Год 2011-й был для кино странным.

Сняты превосходные фильмы «Елена», «Фауст», «Жила-была одна баба», «Борис Годунов», «Мишень», «Шапито-шоу», "Искупление", «Я тебя люблю», «Бездельники»… А зрители с российским кино, похоже, совсем расплевались: спрос на него за год упал на треть, достигнув угрожающей отметки.

Снято около ста игровых лент, на экраны вышла половина. Говорить о реальном показе многих фильмов нельзя: два сеанса в день в трех залах на страну трудно назвать прокатом. Одна из лучших картин года «Борис Годунов» Владимира Мирзоева, которая могла бы стать сенсацией, усилиями создателей шла несколько дней в окраинном кинотеатре Москвы, после чего ее украли и выбросили в Интернет. Где, кстати, на нее заметный спрос. Талантливейший, с моей точки зрения, дебют года - "Бездельники" Андрея Зайцева - прошел мимо публики, хотя такого весеннего молодого мироощущения на экране, с фантастической силой воспроизведенного фильмом и его актерами, не припомню со времен лучших картин Данелии и Хуциева. Там был сделан единственный просчет, оказавшийся роковым: фильм подавался как экранизация песен Виктора Цоя, и публика ждала подобие байопика, искала портретного сходства, а это просто фильм о любви, способной и возвышать и убивать, - один из лучших в своем роде. Вполне способная стать молодежным хитом экранов, картина на экранах почти не шла.

По данным Movie Research каждый пятый россиянин негативно относится к российскому кино и его не смотрит. Среди молодых - «отказников» еще больше. Среди пожилых реноме нашего кино держится на советских фильмах.

Разрушилась легенда о том, что зрительский успех прямо пропорционален вложенным средствам: создатели «Неадекватных людей» с бюджетом в сто тысяч долларов заработали в шесть раз больше, а 45-миллионный бюджет «Цитадели» вернул едва двадцатую часть затраченного. Зато подтвердилась истина насчет зомбирующего влияния рекламы. Так, Первый канал, энергично раскручивающий свои кинопроекты, собирает наибольшой урожай независимо от качества фильма. После щедрых вливаний в рекламу в лидерах проката оказались провальный в художественном отношении ремейк «Служебного романа» и сомнительный «Высоцкий. Спасибо, что живой» с гуттаперчевой куклой вместо главного героя.

Но чем больше брака «впаривает» нам реклама, тем чаще мы чувствуем себя обманутыми и тем убежденнее решаем больше не покупаться. Хороший пример – топорная комедия «Беременный» режиссера-многостаночника Сарика Андреасяна, который «выстрелил» и ремейк «Служебного романа»: при том, что доход фильма вчетверо превысил бюджет, зрительские оценки говорят о полном провале. И это в первую очередь провал репутационный: люди сто раз подумают, прежде чем пойти на очередное изделие данных авторов.

Заметно меняется качественный состав аудитории. Ясно, что зритель, который ломился на фильмы Ромма, Козинцева, Чухрая, Калатозова, Панфилова, Тарковского, не оставил наследников, а те, кто потенциально могли бы подхватить его эстафету, в массовом порядке уехали из страны. Уже не один режиссер поделился горьким наблюдением: в США наши серьезные фильмы смотрят с большей заинтересованностью и пониманием, чем у нас. Разумеется, в благополучной стране легче сочувствовать болезным, но я не думаю, что постоянно тыкать деморализованное, потерявшее ориентиры общество в его отрепья и отребья - благородное, достойное искусства дело. Могу даже предположить, что среди веских экономических и политических причин искать лучшей доли немаловажную роль играет и все более гнетущая атмосфера в российской духовной, художественной жизни. Кино сняло с себя обязанность быть отдушиной, советчиком и другом для зрителей, а в трудную минуту – и утешителем. Но если творцы отучились от диалога и декларируют безразличие к тому, как их творения воспринимает публика, они не могут претендовать на ее ответное внимание. Трещина между кино и аудиторией приобретает вид непроходимой пропасти.

Сегодня существуют два способа взаимодействовать с публикой. Первый: идти в бой с лозунгом «пипл хавает!» - на свет являются изделия «беременные», но неспособные разродиться сколько-нибудь прочным успехом. В этом ряду, кроме «Беременного», самую заметную кассу собрал фильм «Бабло» - здесь стандартный авантюрный сюжет испорчен грубо сколоченным сценарием, штампованными масками вместо персонажей и юмором, рассчитанным на людей без чувства юмора. Это типичный рак, который на безрыбье – рыба. Рак свистнул – и сгинул, не оставив следа в искусстве и в памяти.
Второй способ: демонстративное безразличие к публике, ориентация на одобрение критики и внимание фестивалей. Эта тенденция, обозначившись на сломе веков, иссякает: охотников кричать в пустом зале все меньше. Теперь ее, увядающую, представляют «Охотник» Бакура Бакурадзе, «Сибирь Монамур» Славы Росса и «Портрет в сумерках» Ангелины Никоновой. Здесь уже нет амбиций двигать вперед искусство кино, предлагая что-то новенькое: просто фильмы «не для публики». Я не вижу перспективы в намерениях Бакурадзе во имя документальной правды избавиться от драматургии и актеров, способных внятно донести текст, - фильм хорош как разовый опыт, но как программа он ведет в тупик. «Сибирь…» - суровое, жесткое кино, где виден талант режиссера, его умение работать с оператором и актерами, но им же написанный сценарий слишком аморфен, логически хлипок, ритмически не выстроен и чересчур нарочито мрачен, чтобы за фильмом можно было следить добровольно и без скуки. Еще меньше логики в «Портрете…»: любой встречный вопрос к авторам обрушит всю сюжетную конструкцию этого чисто феминистского упражнения на вечную тему невыносимости российской жизни. Картины снискали признание на фестивалях, но выкопали новые рвы на пути к уставшим от безнадеги зрителям.

То, что с этим надо что-то делать, уже ясно всем, включая самих режиссеров. На государственном уровне все время пытаются как-то усовершенствовать систему финансирования кино, а также отрегулировать его отношения с публикой. На встрече с кинематографистами премьер-министр вспомнил о кодексе Хейса, которым 80 лет назад пытались оградить зрителей США от подрыва нравственных устоев. Этот кодекс привел к стерилизации кинопроцесса и в конце концов был отменен как несовместимый с искусством, но импульс предложения тоже понятен: возмущение духовной пустотой выходящих в прокат фильмов достигло точки кипения и тоже стало причиной того, что зрители «голосуют ногами».

То наше кино, которое на виду у публики, загнало себя в круг одних и тех же персонажей: тупые менты, «братки» с бычьими затылками, разбитные проститутки, шустрые «кавказцы» и не выходящий из запоя «российский обыватель» - ни одному не хочется протянуть руку, ни один не вызывает симпатий. Фильмы строятся на более или менее умело воспроизведенных штампах: сверкающие лимузины, братки в перстнях в жлобском интерьере, язык, уже отучивший актеров говорить без базара и, как лейтмотив, - русский шмон, бессмысленный и беспощадный. Последним фильмом, который дарил людям хоть иллюзорную надежду, был двухлетней давности «Видримасгор» Яны Поляруш. Он не пользовался благоволением прокатчиков и критиков, но оказался одним из главных фаворитов зрителей нашего Интернет-фестиваля «Дубль дв@». «Мы и не знали, что у нас еще снимают такое доброе и светлое кино!» - изумленно писали в Сети зрители, в массе – молодые.

Неумение адекватно оценить зрительский потенциал картин и полная зависимость кино от денежных мешков, дающих средства на фильм и его рекламу, стали главными причинами оттока публики из залов. Репутацию отечественного кино оказалось легко сломать, но восстанавливать ее придется долго – как вытоптанный стадом буйволов английский газон.

("Российская газета")