Народный артист России  Владимир Хотиненко – человек активный и увлекающийся. Несмотря на внезапно подкравшийся «пенсионный возраст», он переполнен энергией, в нем клокочет азарт бойца и полемиста. Вот почему наша встреча из привычного диалога, по сути, превратилась в монолог режиссера, в ходе которого ему захотелось сказать о главных вещах, которые его волнуют…

О взаимоотношениях с критикой
-- К сожалению, еще только начиная тот или иной фильм, я уже наперед знаю – вплоть до последней запятой, о чем напишут критики, какие претензии  предъявят. И от этого мне бывает скучно: процесс кажется затянувшимся и однообразным. Одну причину такого отношения к моим фильмам я знаю наверняка: это то, что я дружу с Михалковым. Не исключено, впрочем, что эта причина, -- главная и единственная. И это уже тревожный симптом нездоровья нашей критики, в большинстве своем групповой и предвзятой. Не могу сказать, что я совсем равнодушен к «ругательным» статьям. Они, конечно, ранят мое авторское самолюбие. И я вспыхиваю, говорю резкие слова, а потом раскаиваюсь: я ведь человек  верующий, и мне идти на поводу гневливых эмоций не пристало…
Странным образом, но мой дух укрепила развязная критическая кампания по отношению к сериалу «Достоевский». Приступая к фильму, я, к стыду своему, не знал, что у классика при жизни, оказывается, были серьезные нелады с критикой. Его произведениям посвящались уничижительные статьи, фельетоны. «Подобное можно было написать только в ненормальном состоянии умственных способностей», -- вот характерный отзыв той поры на великий роман «Преступление и наказание». Прочитав это, я понял: да меня еще по головке гладят… И -- успокоился. Пока мне позволительно делать то, что я считаю нужным делать, я смогу недобросовестную критику легко переносить.
О взаимоотношениях со зрителями
Гораздо больше, чем вялотекущие взаимоотношения с критикой, меня волнуют взаимоотношения с моими зрителями. В своем восприятии кино я остался тем восторженным пареньком из алтайского городка Славгорода, которого старший брат однажды поверх толпы забросил к осаждаемой зрителями кассе, чтобы я смог купить билеты на фильм  «Человек-амфибия». Помню, как, наэлектризованный ожиданием чуда, сидел я в переполненном зале, ожидая начала сеанса. Это благоговейное отношение к кино, которое изначально создается для коллективного просмотра,  у меня осталось по сей день. И в своих последних фильмах я целенаправленно ищу контакт с массовой аудиторией. Смею думать, она у меня появилась – достаточно обширная и разнообразная.  
Кино – слишком дорогое удовольствие, чтобы заниматься творческим самоудовлетворением. Еще Шукшин говорил: завяжись узлом, но не кричи в пустом зале. И для меня чрезвычайно дорого, что мои телефильмы «Гибель империи», «По ту строну волков», «Достоевский» посмотрели десятки миллионов зрителей, что на картину «72 метра» люди протоптали тропинки к кинотеатрам из тех районов, где уже давно забыли дорогу в кино…
Меня, к слову говоря, удивила и огорчила реакция критики на этот фильм, потому что в данном случае я чувствовал себя абсолютно защищенным. Я был защищен не только мнением коллег, присудивших мне премию «Золотой орел» за лучший фильм года, я был защищен моряками-подводниками, которые поняли и приняли фильм, которые сегодня обязательно берут эту ленту в поход. Это фильм не про затонувшую подлодку «Курск», но когда на премьере в Доме кино вдова капитана Лячина поклонилась и сказала: «Спасибо за наших ребят», то может ли быть для художника более высокое и весомое признание? И как я должен относиться после этого к дежурной критической хуле?
О государственном заказе
Вот критики мне говорят: «72 метра», «1612», «Поп» -- это не искусство, это госзаказ. Но «Андрей Рублев» Тарковского – тоже, если угодно, госзаказ. Тут может быть только один предмет для разговора: получилось – не получилось. Правда про «заказной характер» фильма «1612» состоит в том, что я хотел снимать кино о Смутном времени еще 30 лет назад -- сразу после окончания Высших режиссерских курсов. Да, в то время я сделал бы другой фильм, более жесткий. Но для современной аудитории, преимущественно подростковой, мне захотелось рассказать про ключевой период русской истории в жанре сказки. И зритель на фильм пошел, это был один из первых прорывов нашего кино к массовой аудитории.
Ну и что из того, что картина совпала с появлением государственного праздника? Отделите зерна от плевел и смотрите кино незамутненными глазами. Но нет, тема госзаказа заслонила все, что происходит на экране.
Доходило до абсурда. Я придумал в сценарии кожаную пушку, а потом нашел подтверждение этому в исторических источниках. Но мои оппоненты, как обычно, ни в чем не разобравшись, стали писать инвективы по типу: «Опять у Хотиненко Россия представлена родиной слонов».  Жаль, что шоры псевдо-либеральной идеи помешали увидеть здоровую патриотическую сердцевину фильма.
О патриотизме
Патриотизм – непростое понятие, к нему в нашем обществе разное отношение. Для кого-то из моих коллег патриотизм – это значит всегда говорить правду, какой бы горькой она ни была. Для меня же патриотизм – это значит, кроме горькой правды, еще и подарить человеку надежду, поддержать и возвысить его дух. Я человек православный, и позитивная идея, уж не взыщите, всегда будет превалировать в моем творчестве.
На уже упоминавшейся картине «72 метра» я, помню, заявил: отныне не буду заниматься ковырянием в темных сторонах человеческой натуры. Это не значит, что я не вижу мрака в окружающей нас жизни, но это для меня – побочный, вторичный материал. Сошлюсь еще раз на Достоевского. Когда он решил написать роман «Идиот» с идеальным героем в центре сюжета, и стал, что называется, изучать тему, то оказалось, что подобных примеров в искусстве набирается не так уж и много. Оно и понятно: человека честного и чистого изобразить куда сложнее, чем злодея.
Величие духа, силу добра прекрасно умели живописать мастера Возрождения. В их красках, в самом творческом методе не было черноты, а была красота человеческая. Мы эту красоту сегодня в искусстве потеряли -- сериальная карамельная милота не в счет. Так вот, пусть я буду ошибаться, падать, разбивать в кровь колени – ничего, перетерплю. Но я попробую добиваться в своих фильмах, скажем так, возрожденческого результата…
О кино и счастье
Я пережил период, довольно длинный, когда важнее кино для меня в жизни ничего не было. Мне страстно хотелось утвердиться, прорваться, пробиться, высказаться. И я жертвовал личной жизнью. Судьбой детей. Спокойствием родителей. Хочется ли мне сегодня, в мои шестьдесят, высказаться хоть чуточку меньше? Не думаю. Свидетельство тому – 4-серийный телефильм «Бесы» по роману Достоевского, к постановке которого, даст Бог, я вскоре приступлю. Но сама жизнь для меня сегодня важнее кино. Мне грех жаловаться на судьбу. Самолюбивый пацан из Алтайского края, я был изрядно жизнью бит, но и премного ею обласкан. И сегодня я благодарен Богу, что у меня есть главное -- любимая работа, любимая жена, любимая семья. Со стороны это, возможно, выглядит чуточку благостно. Но человек и должен стремиться к счастью и покою. Уточню: не к успокоению, а к душевному покою. Так вот, я сегодня спокоен и счастлив…
Монолог режиссера выслушал
Леонид ПАВЛЮЧИК
(публикуется 20 января в "Труде")
Послужной список
Владимир Хотиненко родился 20 января 1952 года в Славгороде Алтайского края. В 1981 году окончил Высшие режиссерские курсы (мастерская Н. Михалкова). Работал ассистентом у Михалкова на фильмах «Обломов», «Пять вечеров», «Родня». Первой режиссерской работой Хотиненко стала картина «Один и без оружия», снятая в 1984 году. Поставил фильмы «Зеркало для героя», «СВ», «Рой», «Макаров», «Мусульманин», «72 метра», «1612», «Поп», сериалы «По ту сторону волков», «Гибель империи», «Достоевский»… Лауреат международных и российских кинофестивалей, обладатель премий «Ника» и «Золотой орёл». Преподает во ВГИКе  режиссуру. С 2010 года --  член Патриаршего совета по культуре.