Михаил Лемхин
Когда я узнал, что Артуро Рипстайн приглашен в жюри Московского кинофестиваля, я вспомнил про староё своё интервью с этим, почти неизвестным в России режиссёром. Полагаю, оно может быть интересно и сегодня.  



Артуро Рипстайн снимает грустные фильмы. Дело не в  том о чём его картины, дело в том, как он смотрит на людей. Это взгляд грустного человека, грустного еврея, настольная книга которого Экклезиаст.
«Суета сует, сказал Экклезиаст, суета сует, - всё суета!»
Артуро Рипстайн любит пересказывать старые истории, выбрасывая из них пафос и героический флёр. Трагедия в переложении Рипстайна превращается в бытовую драму. Он рассказывает, например, историю Медеи, будто речь идёт о самом обыденном происшествии и даёт этому фильму название ”Asi Es La Vida”, «Такова жизнь». Можете себе представить «Медею», вышедшую, скажем, из под пера Зощенко?  
В 1967 году Артур Пенн предложил нам историю знаменитых гангстеров Бонни и Клайда, рассказанную с горькой иронией, как трагедию безысходности, породившей стихийный протест. Картина Пенна «Бонни и Клайд», созвучная настроениям молодёжи шестидесятых годов, пыталась объяснить и почти оправдать своих героев.
Сюжет ленты Рипстайна «Тёмно-красный» базируется на реальной истории Раймонда Фернандеса и Марши Бек, совершивших в 40-х годах прошлого века серию жестоких и абсурдных убийств. Но одновременно герои этой ленты, которых в фильме зовут Корал и Николас, похожи и на другую пару легендарных убийц - на Бонни Паркер и Клайда Барроу.
Артуро Рипстайн повествует о «похождениях» своих героев, людей жалких и глупых, поступки которых невероятно чудовищны и одновременно чудовищно банальны. Но там где Артур Пенн подчёркивает социальное, подталкивая нас к выводу - протест, Артуро Рипстайн подчёркивает извечное – глупость и похоть. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Более того, Рипстайн даже готов поверить, что это и есть любовь.
Лента Рипстайна пародирует не только структуру картины Артура Пенна, но даже некоторые сцены, в частности, ставшую уже хрестоматийной, сцену гибели знаменитых гангстеров, но, вместо смерти в бою, Рипстайн показывает нам бессудный расстрел своей полусумасшедшей пары. «Они хотят пристрелить нас, как зверей», - всхлипывает Корал. «Не бойся, моя принцесса, мы навсегда будем вместе», - отвечает Николас. В следующую секунду их настигают пули, и, держась за руки, Корал и Николас падают лицом вниз, в мутную лужу.  
***
С Артуро Рипстайном я познакомился два года назад, когда он привёз на Санфранцисский фестиваль, картину «Тёмно-красный”. Фильмы его и раньше включались в программу фестиваля, и сам он, наверное, приезжал, но я как-то с ним не сталкивался и картин его не видел. И может быть опять пропустил бы, но случилось, что мы с ним познакомились - познакомились и разговорились.
Нас познакомил директор фестиваля Питер Скарлет: “Вот человек, который постоянно агитирует меня за Сокурова”, - сказал Питер. Я проходил мимо, а у них, оказалось, речь в этот момент шла о Саше Сокурове. Артуро Рипстайн встретился с Сокуровым на каком-то фестивале (по-моему, на Берлинском), посмотрел “Мать и сын”, и фильм поразил его.
Мы проболтали с Рипстайном довольно долго, и в какой-то момент я сообразил, что пора уводить беседу от кино в сторону, ибо ещё немного и станет ясно, что я не видел фестивальной картины своего собеседника, более того, у меня вообще нет даже смутного представления о том, какие фильмы он снимает.
В тот же день я отправился смотреть “Тёмно-красный”, и это оказалась интересная, мастерски сделанная лента со своей фактурой, со своей эстетикой - там было изображение, а не разыгранная и заснятая на плёнку история.  
Первый свой фильм “Время умирать” (по сценарию Карлоса Фуэнтеса при участии Габриэля Гарсия Маркеса) Рипстайн снял в 1965 году. Картина “Тёмно-красный”, с которой началось моё знакомство с творчеством Артуро Рипстайна, была двадцатой по счёту. К тому моменту он работал в кино уже 32 года. И ни один его фильм не попал в американские кинотеатры, ни один не был выпущен на кассетах; в “Киноэнциклопедии” Эфраима Каца о Рипстайне ни слова.
В 1999 году Санфранцисский фестиваль присудил Артуро Рипстайну свою главную премию - Приз Куросавы за вклад в киноискусство. В рамках фестиваля была показана представительная ретроспектива его работ. Тогда же я записал вот это короткое интервью:
Михаил Лемхин - Артуро, вы сказали как-то, что выросли на студии. Я знаю, что Ваш отец был продюсером и что его родители приехали в Мексику из России...
Артуро Рипстайн -  Родители моей материи - из России, а родители отца приехали из Польши.
– После революции?
– Ещё до революции. Мой отец родился в Мексике, мама родилась в Соединённых Штатах, они встретились, и вот в результате появился я. Я родился в Мексике. Мой отец работал в киноиндустрии, и я вырос среди всего этого, действительно, практически, на студии. Я не знаю ничего другого, кроме кино, кино - это единственное, что я люблю в жизни.
– Легенда гласит, что вы решили стать режиссёром после того, как увидели бунюэлевского “Назарина”.
– Это правда... Я открыл, что существуют варианты - не только нормальные коммерческие фильмы, про которые я думал, что это и есть кино, но существует другой путь, и этот путь я выбрал, к добру или к худу...
– Вы были ассистентом Бунюэля на “Ангеле-истребителе”...
– Не совсем так. Я не имел права быть официальным ассистентом - я не был членом профсоюза. Я привозил его на съёмки и отвозил домой, я был  постоянно на площадке - я был наблюдатель, а не ассистент. Я мог задавать вопросы.
– А как началась ваша собственная кинематографическая карьера? Вам помог отец?
– Да. Но не так это было просто. Отец был против. Он хотел, чтобы я стал уважаемым и серьёзным человеком, например, юристом. Так что несколько лет я изучал юриспруденцию и историю. Но я настаивал, упрашивал. Мой приятель написал сценарий, я принёс его отцу, и, в конце концов, отец сказал - хорошо, но это было “да” с множеством условий. В результате получился не совсем такой фильм, какой я хотел бы сделать, а такой, какой  я должен был сделать... Фильм не стал коммерчески успешным - как и последующие мои фильмы, - но он был хорошо встречен...*
– И это открыло двери?
– Нет, двери всегда закрыты. Вы должны открывать двери каждый раз. В Мексике каждый фильм - это ваш последний фильм, и вы начинаете вашу карьеру с нуля каждый понедельник. Так что это не был старт. Я должен был бороться и за второй фильм, и за третий, и за четырнадцатый, и за двадцатый.
– Бороться, но уже по-другому, на ином уровне.
– Да, конечно. Теперь уже про меня могут сказать - мы знаем, что он относится к делу серьёзно: он просит вот такой бюджет, и он не перерасходует деньги, он говорит, что закончит работу к такому-то сроку и сдержит слово. То есть, про меня теперь могут сказать - он серьёзный режиссёр.... Результатом в Мексике не так уж интересуются. Не так важно - будет это провал или успех. То есть, это не значит, что после успеха вы легко получите деньги, а после провала не сможете выбить ничего. Я никогда не был успешным режиссёром, но каждый раз после некоторой борьбы мне удавалось запуститься с новым фильмом.
– Вы не были успешным режиссёром в коммерческом смысле. Но о ваших картинах говорили, писали, они демонстрировались на фестивалях, получали призы.
- Это помогает, но только чуть-чуть. Не такой уж я знаменитый режиссёр. В Мексике государство выделяет определённые деньги на кино. Вы пишете заявку и государство покрывает некоторый процент вашего бюджета. Остальные деньги вы должны найти сами. Деньги от государства вы получите - успешны ваши фильмы или нет. Кино рассматривается как часть культуры, на культуру выделяются определённые деньги - это закон. Остальную часть добыть труднее. Просто если вы работаете давно, двери легче открыть. Двери всегда закрыты, но иногда они ещё и заперты на замок.
– Я почему-то считал, что у мексиканского кино неплохие финансовые возможности: испаноязычный мир - Латинская Америка, Мексика, Испания - это десятки миллионов потенциальных зрителей. Да и Мексика сама по себе огромная страна.
– В Латинской Америке - как и во всём остальном мире - смотрят только голливудскую продукцию. Так что наши фильмы очень трудно экспортировать. Мы везде иностранцы, даже в собственной стране. А иностранные фильмы люди не так легко принимают. И единственная категория фильмов, которые не кажутся иностранными в любой стране, - это американские фильмы. 96-97 процентов фильмов, демонстрируемых в Мексике - американские.
– Но, язык, в конце концов?
– Не имеет значения. Мы выиграли войну в музыке. Мексиканская музыка безумно популярна и распространяется по испаноязычным странам очень легко. Но с кинематографом все иначе, хоть язык тот же, или, правильнее сказать, более или менее тот же... Мексиканская, скажем, публика не поймёт определенных выражений, определённых языковых оборотов, употребляемых в Аргентине, Перу, Венесуэле или в Испании.  
– То есть вы получаете государственные деньги, почти наверное зная, что не сможете их вернуть?  
– Да. И это, конечно, проблема, если вы не можете вернуть деньги, но не ужасная проблема. И это не значит, что вам не дадут денег на следующий проект.
– А чиновники не начнут вас учить, как делать прибыльное кино?
– Нет, они никаким образом не диктуют вам что делать и не вмешиваются в вашу работу. Просто государство готово, то есть полагает необходимым, платить за определённые вещи, которые оно хочет иметь. Государство готово помогать культуре. Как и в большинстве стран.
– Артуро, имеет ли какие-нибудь значение то, что вы еврей. Я хочу сказать - в отношении к вам. То есть, даже речь не об антисемитизме, а о том, что вы - другой.
– Нет, нет. Евреев в Мексике очень мало. Так мало, что как будто и нету. Мы не существуем как серьёзная самостоятельная группа. Несомненно у меня есть специфические еврейские качества - определенный юмор, чувство вины, привязанность к семье, но этим я не отличаюсь радикально от людей, которые меня окружают. Я чувствую себя мексиканцем и никем иным. Может быть странным мексиканцем, но, несомненно, мексиканцем.
– Вы бывали когда-нибудь в России?
– Несколько лет назад я был на кинофестивале в Москве. Я думал о своих корнях, я оглядывался по сторонам, и я ничего не нашёл. Я был там пришельцем. В первый раз я оказался в Советском Союзе в 1991 году, в последние дни Горбачева, затем я приезжал ещё раз - всего на несколько дней.
– Вы неоднократно говорили - да это и видно по вашим фильмам - что преклоняетесь перед Бунюэлем, что он вдохновляет вас. Кто ещё вам интересен из режиссёров?
- Это огромный список. Я люблю кино. Я смотрел в молодые годы Джона Форда и французскую Новую волну, и итальянцев,.. и фильмы из Восточной Европы - из Чехословакии, из Польши из Советского Союза... Естественно, Куросаву и Фрица Ланга, и, конечно, Тарковского, раннего Тарковского. Должен признаться: поздний мне не особенно близок. Кстати, среди того ничтожного количества не американских фильмов, которые мы в Мексики видим - я бы сказал, у Тарковского особое положение. В Мексике шли все его фильмы. Он очень известен.
– А из современного российского кино вам что-нибудь нравится?
– Ваш друг Сокуров. Я видел только “Мать и сын”, и я безмерно восхищён этим фильмом. Это грандиозная картина. Но я видел этот фильм не в Мексике, а на фестивале - только на фестивалях и смотришь фильмы, где же их увидеть ещё?

Портрет Артуро Рипстайна работы Михаила Лемхина