Юрий БОГОМОЛОВ
Брейвик. Неизбежность невозможного
Публицисты, пишущие о деле Андерса Брейвика, перебрали почти все составные источники его злодеяния – нацизм, расизм, нашизм, ксенофобия, отсутствие эмпатии, присутствие психопатии и прочие массовые и индивидуальные патологии.
И ссылки делаются все на книги квалифицированных экспертов -- Эммануила Канта, кембриджского психолога Саймона Барон-Коэна, авторитетную исследовательницу Хану Арендт.
Есть, правда, еще один известный эксперт, про которого все подзабыли – Федор Михайлович Достоевский с его «Бесами», книгой на все времена и на все подобные случаи нашего житья-бытья.
***
Убойная хроника случившегося в тихой скандинавской заводи могла бы тронуться с места так же, как «Бесы»:
«Приступая к описанию недавних и столь странных событий, происшедших в нашем, доселе ничем не отличавшемся городе, я принужден, по неумению моему, начать несколько издалека…».
По неумению своему, начну и я с некоторого разбега. Года два назад мне привелось побывать в Норвегии. И мне, как многим, бросилась в глаза ее ярко, можно сказать, наглядная мультикультурность, дававшая себя знать прямо на площадях и улицах столицы: лица – белые, черные, иссине черные, смуглые, с глазами всех оттенков, с носами разных конфигураций и разной величины, с богатыми шевелюрами, с бритыми головами и т.д. Я еще тогда подумал, что вот он прообраз глобализованного мира во всем его живом разнообразии и во всей красе своей натуральной гармоничности. Я еще тогда размечтался о возможном построении идеального мультикультурного сообщества не только в отдельно взятой буржуазной стране.
Ну, вот же, думал я, живут же люди! Живут ладно, складно не в смысле материального благополучия. То есть и в этом смысле тоже. Но еще и в атмосфере самоуважения и уважения друг к другу. Живут как бы по другую сторону немотивированной злобы и бытового раздражения.        
Я хотел уже умилиться и сравнить норвежскую мирную идилию с мирным атомом. Но почти сразу себя одернул.
-- Типун тебе на язык, -- сказал я себе, вспомнив про «мирный атом» Чернобыля (Фукусима тогда еще была в порядке).
Что меня тогда не то, чтобы царапнуло, но слегка зацепило, и чему я не придал особого значения, так это то, что мои норвежские коллеги-интеллектуалы жаловались на скуку общественной жизни внутри среды своего обитания.
Впрочем, сами они не этим объясняли свой пристрастный интерес к несовершенствам моей страны. Они давали понять, что их умственное участие в судьбе демократической России происходит от их прирожденной приверженности идеалам либерализма. Я не спорил. И сейчас не стану спорить. Брейвик – не аргумент. И не контраргумент. Просто несчастный случай. Как и Гамсун, назвавший Гитлера в некрологе ему посвященном, «борцом за права народов». Тут ведь весь вопрос в том, как в таком тихом омуте, как Норвегия, бесы завелись?    
А как они завелись полтора века назад в сонной губернии, описанной Достоевским?  
***
Собственно, что такое Норвегия Брейвика? Это в какой-то мере та самая губерния, что представлена в «Бесах». Та же отдаленность от центра. Такая же умственная тоска. Отсутствие социальных катаклизмов и даже кризисов. Никаких гражданских исков и претензий к правительству. Никаких межэтнических противоречий. И там, и там происходило нечто вроде брожения несформулированного недовольства.
Не могу сказать, как там, на выгнувшейся вдоль океана полоске земли зрел бунт молодого норвежца. Но, что касается российской глубинки, то писатель Достоевский вызревание в ней бури досконально прояснил.
Сначала является либерал Степан Трофимович Верховенский в качестве бога, а может, только его наместника. Вокруг него образуется кружок. И не один. В них – ничего более, кроме «либеральной болтовни», касавшейся вопроса русской идентичности, русской религиозности. Степан Трофимыч дошел до того, что объявил себя древним язычником наподобие древнего грека.
Потом являются ангелы, падшие ангелы, бесы… И тоже сбиваются в кружки. И начинается та круговерть, которую запечатлел некогда Пушкин, и которую взял эпиграфом к роману его автор:
«Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам».
Петруша Верховенский, сынок Степана Трофимовича, самый практичный бес, знает, что делать нам. Он ищет вождя, который мог бы стать иконой, хоругвью. И находит. Это – Николай Ставрогин, который должен, возглавить всемирно-историческую революцию. Ее цель -- создание рая на земле, для чего надо бы, следуя завету теоретика Шигалева, уничтожить девять десятых человечества.
Сам Ставрогин не отбросил, подсунутую ему дьявольскую задумку. Он прежде успел поэкспериментировать над собой. То есть поупражнялся в безжалостности. Один раз схватил пожилого господина за нос и таскал его до тех пор, пока тот от боли и унижения не вскричал. Другой – когда он впился зубами в ухо другого почтенного господина. И опять был скандал, который закончился заключением виновника в каталажку.  Да, был вскорости освобожден, поскольку доктора нашли у него психический недуг.
На деле же он оказался здоровым. Об этом догадался бес Липутин.
Задуманная европейская революция дальше беспорядков в отдельно взятой губернии не пошла – дело кончилось несколькими убийствами и пожарами. Но самый тяжелый крах идеи переустройства мира состоял в том, что сверхчеловек Ставрогин оказался не таким уж и сверхчеловеком. Победить в себе человеческое он так и не смог. Он не выдержал бремени бесчеловечности и повесился.
Брейвик, в котором мерцают едва ли не все образы «бесов» из Достоевского (Ставрогина, Кириллова, Шигалева, Липутина), не застрелился. Он решил стать живой иконой для тех, кто рискует посвятить свою жизнь «борьбе за права народов», по определению Гамсуна.
***      
В случае с Брейвиком более всего сначала поразили масштаб убийств и хладнокровие убийцы. Потом – идеология. То есть не сама расистская теория, но ее практический выверт: «Убиваю своих, чтобы чужие боялись». Вот это что-то новенькое для Запада. В смысле: что-то нехристианское. Что-то языческое. Что-то, похожее на ритуальное убийство детей и подростков в порядке жертвоприношения.
Убийца признал вину и назвал свои действия «ужасающими, но необходимыми». Ничего личного. Только во имя идеи. Той самой, что отделилась от человека и подчинила его себе без остатка, и сделала его своим инструментом и своим материалом. Потому и ни к чему задавать ему вопросы типа, как он смог психологически нажимать раз за разом курок своей винтовки с оптическим прицелом. Он в отличие от Ставрогина сумел отключить психологию. А уж убить  ли ему одного человека или сто человек, или сто миллионов человек, – без разницы.
Его могут признать невменяемым, засадить в психушку и, может быть, даже «вылечить». Но на самом деле, он и так здоров. Слишком здоров. Просто он – человек дела. В отличие от сверхчеловека Ставрогина.
…Достоевский в ХIХ веке говорил о «неизбежности невозможного»,. Как такое может быть? Как невозможное может стать неизбежным? Может.
В ХХ веке ничто из невозможного не оказалось не возможным  -- ни революции, ни одна, ни другая мировые войны, ни многие другие преступления против человечности, включая то, что случилось на острове Утойя.    
Самое ужасное, что живая икона Брейвик начал уже вербовать своих сторонников.  
В «Московских новостях» я нашел цитату из блогера:
«…Получается, человек в знак протеста против ублюдочной миграционной политики правящего режима, завозящего в страну стада (неценз.), взрывает здание правительства. Затем расстреливает оголтелую кодлу… Как ни крути, получается Андерс просто герой. Настоящий викинг. Респект!»
«Респект» викингу шлют и из других стран. Прошла информация об итальянском парламентарии, назвавшего некоторые из идей Брейвика «здравыми». Правда, парламентарий не приемлет практических методов их реализации. Ну, да это дело поправимое. Это потому, что он еще не осознал неизбежность невозможного.
Тем временем, сам Брейвик попросил к себе в камеру не намыленную веревку, а ноутбук, чтобы дописать свой вариант книги «Майн кампф».