего рода кладбищенский реестр похороненных замыслов…
-- На самом деле, это совсем не так. Многое я надеюсь реализовать. Над этим и работаю. Недавно, например, поставил вместе со своими ВГИКовскими студентами спектакль «Война и мир». В истории русского театра это первая полная сценическая версия романа. Спектакль мы делали два года, идет он семь часов. Чуть раньше с теми же студентами мы выпустили спектакль по стихам, прозе, письмам Гены Шпаликова. Параллельно я сочинил новый сценарий по одному замечательному рассказу Андрея Геласимова – этот замысел, как гвоздь, уже год торчит в моей голове, но все не могу приступать к его реализации, поскольку хочется верить, что как-нибудь правильно разрешится  ситуация с фильмом «Елизавета и Клодиль»…
И еще я постоянно фотографирую – это, может быть, главная страсть моей жизни. Она проснулась во мне в 10-летнем возрасте, когда мне подарили первый фотоаппарат и объяснили, как нажимать кнопку с вылетающей из объектива «птичкой». Издательство «Белый город» готовится выпустить два объемистых альбома с моими фотографиями, а в Академии художеств выделили залы на двух этажах для моей большой персональной фотовыставки, которая откроется в октябре и продлится полтора месяца. Там же вдобавок можно будет посмотреть все мои фильмы. Большая ретроспектива моих фильмов готовится в кинотеатре «Эльдар». Так что я вполне востребованный и даже счастливый человек. Можете так и написать.
-- Напишу. Но читатели не просят мне, если я не спрошу вас про прекрасную Татьяну Друбич, вашу музу…
-- Даже не знаю, как на этот вопрос отвечать. У меня в голове сразу возникают мои самодельные стишки: «Приходила ко мне муза, Герой Советского Союза». На самом деле, Таня никакой не герой, но без нее я плохо представляю свои фильмы. В Канаде на премьере «Анны Карениной» журналисты меня спросили, почему героиню играет именно Друбич. Я поначалу замялся, потом смело сформулировал: «Вот у товарища Дзержинского, председателя Чрезвычайной Комиссии, наверняка был свой любимый пистолет. А Таня Друбич -- мой любимый пистолет». Так что прошу запомнить: я вооружен и очень опасен.
(С небольшими сокращениями опубликовано в газете "РГ-неделя").