Это произошло в начале восьмого вечером в среду. За два часа до того мы говорили с Людмилой Гурченко по телефону, обсуждали гулявшую по Интернету «новость» о ее смерти. «Значит, буду жить долго!» - смеялась она.

Но рубцы на сердце остаются, накапливаются, пока однажды не достигнут критического уровня. И тогда досужие сплетни становятся страшной реальностью. Людмилы Гурченко больше нет. Великой актрисы и потрясающего, универсально талантливого человека с ранимой душой и драматичной судьбой.

Сейчас еще трудно представить масштаб потери. Для нашего искусства, где не так уж много талантов такого масштаба. И для всех нас, чью жизнь эта уникальная женщина сумела сделать много светлее, радостнее, духовно богаче. До последнего мгновения актриса была в работе, была полна планов, осуществлению которых мешала полученная недавно травма. Еще, в сущности, не появился на экранах ее фильм «Пестрые сумерки» - свидетельство ее отзывчивости на чужую беду. Он рассказывал историю гениально одаренного слепого музыканта, с которым ее свела судьба – и она не могла остаться к его судьбе равнодушной, все сделала, чтобы ему помочь в жизни, а потом поведала о нем в своем кино.

Она была человеком, редкостно стойким к ударам собственной судьбы. А они сыпались на нее постоянно: и когда партийные чиновники мстительно отлучали ее от кино, и когда режиссеры не могли разглядеть в поющей звезде серьезную драматическую актрису, и когда уже давний перелом ноги на съемках музыкального фильма поставил под сомнение всю ее дальнейшую карьеру, и когда репортеры «желтой прессы» пытались уязвить ее актерское и человеческое достоинство. Она всегда держала удар и была настоящим бойцом, унаследовав эти качества от своего отца, которого бесконечно любила, заветам которого следовала и о котором снова и снова рассказывала до последних своих дней. Это он первым понял, что его дочурка – актриса. Она такой родилась.

Но говорить о ней только как об актрисе невозможно. Она была в первую очередь яркой, масштабной личностью, уникально одаренной и безбрежной по широте творческих возможностей. Все, за что она бралась, у нее получалось превосходно. Писала песни, они входили потом в ее концертный репертуар и в ее фильмы. Писала книги, их жанр много шире мемуарного, - возникал портрет времени, в котором жила страна на протяжении более полувека. Ровно ничем из этого времени она не хотела поступаться. Своим военным детством в промерзшем оккупированном Харькове. Своей внешне блестящей, а на самом деле трудной дорогой в искусстве. Своим советским прошлым, где она получила честно заработанное звание народной артистки СССР – звание, которым она всегда гордилась.

Она была действительно народной артисткой. Плоть от плоти своего народа. Досконально знающей его жизнь, его боль принимающей как свою. Пересмотрите теперь ее драматические роли в фильмах «Двадцать дней без войны», «Сибириада», «Старые стены» или «Пять вечеров» - вы многое важное поймете про этого человека и про свою страну.

Она была и совершенно роскошной комедийной актрисой. Парадоксальной, владеющей полной палитрой комедийных красок, от полунамека до гротеска. И она была дивой. Причем именно нашей, не «заморской» - потому что умела и в этом звездном облике оставаться по-прежнему близкой и родной.

Она переиграла, наверное, все жанры в кино – от высокой трагедии до оперетты и мюзикла, где тоже не знала себе равных. Музыка текла в жилах этой актрисы, мелодии и ритмы были для Людмилы Гурченко той живительной субстанцией, которая одухотворяла все ее творчество. Такой музыкальной одаренности я тоже почти не встречал в людях: музыка для нее была не одним из элементов, составляющих ее профессию, она и была ее жизнью, она умела слышать ее ритмы и в дуновениях ветра, и в стуке каблучков по асфальту, и даже в молчании. Только за два часа до ее кончины мы весело обсуждали с ней только что просмотренный ею киномюзикл «Продюсеры», и чувствовалось, как нетерпеливо ждет актриса момента, когда, забыв об очередной травме, она снова выйдет на сцену – и зал замрет от восторга. И опять-таки мало я знал людей театра, эстрады или кино, кто умел бы вот так мгновенно покорить самых разных людей в зрительном зале и сплотить их единым потоком добрых и счастливых чувств.

Людмила Гурченко из редчайшей породы лицедеев, которые одновременно – авторы. Ее роли, как и ее книги, как и песни - работы авторские, чаще всего исповедальные. Ее жизнь, окружающая ее реальность - вот среда, в которой она искала созвучность с предложенной ролью. Был такой резонанс – и роль выходила блистательной: глубокой, умной, проникновенной, каждому близкой.

Ее наблюдательность, ее хваткий, острый взгляд отбирали из жизни самые выразительные краски. Она могла выразить любое человеческое состояние, любой характер, любой возраст – потому что в кладовых ее памяти хранились тысячи вот таких «эскизов», мгновенных зарисовок, моментальных «фото» всего, что она видела. Ее рабочий день длился круглые сутки: она признавалась, что иногда какие-то актерские решения приходили к ней во сне или в моменты бессонницы. Вне работы не было для нее никакой жизни. Она пришла в искусство честно ему служить – и служила истово, самоотверженно, убежденно.

Сегодня, когда пришла горькая пора говорить о ней в прошедшем времени, особенно остро ощущаешь эту исповедальность, эту личную интонацию ее ролей и ее песен. «Еще не раз вы вспомните меня…» - поет она, и мы знаем: так и будет. Потому что незаменимые люди существуют – она одна из них.

Ее владение профессией было производным от ее преданности искусству – она не умела и не могла что-либо делать «вполноги» и одинаково выкладывалась, выступая перед многотысячным залом или обращаясь к двум десяткам слушателей. Она «брала» аудиторию мгновенно и навсегда, и еще вчера безразличные к ней люди уходили счастливыми и влюбленными – они знали Гурченко-актрису, а теперь узнали Гурченко-человека. Ее энергия, ее жизнелюбие, ее способность сочувствовать и не просто уважать своих зрителей, но и любить, и понимать их – все это возвращалось ей ответной любовью. «Вас никто не любит, кроме народа» - пошутил кто-то из ее коллег, и ей запала в душу эта спасительная для нее мысль: сколько бы ударов и уколов ни наносили ей рецензенты из тех, что охотно самовыражаются за чужой счет, - она всегда чувствовала любовь миллионов, ее ценила и была за нее благодарна.

Сегодня, когда ее уже нет, понимаешь, что ушел в зону невидимости еще один из немногих оставшихся мастеров, по которому коллеги сверяли часы, у которого учились профессионализму и отношению к своему делу. Уходом Гурченко нанесен невосполнимый урон самой актерской профессии.

Она крайне болезненно реагировала на то, что происходит теперь с нашей культурой, кинематографом, общественной моралью. Даже в последнем нашем разговоре она рассказывала о поголовном невежестве, которое демонстрируют сегодняшние молодые во всем, что касается недавнего еще прошлого: она относилась к этому как к предательству дорогих ей идеалов. Понимала отлично, что идеал – важнейшая составляющая жизни страны, общества и культуры. Что исчезновение идеала или подмена его суррогатами приводит к выветриванию из искусства – искусства, к разъеданию общественной морали. Каждый день приносил все новые доказательства этой ее правоты. И она не хотела к этой новой реальности приспосабливаться, и, при всей ее страсти оставаться всегда молодой, к новомодному цинизму и пофигизму испытывала только отвращение.

Так что Людмила Гурченко - значительно больше, чем уникально одаренная актриса. Она – из тех эпохальных личностей, без которых жизнь оставшихся становится значительно хуже.

Ушла Гурченко – и словно в мире погасили свет. Поверить в это, как в любую глобальную катастрофу, невозможно.