12 ноября могло бы исполниться 80 лет замечательной актрисе, звезде советского и российского кино, народной артистке СССР Людмиле Гурченко. Ее не с кем сравнивать, ее некем заменить — прошедшие после ее ухода годы это сполна доказали. Как всякая крупная личность, она не была послушным пластилином в руках случая или режиссера. Она сама строила свою судьбу — иногда ошибаясь, иногда оступаясь, но неизменно служа высокому искусству. Сегодня о великой актрисе в разговоре с нашим обозревателем вспоминает драматург и режиссер Виктор МЕРЕЖКО.

— Виктор Иванович, вы хорошо знали Людмилу Гурченко, написали для нее три сценария...

— Сходу могу вспомнить только два: «Уходя — уходи» и «Аплодисменты, аплодисменты». А третий какой?

— «Полеты во сне и наяву»...

— «Полеты...» я на нее не писал. Гурченко пригласил на роль режиссер фильма Роман Балаян. Перед этим он посоветовался со мной. Я ответил, что да, конечно, Гурченко — загадочная, таинственная, красивая женщина на грани увядания — вполне подходит на эту роль. И она ее блестяще сыграла. А вот «Аплодисменты, аплодисменты» я писал в расчете на Люсю. Вернее, изначально сценарий писался для Надежды Румянцевой. Мы жили по соседству, и звезда «Девчат» и «Королевы бензоколонки» часто рассказывала мне, как мотается с копиями фильмов по провинции, как трудно живет и выживает, как безуспешно и безутешно ждет ролей. Как-то в разговоре обронила фразу: «Когда-то я была популярной актрисой, а сейчас я актриса прошлых лет». Я и сценарий так назвал — «Актриса прошлых лет».

Когда дописывал его, то понял, что получилась роль не для Румянцевой — там надо петь, танцевать, а я не был уверен, что Надя с этими задачами легко справится. Так пришла мысль переориентировать сценарий на Гурченко. Людмила Марковна почему-то решила, что я писал роль, основываясь на ее биографической книге. Я книжку ее, к стыду своему, не читал и даже в руках не держал. Тем не менее, мы с ней замечательно поладили. Обнялись, поцеловались, она уехала в Ленинград сниматься в фильме, который доверили молодому режиссеру Виктору Бутурлину. А я уехал с женой и детьми отдыхать и писать очередной сценарий на Рижское взморье.

Отдыхал я, впрочем, недолго — с «Ленфильма» стали раздаваться звонки: приезжай, Гурченко отказывается работать с режиссером, игнорирует его, взяла съемочную площадку в свои руки — а она, надо сказать, всегда тяготела к режиссуре. Я появился в павильоне, не предупредив о своем приезде ни Гурченко, ни Бутурлина. Первое, что я услышал, был поток непечатных выражений из прекрасных уст нашей великой актрисы в адрес постановщика. Я опешил: «Люся, ты с ума сошла? Так нельзя разговаривать с режиссером». Вслед за этим набор нелестных эпитетов пришлось выслушать уже мне. Потом мы пошли в кафе, я пытался их мирить. Кажется, без большого успеха. В результате я вернулся в Прибалтику, оставив их самих разбираться с фильмом. Я был тогда нарасхват, у меня в год выходило по три-четыре картины, я не мог улаживать все возникающие конфликты. В итоге получилось то, что получилось. Картина неплохая, но не такая, какой я себе ее представлял.

— Что все-таки произошло: Гурченко по ходу дела переписывала сценарий, добавляла сцены от себя?

— Скорее, она по-иному трактовала роль, да и стиль, эстетику всего фильма. Бутурлин хотел рассказать мягкую лирическую историю, Люся жаждала эксцентрики и остроты. В итоге песен, танцев, эксцентрики в фильме сильно добавилось, зато многие написанные мною сцены (примерно треть сценария) выпали. В том числе провисли отношения героини с дочкой и бывшим мужем, которого играл Ширвиндт, оказалась урезанной сюжетная линия режиссера в исполнении Табакова. В общем, история скукожилась. Тем не менее, картина популярна до сих пор, ее часто показывают по ТВ. Но в наших отношениях с Гурченко с тех пор пролегла легкая трещинка. Мы встречались, общались, но уже не обнимались и не целовались. Я понимал, что она своими импровизациями отчасти загубила сценарий. Картина получилась хлесткая, пестрая, эпатажная, шумная, но в ней нет той пронзительности, которую можно было извлечь из сценария. Мне кажется, подсознательно это чувствовала и она сама. И нам нечего в этой ситуации было сказать друг другу.

— Людмила Марковна всегда была такой неуправляемой?

— Не всегда. Гурченко уважала и даже боялась Виктора Трегубовича, который в «Старых стенах», невзирая на тянущийся за актрисой слегка легкомысленный шлейф «мюзик-холльной» актрисы, открыл в ней глубокий драматический дар, который впоследствии проявился еще и в нашем общем фильме «Уходя — уходи». Ее героиня там такая неприбранная, чуток замызганная и — необыкновенно прекрасная. Замечательно справлялся с Люсей Никита Михалков, Андрей Кончаловский, думаю, что и Эльдар Рязанов, Алексей Герман крепко держали ее в руках. Не случайно она сыграла у них лучшие свои роли. Людмила Марковна была природным бриллиантом, но, как всякий бриллиант, нуждалась в огранке. Это относится, к слову говоря, и к другой великой актрисе — Нонне Мордюковой. Кроме фильмов «Трясина» Григория Чухрая и «Родня» того же Михалкова, к которым и я имел отношение, Нонна Викторовна мало где показала всю глубину своего народного таланта.

— Как вам кажется, а Людмила Марковна сполна реализовала себя?

— Она всю жизнь искала себя, ее бросало из стороны в сторону. После ошеломительного успеха «Карнавальной ночи» Люся со временем осознала, что фильмы такого рода и жанра случаются редко. И долго не могла понять, что ей делать и куда двигаться дальше. Часто говорят и пишут, что она десятилетиями бедствовала, чуть ли не под забором валялась, что были какие-то гонения, преследования, запреты на профессию. Чушь это все. Просто режиссеры не знали, как использовать ее, к чему применить. И, конечно, мешал ее характер. Она была эпатажна, резка, непредсказуема в словах, поведении, оценках, реакциях. С ней многие попросту боялись связываться. Никогда нельзя было предвидеть, как она среагирует на сценарий, на замечание режиссера.

Безусловно, она была одержима работой. Не позволяла себе играть вполсилы. Но порой ее поиски уходили в форму, в эффектный внешний рисунок. А его иногда нужно глубоко спрятать, чтобы выявить внутреннее состояние героини. Я несколько раз видел Гурченко на даче у Михалкова, где она была не накрашенной, естественной, искренней, простой, милой. Вот такой бы ее и снимать, потрясенно думал я. Такой ее и снял Трегубович в «Уходя-уходи», Кончаловский в «Сибириаде», Михалков в «Пяти вечерах»...

— Говорят, она играла не только в кино, но и в жизни...

— Да, в ней присутствовал легкий нарциссизм, желание любоваться собой. Помню, мы с моей женой Тамарой гостили у нее в квартире на Садово-Кудринской. Был накрыт шикарный стол, мы немного выпивали, она рассказывала много смешного про Кобзона. Все было прекрасно, но как бы это поточнее сказать... Вот Нонна Мордюкова, про которую я уже вспоминал, тоже была прекрасной рассказчицей. Она не выстраивала заранее сюжет, рассказывала свои истории спонтанно, вразброс, но так живо, по-народному метко, что нельзя было не хохотать от души. А Люся даже в устных рассказах концертировала, была на котурнах. Я думаю, она и в жизни играла роль. Роль звезды. И была пленницей создаваемого ею образа. Всегда накрашенная, молодая, стильно одетая, с густым тоном на лице — даже в летний зной, она играла в жизни то ли Мерилин Монро, то ли Любовь Орлову.

— Ее, кстати, часто сравнивают с Любовью Орловой. Как вам кажется, эти сравнения правомерны?

— Я скажу сейчас вещь непривычную, и пусть меня Бог простит, но Гурченко была более ярко одарена природой, чем Орлова. Любовь Петровна всю жизнь играла вариации одной роли, не случайно снималась только у Александрова. И не потому, что он ей не разрешал сниматься у других, а потому, что играть другое она по большому счету не могла и не умела. Я видел ее в театре, это было не очень интересное зрелище. А Гурченко могла и умела многое. Она пела и танцевала не хуже Орловой, но при этом была большой драматической актрисой. А еще она писала книги, сочиняла музыку, пела на эстраде, создавала для себя костюмы, а в конце жизни в качестве режиссера поставила фильм «Пестрые сумерки». Ей все хотелось познать, попробовать. Если бы представилась возможность, она бы крутилась на трапеции под куполом цирка. Но все объять невозможно, и наиболее глубоко она реализовала себя все-таки в кино. Хотя до самой сердцевины ее таланта, думается, мало кто докопался. То ли она не пускала, то ли драматургического материала не хватало, то ли режиссерской въедливости не доставало. Даже в фильме «Двадцать дней без войны» у Алексея Германа она сыграла замечательно, тонко, сдержанно, но, на мой вкус, слишком ровно, однотонно. Какого-то излома, внутреннего взрыва мне в ее исполнении не хватило.

— Говорят, у Людмилы Марковны всю жизнь, начиная с Леночки Крыловой в «Карнавальной ночи», талия была 46 сантиметров. Это природа постаралась или Людмила Марковна тоже приложила усилия?
Дальше - здесь:
http://www.trud.ru/article/06-11-2015/1330673_viktor_merezhko_byt_muzhem_gurchenko__eto_put_na_eshafot.html