«В Д О Х»

                                 
 режиссер Саша Кузнецов
www.videnie.kastopravda.ru

                     
                                         Москва 2010 год





Над приморским городом, по-над кромкой прибоя, над пирсом у виллы средиземноморской архитектуры, где пришвартован чёрный большой пластиковый катер – летит радиоуправляемая оранжевая модель вертолёта.
Вертолёт зависает над пеной волны вымывающей песок.

Под азиатским солнцем, заключённый в синей спецовке с номерком на груди неаккуратно выведенным химическим карандашом,, огромным осколком зеркала сверкает через колючую проволоку, поверх дощатого забора строительной зоны туда, где в четырёхэтажном жилом доме, женщина с оголёнными плечами, развешивает влажную белую простыню на широком балконе. Рядом, облокотившись о перила, стоит очень загорелый мальчик, крепыш лет 12-и без рубашки, с выгоревшими волосами. Солнечный луч высвечивает его лицо на фоне яркого белого пространства влажной простыни, ослепляя до появления темноты, откуда из тишины появляются белые буквы:

ВСЕ УШЛИ…

И вновь вспышка света до темноты в глазах, будто на обратной стороне прикрытых век:

В  РАЙ!

Звонят колокола монастыря. Во дворе своего дома, Амина, прекрасная девушка семнадцати лет, с пультом в руке смотрит в небо, обходя вокруг небольшого бассейна. За Аминой по кругу идёт седовласый статный Отец и говорит то ли о себе, то ли о дочери, пока неясно:
– Амина, это тебе отец говорит. Мама бы не одобрила. Не нужен этот мотороллер.
– Ску-тер, отец. Это – ску-тер… ты подарил.
– Ты мне обещаешь, что не будешь выезжать на верхнюю дорогу?
– Ты подарил мне - на свой - юбилей…

Модель вертолёта улетает в сторону куполов монастыря в предгорьях среди домов города.

По серпантину дороги спускается старый, чёрный «BMW», в салоне Водитель лет пятидесяти, с восточным лицом благодушного гангстера и рядом Кир, крепкий русский загорелый парень, сразу видать, крученый жизнью, несмотря на свои двадцать пять, двадцать шесть лет. Мчится навстречу, через лобовое стекло с трещиной, вьющаяся между горным склоном и обрывом, асфальтированная дорога. Шелестит шинами машина. Водитель спрашивает, что, мол, отдыхать? И Кир, через паузу, нехотя, отвечает вопросом: «Заметно?» Задумавшись, смотрит на дорогу. Водила опять: «Отвоевался, да?» Кир молчит, вспоминает себя лет двенадцати, как он и два паренька лезут по пожарной лестнице на крышу кинотеатра в степном городе. С фальш-потолка смотрят вниз на киноэкран, где коротконогий, искажённый взглядом сверху, герой чёрно-белого французского  фильма «Фанфан-тюльпан», выбирается из копны сена с красавицей пейзанкой.

И вновь мчится навстречу через лобовое стекло, дорога между горным склоном и обрывом. Водитель рассказывает свою историю, о том, как он нажил денег во время павловского обмена, работая продавцом пива.
Водитель говорит: Прикинь – я тогда мог деньги сдавал с кассы, они мне сумками возили. Потом, хрясь! Кончилась эта мазута. Ну, я звоню: сумка, типа осталась, чё делать? Да, выкинь, говорят, нах, в канаву, да и хер с ней. Прикинь?! Ну, вот машину тогда и взял…

За очередным поворотом - дорожная катастрофа. Опрокинутый старый «Москвич» и развернувшийся поперёк шоссе «КаМАЗ» преграждают путь. Константин благодарит водителя, выходит из машины и, прежде чем хлопнуть дверкой, говорит, наклонившись в салон:
– Отсюда пешком доберусь.

По старой узкой улице Кир подходит к фотоателье, разглядывает старинные фотографии в витрине: Дама в ротонде, облокотившись, смотрит в сторону моря. Тут он будто слышит женский голос дамы, она как бы читает из своего дневника по-французски:  «И увидел я вдали смертное ложе. И что умирают победители, как побеждённые, а побеждённые, как победители. И что идёт снег и земля пуста. Тогда и сказал: «Боже, отведи это, Боже, задержи». И победа побледнела в душе моей. Потому что побледнела душа. Потому что где умирают, там не сражаются. Не побеждают, не бегут».

Водопад высокий и не широкий, вода шумит не так сильно, только если спуститься. В нескольких метрах от водопада – заброшенные рельсы поросшие травой. В сторону будки путевого обходчика идут двое парней, это Кир и местный паренёк лет, наверное семнадцати, не больше, Нурик. Он из местных и помогает Киру на спасательной станции.

Амина у небольшого круглого бассейна во дворе своего дома. На поверхности воды, на жирном зелёном листе африканского растения, лежит большая и жирная, белая жаба, смаргивает мутным глазом. Амина присаживается на бортик бассейна, раскрывает старую тетрадь в коленкоровом переплёте бордового цвета, листает пожелтевшие страницы, заполненные французскими буквами, аккуратным мелким почерком. Откуда-то вновь слышится голос, будто проговаривает  поскорее на французском, тайном языке: «Большевики и сами знают, что будут свалены, так или иначе, но когда? В этом вопрос. Для России – и для Европы – это вопрос громадной важности. Я подчёркиваю, для Европы. Быть может, для Европы вопрос времени падения большевиков даже важнее, чем для России. Как это ясно!»

У водопада Кир и Нурик ныряют в озеро под падающую воду. Потом в прозрачной воде, они плавают с открытыми глазами.

Во дворе, к Амине идёт вокруг бассейна её Отец. У неё в руках пульт радиоуправляемой авиамодели.

Жаба пучит глаза в пространство. Из распахнутых окон доносится аудиозапись книги немецкого врача Кнейпа, в исполнении, не молодой уже, видимо, ассистентки доктора. Голос, каких теперь нет, записанный в старые времена: «… С отличным успехом я применял головные ванны, даже после удара, обыкновенно в таких случаях опасаются, что пары притянут кровь к голове. Я не назначаю продолжительности ванны более 15, 20 минут…»

Абдула, верный нукер Отца, выносит во двор поднос с чайником и белыми пиалами, ставит на топчан, застеленный ковром, в тени виноградника.

Голос чтеца продолжает: «…Сопровождаются ножными ваннами. Не нужно применять их слишком часто, так как они, вызывая обильную испарину… (не слышно)… следует принимать не более двух раз в неделю …»

***
Недалеко от водопада, у будки обходчика, на заброшенном железнодорожном пути давно выросла дикая трава между деревянных, высохших шпал. Ржавые рельсы уходят в тоннель, вырубленный в скале, за железные, запертые на тяжелый замок, ворота.
Кир говорит: «Именно тогда у меня перед глазами появлялось озеро под водопадом. Вода была ледяной, девственной, я ласково называл ее Водичкой. Богородица-Водичка. Одного имени этого было достаточно, чтобы освежить мне душу».  Кир подплывает под самый водопад так, что поток воды с гор падает ему на голову. Чуть в стороне он взбирается по еле видным ступеням в скале, на пару метров над озером, пенящимся под искрящимся потоком. Ныряет, умело сжав руки в общий кулак. Зависает на мгновение в струях воды, переливающейся цветами  радуги, но тут же продолжает движение к воде – падает и ровно входит в бурлящую воду. А голос его продолжает: «…а он, Нурик, был местный. Время от времени мы надевали маски и ныряли, и плыли бок о бок, в той неведомой Вселенной, заполненной каким-то темно-зеленым свечением».

Кир и Нур плывут рядом под водой, а голос, голос Кира звучит, смешиваясь с шумом воды: «Ни разу я не подумал об Амине и даже об Аните. Не вспомнил, о том, что случилось со мной в Урановом городе... во время землетрясения. Галлюцинации не возвращались».

Обнажённые Кир и Анита в лучах солнца, взявшись за руки - их тени движутся на ровно уложенной гальке на берегу озера.

Их тени на стене дома, покрытом розовой свежей известью, движутся вместе.

Они на топчане, застеленном потёртым ковром, в тени виноградника у дома, любят друг друга.

И тут вдруг всё начинает дрожать, трещина расползается по розовой,  недавно оштукатуренной стене двухэтажного дома, окружённого густыми деревьями и виноградником.

Трескаются стёкла веранды, через асфальт узкой дороги летит  жёлтый песок, а клочки верблюжьей шерсти, гонимые ветром, вверх по склону бархана.  Слышен шум моря и подземный гул. Летит песок над барханами, бегут люди, трескается такыр, обсыпаются склоны сине-чёрных гор урановых отвалов. Дикий крик безумного ишака. Стены огромного, глубиной метров триста, котлована, обсыпаются, а землеройная техника сверху выглядит такой мелкой. Дробный топот верблюжьих ног. Катящиеся камни.

***
Амина, красавица с матовой кожей, стройная и гибкая, быстро идёт вокруг бассейна с пультом управления авиамоделью в руке. За ней поспешает Отец, бодрый высокий седовласый господин в белой рубашке с длинными рукавами. Аминино платье до пят, вьётся шёлком, вокруг её быстрых ног. На бортике низкого бассейна сидит белая, пучеглазая жаба. Отец делает второй круг за дочерью, словно разматывая нить судьбы. В небе кружит модель вертолёта и будто с неё, как в кино плывёт большой дом с плоской крышей, окружённый садом за каменной стеной. На склоне горы, множество домов победнее, а внизу, рядом с усадьбой – пляж, каменный причал и возле него шикарный чёрный катер.
– Амина, это тебе отец говорит. Мама бы не одобрила. Не нужен тебе этот мотороллер.
– Скутер, отец. Это – ску-тер… ты подарил.
– Всё! Ты мне обещаешь, что не будешь выезжать на верхнюю дорогу.
Модель вертолёта улетает в сторону гор.

Над бетонным пирсом, над утренним морем возле спасательной станции разносятся телефонные гудки, переходящие в звуки музыки концерта “Ummagumma” Pink Floyd.
Через оконное стекло спасательной станции видно лишь море с длинным пирсом, на краю которого стоит раскладушка и похоже  там кто-то спит, укрывшись спальным мешком.

Монастырь на горе. Звук волн, вымывающих песок, и начало утреннего колокольного звона. С яркого солнца, Кир и за ним Амина, входят в тень храма в монастырском дворе.

Кир говорит: «Там, словно выходишь в раскалённый воздух из моря, и тебя как бы ослепляет. Тень была такой глубокой и прохладной, что можно было подумать - внизу протекала река и где-то струился водопад. Вступив после яркого солнца в эту благодатную тень, я просто оторопел».

– Пойдем же!

Кир идёт за ней. Она подходит к монаху, торопящемуся мимо.

– Где находится Благовещенье?

Кир говорит: «Как-то во время маминого отпуска, мне тогда было лет двенадцать, над моей кроватью целый месяц висела репродукция Ангела с этой картины. Мы все каникулы жили с матерью в женском монастыре русской православной церкви в Нормандии. И у меня было смутное желание поглядеть, каков он, этот Ангел… в натуре».

К ним подходит монах – православный, в чёрном одеянии.

– Икона находится в одном из залов неподалеку от входа.

Амина, а за ней и Кир, направляются прямо туда. Это единственная икона в этом зале. Её в молчании, стоя, рассматривают трое туристов. Прямо перед ней в ряд стоят три совершенно свободные скамьи. Кир, чуть поколебавшись, садится.
Потом возле него садится и она, Амина.

Ангел, словно живой, чуть вздрагивает.

Кир видит это и хлопает глазами.

Кир говорит: «Я сразу узнал Ангела. Французского. Конечно, с тех пор мне приходилось видеть и другие репродукции, но запомнилась только она одна. Я узнал этого Ангела, будто только вчера уснул рядом с ним…»

ЧЕРЕЗ 2 ГОДА ПОСЛЕ СОБЫТИЙ

По ночным улицам Монпелье мчится красный, маленький джип «Вранглер» с откинутым верхом, мчится среди рекламных огней витрин, вдоль кромки старой улочки, в опасной близости от бордюра. Мимо пустой стеклянной остановки с огромным, подсвеченным плакатом девицы в ажурном белье, мимо витрин.

Сворачивает в полутёмную улицу, правым колесом влетает на бордюр, идёт юзом на тормозах и останавливается в сантиметре от ярко освещённого, витринного стекла.
За стеклом светится женский манекен в красных чулках на чёрных резинках и в зелёном кружевном белье. Манекен мёртво падает на одно колено, качая пластиковым, словно маска, лицом с неподвижными глазами.
Помятая водительская дверка распахивается от удара ногой изнутри.
На пассажирском сиденье, не сильно изменившийся со времени событий двухлетней давности, сидит Кир.
Рифлёная подошва его ботинка с жёлтой вставкой в виде как бы ладошки, выталкивает девицу из-за руля джипа и она валится на асфальт в свете витрины.
Амина поднимает лицо – пьяна в дым. Грима нет, но выглядит постарше…  Хоть и на 2 года, но лицо помятое, видать пьёт много. Кир грузит её обратно на пассажирское место.

Утром, в просторной современной студии, залитой солнцем, Кир сидит босиком за компьютером.

На экране монитора происходит всё то, что происходит во время включения.

Над его рабочим местом висит небольшая икона Благовещенья с тем же Ангелом, сопровождавшим его и в женском православном монастыре в Нормандии и в Новоафонском монастыре.

Амина ставит перед Киром кофе, он берёт тяжёлую маленькую чашечку со стразами по розовому узору, на двух загорелых пальцах у него серебряные кольца, а на запястье модный кожаный шнурок.

На экране компьютера появляется начало чёрно-белого хроникального фильма. На белой стене высвечиваются кадры, спроецированные лучом проектора на идеально белую поверхность, те же самые, что и на мониторе.

Ангел на стене будто вздрагивает, словно пошевеливается и краем губ отправляется к улыбке.

***
Ночь. Гроза. Ветер, небо то и дело пронизывают молнии. Гром становится оглушающим. Пустынные улицы.

Кафе «БАР ТАТАР» закрывается, хозяин уже носит внутрь столики с тротуара. Дождь налетает с какой-то бешеной, неистовой скоростью. Треплет полотняный навес над входом кафе.

Кир стоит у распахнутого  окна спасательной станции. Постель позади него разобрана.

Потоки воды на пирсе, на мокрой раскладушке, перевёрнутой на бок и брошенной на краю. Над морем пелена дождя.

Амина подходит к окну и встаёт рядом с Киром. Оба молчат.

Пауза…

ЗА ДВА ГОДА ДО СОБЫТИЙ

В купальнике и совершенно ненакрашенная, Амина выглядит значительно моложе, лет на 16. Она кладёт на песок у скалы надувной матрас, а рядом небрежно бросает свою одежду.

Ложится на живот и смотрит в сторону пирса у Спасательной станции. На пляже народу ещё немного, лишь массажист, крепкий мужчина лет шестидесяти пяти, в одних плавках устанавливает массажный столик.

На краю пирса кто-то спит на раскладушке, укрытый лёгкой голубой тканью – это флаг спортивного общества. Амина смотрит в сторону, спящего прямо на пирсе, человека. Кир  поднимает голову с раскладушки, садится – он босой, но в джинсах и майке. Закуривает, смотрит в сторону пляжа, где под скалой лежит на красном матрасе загорелая девушка в раздельном купальнике.

Кир складывает раскладушку, не спеша идёт к спасательной станции.

Амина входит в воду и медленно, брассом (видно, что умеет), не опуская головы в воду, плывёт в сторону высокой скалы с вырубленными в камне ступенями, уходящими к вершине, по которым поднимаются два человека. Парень и за ним девушка. Амина медленно разворачивается в сторону пляжа и погружается под воду с головой. Вода на поверхности моря успокаивается. Пауза…

Под водой - лицо Амины с открытыми глазами.

Тонущий под водой человек в полном снаряжении дайвера и в профессиональной жёлтой моноласте, сбрасывает со спины акваланг, опускающийся на дно. Его безвольное тело парит над песчаным дном, медленно опускаясь…

По волнистому песчаному дну бежит, словно среди барханов пустыни, маленький одноногий краб.

На глубине десяти метров дайвер опускается к песчаному дну и вот-вот коснётся ногами волнистого, словно невысокие дюны, песка…


***
Ночью в азиатском степном городе Кир и Анита любят друг друга в саду - на топчане под виноградником. Вдруг всё вокруг начинает дрожать, они вскакивают голые в свете близких звёзд и Луны.

Землетрясение:  оседающая стена коттеджа в облаке пыли. И вновь: такыр, барханы, песок, верблюжья колючка катится по асфальту, ветер несёт песок по мягкому от жары асфальту со следами протектора.

Кир достаёт из-под развалин коттеджа сумку с документами, открывает паспорт –  ч/б фотография Аниты в пыли.

Анита в гробу.
Кир кладёт в её гроб увеличенную ч/б фотографию с её паспорта. У гроба причитает пьяная баба с испитым лицом, схватившись за край, она чуть не падает в гроб. Её под руку оттаскивает мужчина в строгом костюме, по виду, распорядитель похорон. С его лица струится пот.

На кладбище у медресе, где на крыше большое гнездо аиста, узбеки в белых одеждах, бегом на носилках хоронят своих мёртвых. Вдали высотные дома степного города.

***
На поверхность моря, в пузыре воздуха, вырывающегося из глубины, резко выныривает голова дайвера в резиновом костюме и маске, одновременно выдувая струю воды из трубки и срывая запотевшую маску – это Кир.

До берега он плывёт на животе,  вспенивая ластами воду. Уже лёжа на песке, снимает акваланг, встаёт - на поясе у него сетка, за плавки заткнута трубка. В сетке с рапанами карабкаются пара мелких крабов.

Ласты и акваланг валяются на берегу,  а Кир  сидит, прислонившись спиной к борту буксира, наполовину вытащенного на берег ближе к бетонным сваям пирса Спасательной станции.

По песку ползёт мелкий хромой краб, он работает одной клешнёй.

Кир идёт на буксире из бухты – он за штурвалом. На палубе две девушки, лет по двадцать и с ними Парень. Рядом Нурик, тот самый парень, что давеча купался у водопада.

Буксир идёт ближе к природному тоннелю в скалах, останавливается. На свежевымытых досках палубы, лежит один дайверский костюм. Нурик привязывает вокруг талии девушки цветастый надувной шар, чтобы видеть, где она будет находиться во время погружения.

Все туристы внимательно слушают Кира.
– Итак, для комфортной нырялки и процесса погружения… для процесса обучения при погружениях, рекомендуется наличие дайверского снаряжения. Основная – бытовая задача – не нырнуть поглубже, а не замёрзнуть подольше, в смысле не подмёрзнуть и не околеть там… окончательно.

По поверхности моря у скал плавает цветастый надувной мяч, рядом выныривает Кир, следом за ним девица в резиновой шапочке. С помощью Кира, девица приближается к борту.

Комната Кира на спасательной станции. Он ставит чайник на электроплитку. Входит Нурик. Пьют зелёный чай из белых пиал. Кир делает кайтар (три раза переливает напиток из пиалы в чайник и обратно).
- Теперь надо пару минут подождать. Так вот. У нас там в городе… землетрясение было. Ну и… много погибло. У меня теперь иногда во время погружений… ну, когда давление повышается, глюки бывают.
- Да ты чё?!
- Не боись, Нурик, это только такие короткие… Вспышки что ли... Не боись, не утону.
- Кира… а чё, пойдём сегодня к моим кентам в гости, нет?

Искупавшийся Кир выбирается на бетонный пирс по металлической лесенке, а Нурик ждёт, сидя  на краю и свесив ноги босые ноги. За ним на берегу возвышаются горы, поросшие лесом, а над городом - купола православного монастыря. Там начинают звонить колокола. Слышен шум моря, вымывающего песок.

По пирсу идут босые Кир и Нурик.

«БАР-ТАТАР» на пустынной улице, возле него несколько столиков под тентами. Сидят местные ребята с девчонками, играют в карты на деньги. Подходят Нур и Кир. Громкая магнитофонная музыка. Поодаль выписывает круги на дорогом скутере - Амина. Она в платке, повязанном по самые глаза. Нур влюблённо поглядывает на неё.
– Она только в темноте катается… - говорит, склонившись к Киру. Он явно что-то не договаривает. Через пустырь едет побитый «кадиллак» 93 года, в нём пижон Джеф, на вид ему под тридцать - весь в белом и с чёрной, аккуратно стриженой бородой. Амина видит его и тут же уезжает.

Кир и Нур идут мимо кафе. Девицы за столиком говорят о своём:
– Да… девушке редко удаётся поблевать в одиночестве…
– А ты представляешь? Говорят, в Москве появились в метро крысы, такие огромные! Шестьдесят сантиметров в холке!!
Кир и Нур прошли уже мимо, но вслед им несётся голос Парня:
– Да Нурик, как удолбится, так всех сразу и вкладывает.
– Ну, а тот парень стоял в дверях сортира и говорит… вернее, я ему говорю так: Во мне всё прекрасно, йоптыть!!
Кир и Нурик идут узкими улочками Старого города, мимо мечети. Встречают знакомых Нурика и те молча кивают, но проходят мимо. Кир продолжает прерванный монолог:
– Они, видимо, очень разборчивые, эти голубокровные ящерицы и предпочитают жертвовать часть хвоста, чем… выносить низменные прикосновения, - с явным удовольствием от сказанного,  он громко  и заливисто хохочет.
– Вот ты умняк задвинул, я даже не понял сначала…

Справа от них светится вывеска «КАЗИНО». Они проходят было мимо, но возле крыльца стоят двое крепких мужчин. Подойдя ближе, видят пижона Джефа и рядом Абудулу, сорокалетнего крепкого черкеса. Он и окликает Нурика.
– Нура!
Нурик  сходу принимается представлять Кира:
– Мой шеф, дайвер!
Абдула внимательно смотрит в глаза приезжему.
– Драйвер?
Нурик открывает было рот, собираясь что-то сказать, но Абдула строго перебивает:
– Хай-ладно. Амину видел?
– Неее, откуда? Не видал.
– Сегодня видел?
– Да клянусь, ты чё, Абдула? точняк говорю. Не видал.

Убогая хибара Кука и Кристины в Старом городе. Слышно, как они скандалят в летней кухне.

Во дворике, на топчане, прямо на досках спит полуголый, сплошь покрытый татуировкой мужчина лет около сорока. Рядом с ним половина арбуза с воткнутой ложкой, опрокинутая пиала. Кир с Нуриком пытаются достучаться снаружи, но их не слышат.

Нурик лезет через забор.
Татуированный просыпается, видит над забором голову Нурика и швыряет в неё арбузом.
Нурик рушится на Кира, в арбузной мякоти и семечках.

Кристина выскакивает во двор с охотничьим, двуствольным ружьём в руках.

Наконец, недоумение разъяснилось, все настроены радушно. Кук тащит белую пластиковую канистру.
– Держи. Это вино.
Кристина рядом ставит кальян, а Татуированный, тем временем, продолжает рассказывать:
– Жисть, она трудная… Но я никого не подрежу и вот сюда не поставлю. Моя истина – правда. А за татуировки скажу - люди хорошие научили. Сделаю тебе, Нура, без башлей. Ну, там, кило икры тащи, смеется он, ощерив гнилые зубы.

Все умиротворённо курят кальян и пьют вино. Рядом с воротами стоит старый, но «модный» мотоцикл «Урал» с коляской, как попало крашеный зелёной краской. Он не заглушен, и мотор постоянно тарахтит на холостых оборотах.

На топчане стоит белая каса (большая пиала) с инжиром, недопитая бутылка водки и чайник с металлической насадкой на носике, вокруг валяются небольшие, расписные пиалки. На другом конце топчана, свесив ноги на землю, лежит на спине с обнажённым торсом, удолбанный Нур. Татуированный колдует над ним с электрической машинкой в руке, подключенной длинной переноской, протянутой через распахнутое окно веранды прямо из дома.

Дорисовывает татуировку краба на безволосой груди Нура.
– Одна клешня есть!

Во двор шумно хлопнув калиткой, входит бородатый пижон Джеф. Сегодня он одет попроще, в тёртый джинсовый костюмчик “Leе”.
– Салам, Нура! Когда бабки вернёшь? Или что хочешь? Брось рисовать! Разговор есть!
– Хай, ладно, Джеф… вот скоро на станции зарплату получу и сразу к тебе.
– Всё! шугнись! Когда бабки отдашь, тогда мы тебе ещё не то нарисуем!  
Все подобострастно хохочут, но не Нурик. Притихнув, он надевает рубашку.
Кук несёт водку, а вслед за ним, еле-еле передвигая ноги, тащит два чайника, пиалы и варёные куски мяса на подносе, Кристина в новом синтетическом халате с огненными павлинами по подолу.
Только Джеф приподнимает свой стакан, как Нурик тут же тянется к нему, чокнуться хочет, но Джеф не обращает на него внимания.  Все выпивают.
Джеф строго говорит:
– Нура, тебе твоей получки не хватит. Отрабатывай теперь. Потом дам тебе работу в игровом павильоне. У Тенгиза снимаю бывший овощной.
Джеф наливает себе по второй, выпивает, не ожидая никого. Все внимают его речам.
– Щас пойдёшь. Вот тебе записка. Передашь Аминат. Дочь Мухамада-эфенди - знаешь. С детства полюбил…
Кристина вежливо вставляет свою реплику:
– Вы ведь обручены, я слышала…

Кир бродит по приморским улочкам, покупает у местных жителей старинные безделушки. Заходит в антикварный магазинчик. Разглядывает хрустальный шар, переворачивает: на примрский город на склоне горы падает снег. Ему нравится эта игрушка и он проделывает этот «перевертуц» несколько раз. Появляется хозяин, показывает ему товар:
– Возьми вот эту… шкатулку. Видишь – Вся ракушками заклеена.
– Дорого... дай вот эту раковину. Океанская?

Кир уходит с большой раковиной в руках, звякнув металлическими блестящими разновысокими трубками на нитках вокруг деревянного диска, издающими мелодичный перестук.

Кир идёт по узкой улочке и тут ему будто слышится голос прабабки Амины, быстро читающей из своего дневника: «… au propre, beaucoup plus noblement maintenant  ne pas ;crire. Parce que le tourment total de la vie est tel que dans l';criture sur elle peut entrer … la vanit;.  Il est incompr;hensible ? Oui, а voici nous comprenons. Et les Rozanoff comprendrait …» («…Записывать каждый хрип нашей агонии? Так однообразно. Так скучно. Завершаю отрывком из Розанова»).

Кир подходит к витрине крохотного салона местного пляжного фотографа, заходит внутрь. Молодой армянин 23-х лет, радуется нежданному посетителю, рассказывает свою нехитрую историю:
– Наше армянское семейство - потомственные пляжные фотографы. Ещё до революции здесь селились, поближе к работе, к морю.
Показывает старые дореволюционные снимки своего деда, потом более поздние - отца, а потом и свои. Кир возвращается к фотографии деда и рядом видит фото дамы в шляпке, она стоит под ротондой на набережной… и тут же де него откуда-то вновь доносится голос прабабки: «Je ne serai pas exactement, ;crire plus. Et sur quoi ? Et la victoire a p;li dans mon ;me. Parce qu'a p;li en  ;tranglant. Parce qu'o; meurent, ne luttent pas l;. Ne vainquent pas, ne courent pas. Mais restent les os immobiles, et sur eux il y a une neige».

Среди фотографий пятнадцатилетней давности Кир вдруг видит на одной из них самого себя, молодого, с красивой беспечной девушкой из степного города. Анита сидит в кабине красного «Запорожца» всё у той же белой ротонды на набережной. А он рядом, облокотившись о крышу советского горбатого автомобиля.

В степном урановом городе совсем молодые Анита и Кир любят друг друга на топчане под виноградником во дворе двухэтажного коттеджа. Рядом журчит вода в арыке.

Вдруг всё вокруг принимается трястись – это землетрясение. По розовой, недавно побеленной стене дома, плывут их обнажённые тени и за ними ползёт беззвучно, всё больше расширяясь - чёрная трещина, и вдруг громко лопается и обсыпается штукатурка.

Армянин-фотограф держит в руках фотографию Прабабки - вирированная в коричневатых тонах, старинная фотография.

Альбом с металлической застёжкой лежит на столе.
– Это известная семья у нас в городе. Отец, предводитель одного из кланов, Мухаммад-эфенди. Старой закалки, так здесь говорят. Дочь у него красивая…

Фотография будто оживает, лицо дамы отправляется к улыбке, когда голос Прабабки, откашлявшись, продолжает читать из своего дневника, но теперь по-русски, будто переводит для потомков: «И увидел я вдали смертное ложе. И что умирают победители, как побеждённые, а побеждённые, как победители. И что идёт снег и земля пуста. Тогда и сказал: «Боже, отведи это, Боже, задержи».

Ближе к вечеру, Кир заходит в маленький бар при отеле, в первом этаже нереставрированной виллы 19 века. Знакомится с Барменом, замечает Грека вместе с приятелем - угощают друг друга поочерёдно вином. Позже к ним присоединяются две местные девицы, тоже скучающие. За шумом, музыкой и пьяным гамом не слышно о чём они говорят, но и так всё ясно.

Бестолковое веселье продолжается всю ночь - из бара компания, теряя и приобретая участников, перемещается в винный погребок,  потом на пирс у Спасательной станции.
У станции, пьяные Грек и Кир, приобняв друг друга, садятся на край пирса, свесив ноги. Какие-то неизвестные до этой поры девки трутся рядом. Одна принимается пьяно раздеваться.
Кир спрашивает Грека:
– Поработать здесь можно? хорошо?
– В смысле… каком смысле говоришь?
Кир уже совсем пьяно:
– О работе-в-смысле-говорю-уже! Инструктором – Я! - подводного плавания на Спасательной станции. Можно, нет? Как думаешь? Я же здесь недавно, сам знаешь.
И уже совсем пьяно бахвалясь, предъявляет синюю книжечку, разворачивает перед лицом Грека:
«УДОСТОВЕРЕНИЕ ПОДВОДНОГО ПЛОВЦА»
Грек восхищённо, с придыханием восклицает:
– Другой человек! Савсэм другой чалавэк!!

Он спьяну всё сильнее говорит с местным акцентом… ему почему-то дико весело и его переполняют дружеские чувства. Рядом сидит, свесив голову, совершенно голая невменяемая тётка.
Голая тетка молчит.
В какой-то момент Кир оставляет спутников, идёт сквозь тёплую ещё ночь с праздничной бутылкой шампанского и апельсинами, рассованными по карманам.
В бухте - огни проходящего теплохода.
Кир лежит на пластиковом лежаке, попивая шампанское из горлышка.
Перекидывается несколькими словами о погоде со старой, аристократического вида, дамой, прогуливающей у моря собачку.

Кир идёт по городу. Видит на балконе виллы средиземноморской архитектуры, девушку. Это Амина.

Кир шутит с девочками школьницами, сидящими на террасе какого-то особняка. Оказывается, это интернат для больных детей. Кидает девочкам апельсины.

Кир отсыпается после ночной попойки.
Урановый город в степи: с балкона дома видна пустая зона с недостроенным домом, зэков давно увезли, смеркается. Вдруг башенный кран начинает дрожать, шататься и греметь железками, недостроенный панельный дом трясётся и разваливается. Люди бегут по подъезду, не успев одеться: впереди мужик в трусах, за ним жена в халате и с пачкой документов в руке, другой тащит за собой пацана, загорелого до выгоревших волос. Где-то орёт ишак, летит над пустыней саксаул, метёт песок по чёрному асфальту, качаются столбы электропередач вдоль дороги. Землетрясение.

Кир просыпается в поту и слышит, как к хозяйке заходит сосед, сапожник, пьяный и омерзительный: клянчит деньги в долг.
Сапожник просовывает голову в дверь Кира, пытается заговорить с ним, заискивающе и путано, всё время будто намекает на что-то. У Кира портится настроение.

Он выходит на улицу, от соседнего дома его окликает женщина в инвалидной коляске - жена сапожника, похоже, просит прощения за своего мужа. Очень простая, кроткая женщина, похожа на послушницу.

Кир поднимается на городское кладбище, бродит среди памятников с еврейскими буквами и арабской вязью. Счищает с одного глину - под ней даты позапрошлого века и русские, старые буквы с ятями.

Кир заглядывает в «БАРТАТАР» - сегодня здесь много посетителей, но его встречают, как родного.
На веранде кафе Кир сидит один, смотрит на посетителей, на море.
Внезапно раздаются выстрелы на другом конце набережной, какой-то человек падает на асфальт. Переполох.
На мокром асфальте - труп молодого красивого парня в пижонском плаще цвета песчаного бархана - местный коммерсант, застрелили из машины.
Кир резко уходит к себе.

Кир не в духе, словно боится чего-то.
Зачёркивает дни в календаре.
За окном - на соседнем дворе пьяный сапожник ссорится с женой, бьёт её.

Кир, проходя мимо калитки, что-то говорит ему очень серьёзно, за шумом улицы и криками птиц.
Сапожник долго смотрит ему вслед.

Джеф, Кук и Кристина дербанят осетров - потрошат, вынимая икру. Вокруг бродят одичавшие собаки. Джеф кроет помощников последними словами. Они набивают разведённой чёрной жидкостью из чана, стеклянные полулитровые банки с «икрой». Кристина лепит на них самопальные, напечатанные на цветном ксероксе, этикетки.

Кир и Нур обучают двух туристок нырянию с аквалангами на мелководье городского пляжа, привязывая к ним на длинных шнурах цветастые детские мячи.

Кир заходит в тёмный прохладный «БАР-ТАТАР» без музыки и посетителей. На звон дверного колокольчика появляется Татарин лет 45-и, очень коммуникабельный и весёлый. Кир пьёт коньяк с лимоном.
– Ты же на станции там, да? Я видел. Молодец. Будешь с нами жить?
- Здесь. В городе.
– Ну, да – с нами. Ты же русский? У нас много национальностей… Одна русская живет, работает с нами, каждое утро в любую погоду в море купается…

Кир с Нуром, на резиновой лодке с деревянным днищем, почти катамаране с мощным навесным двигателем «Ямаха», с легководолазным снаряжением на борту, выходят в море от пирса, где на краю так и стоит старая, брезентовая раскладушка.

В лодке Кир, преодолевая шум двигателя, кричит Нурику:
– Ты точно знаешь место!?
– За туннелем!!
– Ленин есть там?
Нур разводит руками – мол, не знаю.
- Знаешь? Ленин же татарин! Родственник Ивана Сусанина! Их предки в одной губернии жили!! В Ульяновской, йоптыть…

– Не знал!
Они громко смеются, откидываясь на резиновый бортик,  и Нур чуть не падает за борт. Оба смеются.

Лодка приподнявшись носом над волной и вспенивая воду за кормой, проходит природный тоннель в скалах насквозь. Остнавливается.

Кир надевает акваланг и погружается с океанской раковиной в руках. Нурик с борта видит его на несколько метров  в глубину.

Подводная пещера с природными колоннами на входе. Прозрачная вода, под водой видно на десятки метров вперед. Солнце пробивает лучами толщу воды, преломляясь в цвета радуги.
Кир проходит вход в пещеру. Закладывает, купленную вчера, океанскую раковину среди камней. Возвращается, проплывая мимо нескольких бюстов на постаментах. Кто это – не ясно., но похоже на членов политбюро или космонавтов на постментах.

У спасательной станции, рядом с бетонными сваями пирса, Кир и Нур причаливают, затаскивают лодку на песок.
- Нурик, а сколько там этих бюстов?
– Чё ты говоришь?
– Ну, памятников там сколько? Много?
– Где? В этой выставке?

Он тащит снаряжение в комнату станции.
– Не знаю. Говорят, несколько есть…

Нурик уходит.
Кир складывает в угол комнаты акваланг и ставит чайник на электроплитку.
Выходит на причал-
---там сидит Абдула на корточках в тренировочных штанах по последней моде. Громко говорит в сторону Кира:
– Научить надо…
– Чего научить-то?
– С аквалангом надо плавать. Дочь достойного человека.
Очень достойного. Научишь нырять - не пожалеешь… таньга есть.
Пауза… Кир молчит, но присаживается рядом на край причала, свесив ноги.
– Научить? У меня есть работа.
– Сколько хочешь? Хорошие бабки можешь поднять.
– Это какие, хорошие?
– Хочешь евро? Доллары? Какие хочешь?
– Тугрики. Шутка. Есть у меня всё. Море, солнце и вода. Понимаешь? А ещё с кем-то париться? Нет. Не хочу. Со своими бы глюками справиться…
Он кивает головой назад, на спасательную станцию, но как бы одновременно в свое прошлое…

В доме Амины комната в  полумраке,  окна закрыты плотными жалюзи.  Отец   ходит по  вытертому  светлому ковру с потрепанной книгой большого формата в руках. Амина молча сидит за компьютером, продолжая автоматически бродить по Интернету, не поворачивая головы.
– Ты ведь не выносишь света солнца. У тебя просто аллергия… Надо вылечиться и всё будет хорошо.  Наконец-то я нашёл средство спасти свою дочь! Мне достали книгу немецкого врача 19 века – вот она. Кнейп Себастьян – «Моё водолечение». Это погружения. В море, под воду на несколько метров, пусть только на девять, как здесь написано. И есть парень, ты его видела в городе? Дайвер, правильно?

Амина молчит, но прекращает щёлкать мышью.
Пауза… Отец свирепо двигает ноздрями. Молчит… Но вдруг кричит:
– Я выкину твой бесов мотопед!

И тут Амина спокойно, слегка поворачивает голову – гладкие чёрные волосы её по-домашнему собраны на затылке, открывая прекрасную шею.
Амина говорит примирительно:
– Папа, это скутер… Твой подарок мне. На твой же юбилей.

Ночью Амина крадётся по коридору в длинной, ниже колен,  свободной холщовой юбке и высоких замшевых сапогах. Со стороны кабинета отца, доносится запись голоса женщины, явно из позапрошлого века, это слышно и по её манере речи, и даже произношению с акцентом: «…Первое: верхнее обливание. Обливание колен, хождение по воде. Второе – обливание спины и бёдер. Третье – сидячая ванна, верхнее обливание, полуванна. Четвёртое – обливание верхней части тела и спины, хождение по воде. Пятое – полуванна, верхнее обливание, сидячая ванна. Шестое – полная ванна, верхнее обливание. Седьмое – обливание бёдер, верхних частей тела. Кроме того я ежедневно ходил два часа пешком босиком по траве. Это было летом и моё здоровье  улучшалось с каждым днём».
Амина выходит во двор дома, крадётся вдоль кирпичной стены. Слышен голос из окна кабинета отца. Голос продолжает: «Применения воды были следующие: ежедневно три, четыре верхних обливания, и в течении трёх, четырех дней - хождение по воде по колени. Затем, в продолжении пяти дней, ежедневно два верхних обливания, обливания спины и одна полуванна… два раза в неделю полное обмывание холодной водой ночью. Или утром. При вставании. Ежедневно утром он принимал маленькую щепотку белого порошка…»
Амина, повязанная синим, шёлковым платком, бесшумно выкатывает скутер на улицу.
Амина на скутере едет по старым узким улочкам, мимо мечети.
По набережной. И всюду её сопровождает голос, твердящий о лечении водичкой…

В небе появляется светящийся круг, как на Youtub, в разделе НЛО.
Она останавливает скутер на набережной, зачарованно ложится спиной на сиденье, свободно раскинув ноги.
Наблюдает в небе полёт НЛО.

Тем временем, Кир выходит из магазина на набережной, освещённой лишь редкими фонарями вдоль парапета.
С большим бумажным пакетом продуктов в руках он медленно бредёт, попивая коктейль из банки. Поравнявшись со скутером Амины, останавливается  говорит неуверенно:
– Привет…

Но она не слышит. Тогда он легко прикасается одним пальцем к её ноге повыше колена и она тут же кричит:
– Смотри на небо!

Но Кир ничего не видит, только Млечный путь струится к морю. Наконец, знакомятся.
– Я сейчас НЛО видела, представь!?
– В небе?!
– Ты меня за дурочку принял, что ли? Конечно, в небе, а где ещё? В голове, что ли?
– Да… ништяк, чо… тут их полно…
– Вообще-то я антропософией занимаюсь…
– А-а-а-а… Понял, не дурак.
– Ага. Штейнера читаю… Про храм-театр слышал?
Собирается продолжить, но Кир перебивает:
– Понял, не дурак, вычеркиваю. Давай продукты мои отвезём?

Они подъезжают к спасательной станции, Амина останавливает скутер у пирса.

Кир везёт скутер на пирс поближе к раскладушке, ставит на подножку, Амина ждёт у станции, внимательно наблюдает за его действиями.
Они оставляют скутер возле спасательной станции и идут гулять по ночному городу.

Окраина города. Жалкие мазанки, строительные вагончики в которых живут солдаты. Внезапный шум, крики.

Кир и Амина оказываются среди вспыхнувшей свирепой пьяной драки, солдаты дерутся с местными.

Кира сшибают с ног. Амина кричит.

Один из солдат, уже невменяемый, бросается на Амину, загоняет её в проход между вагончиками.

Но тут завязывается жестокая драка двух мужчин. Солдат моложе, возбуждённее и физически сильней Кира, но тот, пожалуй, злее.

В критический момент приходит подмога - в тупичок врывается Татарин с друзьями.

Солдата бьют головой об стену и бросают в пыль.

Амина умывает Кира водой из уличной колонки.

Уже на рассвете Кир и Амина купаются у пирса спасательной станции, балуясь и веселясь, выныривают по очереди голыми попами кверху.

И тут с набережной их окликает Татарин на своей антикварной, красной «Победе» с открытым верхом.
– Ребята! Поехали в Карачуль? Там я знаю один хозяин, вино делает. Закачаешься!

Амина давно, с детства знает его и легко соглашается.

Едут по заброшенной дороге.
Покупают у старика-отшельника вино, дегустируют. Старик говорит запредельными фразами, типа: «Если у лучника есть цель, зачем ему стрела?»

На обратном пути машина ломается. Кое-как они добираются до заброшенного посёлка у известнякового карьера, какие-то жалкие люди ютятся здесь. Татарин уезжает на попутной машине с деревянными бортами. Кричит уже из кузова на ходу:
– Привезу трамблёр и поедем! через полчаса! Ждите здесь!

Кир и Амина остаются его ждать. Вокруг степь, вдали горы.

Подходит Молодой парень  лет 22-х, 23-х. Заговаривает с ними и тут же начинает, вдруг - рассказывать свою историю:
– Освободился вот… здесь теперь живу…. Пока. У меня так получилось…. Случайно убил своего лучшего друга. Всё из-за девки одной… да и то случайно познакомились-то.  А она возьми и водки купи. Много…  Ну, он  к ней полез… я его шибанул, а он головой об батарею и всё. Из-за женщины попал…

Кир сначала слушает, потом отходит в сторону.

На спасательной станции стол заставлен чайниками и стаканами, недоеденными бутербродами, вино выпито.
Кир раздражён (или напуган?), несправедливо упрекает Амину:
– Ой, Аминочка… да у тебя всё хорошо. Папа есть, дом есть, «мотоцикл» вон какой…  Всё происходящее здесь, для тебя…  всё это для тебя игра… аттракцион. Не можешь ты меня понять… а это значит – не можешь полюбить.

Амина убегает в ночь, в дождь.

Забирается в развалины монастыря в Старом городе.
Плачет, мокнет под дождем, пытается курить, сделать себе больно зажигалкой.

Кир спит в комнате на спасательной станции, за окнами сильный ветер, дребезжат стёкла в старых рамах. Шум волн, разбивающихся о бетонные сваи, заглушает звук падения настольной лампы.

Кир вскакивает,  открывает дверь: никого, лишь ветер, да брызги.

Светает, он приводит себя в порядок, надевает светлый льняной костюм.

Поздним утром в баре, Кир выторговывает у Грека старинную безделушку: городок в хрустальном яйце, отполированном до холодной прозрачности. Он переворачивает игрушку и смотрит на свет – снег опускается над старинным безлюдным европейским городком...

Кир говорит продавцу:
– Послушайте, уважаемый,  мы торгуемся уже полчаса, я аж вспотел,  простите. Так сколько же теперь она стоит!?
– Это же рай! Смотри, уважаемый! - он вертит игрушку и так и эдак – снег то падает на город-
---то останавливается над черепичными крышами.

Грек вздыхает зачарованно и держит паузу… потом выдыхает решительно:
– Ладно, уважаемый, давай сто и по рукам.

Кир выходит из лавки и к нему подъезжает милицейская машина.

«БАР ТАТАР». Амина сидит у окна. На столике перед ней высокий стакан с белесой непрозрачной жидкостью, похожей на пастис. Отпивает маленький глоток. Появляется Татарин.
– Твоего парня, русского –полименты забрали.
Амина залпом допивает свой мутный напиток.

В участке друг против друга у письменного стола сидят молодой местный следователь и Кир.
– Кирилл Поздняков… ага – поздняк, значит… метаться. Поздняк метаться… - и читает из протокола, набранного на компьютере, - обвиняется в присвоении крупной суммы казённых денег и других финансовых махинациях…

Довольный завершённой работой, следователь откидывается назад: Урановый город, значит… интересно… золото, значит… у него на родине, в Урановом городе. Придумают же…

Кир ехидно добавляет:
– Ага, допишите там: украл слиток золота с золотоизвлекательной фабрики. Пробы 4 девятки. Диктую подробно: зо-лото-из-вле-ка-тель…

Кира везут на полицейской машине в район.
Проезжают КПП, там стоит  милицейская машина с мигающими фонарями и военный патруль.
На дороге - оползень, в свете прожекторов работает бульдозер.
Полицейский кричит рабочим:
– Когда расчистите?
– Не раньше утра! – отвечает рабочий.
Полицейская машина разворачивается и возвращается.

Ночь. Камера. Кир начинает кричать:
– Выпустите меня! Я не могу в замкнутом пространстве! Мне плохо! Я ни в чём не виноват! Это катастрофа! Землетрясение, понимаете?! Я ничего не помню!
Бьёт ногой в железную дверь. Сползает по стене, сидит на полу у двери.
КИР говорит сам себе, глядя в пространство перед собой:
- Амина! Родная! Любовь нас вылечит… Это лечение, Аминочка! Любовь – это лечение!

Амина стоит под окнами милиции, слушает. Утирает слёзы.
Кир продолжает:
– Всё – ничтожество. Вокруг одни козлы…уехать… надо уехать к ****ей матери… Они, мне! Будут… совать свою реальность. Кон-вер-ти-ру-е-му-ю!! реальность… пилять… онайнэсскяй! (ругается по-узбекски) Лоботомировать, похоже, хотят, суки…

Умолкает на полуслове, обхватив голову руками, сползает по стене на пол.

Уже на рассвете Амина, плача, идёт по городу.
Говорит сама с собой:
– Как я себя ненавижу… почему я такая? Придурошная… больная…  идиотка.

Похожа на простую бабу, у которой любимый загремел в тюрягу.

Пейзаж: южные деревья у моря.

Пейзаж: развалины монастыря.

Пустой причал. Лишь перевёрнутая ветром, старая брезентовая раскладушка на краю.

Отец Амины выводит Кира из ОВД, усаживает в свою машину, белый «Фольксваген-кабриолет» с откинутой крышей, под присмотром Абдулы, который садится за руль. Машина отъезжает.

Отец ходит вокруг небольшого, декоративного круглого бассейна во дворе своего дома. Белая жаба пучит глаза в пространство. Абдула, молча, сидит на корточках неподалёку от топчана, крытого старым, выцветшим ковром. Отец спрашивает Кира, тупо разглядывающего жабу:
– Теперь рассказывай - кто, откуда? Папа с мамой есть?

Кир долго молчит. Отец опять возвращается «к папе с мамой», говорит:
– Кирилл, послушай меня. Давно было. У меня умерла жена родами. Должен был родится сын… Скажи мне, что у тебя случилось?  на родине?  Что?
– Все мои близкие погибли… в землетрясении.

Абдула уважительно встаёт, приближается и вновь садится на корточки поближе к Киру.
– В Урановом городе, в Азии, в Средней Азии. Пустыня Кара-Кум, барханы. Дикие верблюды. Однажды едем на грузовике, а он посреди дороги встал, я окно поднял, так он своими жёлтыми, огромными зубами так оскалился в окно машины… и пена, пена из пасти… Помните песня была - «Уч-Кудук, три колодца»? Так вот, это там. Город окружён синими и черными горами с коническими вершинами – это отвалы урановой руды. Кругом зоны. Катастрофа… Трещины в земле… короче – засыпало отвалами. Мухаммад-эфенди, давайте, я позанимаюсь с вашей дочерью – поможет, знаю. Вода – лечит.

Довольный Абдула встаёт и весело улыбается Киру. Отец пожимает ему (Киру) руку.

Нурик приходит на станцию – никого. На двери замок. Он раздевается – на груди краб с одной клешнёй. Идёт купаться. Прямо к пирсу подъезжает машина Отца. Выходят Абдула и Кир. Встречают мокрого Нурика в плавках.
– Что это у тебя тут… нарисовано?
– Да так, не успели доделать. Кредиторы набежали, пришлось уносить ноги…

Под присмотром молчаливого Абдулы, Кир и Нурик собирают снаряжение для погружений, носят из станции, раскладывают на причале акваланг, гидрокостюм, моноласту.
Кир  тихо говорит Нурику:
– Покажем вот ему. Отец Амины интересуется.

Подмигивает. Нурик пока не понимает. Но всё настойчивее задаёт вопросы.
– Зачем ему? Для чего?
Кир помалкивает, возится с загубником, протирает баллон акваланга.
– Кира, скажи, что он сам хочет что ли нырнуть? Или Мухаммад-эфенди плавать будет?

Кир молчит, продолжая готовить снаряжение. Абдула ходит рядом, смотрит. Потом увозит Кира.

Отец ходит по внутреннему двору дома среди деревьев инжира, рядом с Киром, сидящим на краю топчана, застланного ковром, на котором стоит чайник с пиалами.
– Аминат очень странный, восточный Ребёнок. Называют «индиго», знаешь? не от мира сего. Из-за своей редкой болезни – и из-за меня, конечно, из-за отца своего безумного, мечтателя…
Говорит он с усмешкой о себе.
– Большую часть времени Аминат проводит в Интернете. Но между ней и экраном компьютера – специальный затемняющий фильтр поставили… Скажи мне, что она видит там? Аминат плавает в сети, как в океане… вот ты в море плаваешь, а она там, в этом ИнтерМете…
– Интер-Нете.
– Да, да… я понимаю - она пытается творить добро. Насколько я понимаю. Ведь из-за образа жизни и болезни у неё развилось «внутренне зрение», как говорят в Индии. Знаешь? Книги ты читал – я вижу. Я человека сразу вижу… Интерес к антропософии у неё есть. Ты сразу понял – она мне рассказала. Амина обладает даром предвидения и знает…  ей так кажется, но я в это не верю! Знает, думает, что скоро умрёт – она только не понимает до конца, погибнет ли её отец – и пытается в этом разобраться.

Отец стоит у распахнутого окна во втором этаже дома, в саду пение цикад. Сзади неслышно открывается дверь и входит Абдула.
– Он говорит, что землетрясение, Урановый город… то ли помочь хочет, то ли не хочет...
Пауза…
Отец, через паузу, как бы продолжая размышлять, говорит, не оборачиваясь:
– Вот читаю… это научный журнал. Пишут там, ещё в прошлом веке Писали… Читает из старого журнала: «Глубоководные погружения замедляют, а то и вылечивают загадочный синдром. Это связано с кислородной компрессией. Свойства воды…» Вот скажи мне, Абдула, почему лёд не тонет в воде? Может быть, Аллах так создал, чтобы жизнь сохранилась в непромерзающих водоёмах? Почему вода несёт в себе всю информацию, - так пишут современные учёные, - всю информацию несёт со времени зарождения жизни на земле?

Пауза…

Отец читает из журнала:
– «Спазмы пространства». Что это? «Сопровождаются духовным восторгом, Особыми формами вдохновения. Бессонница остаётся деятельной». Этого ещё не хватало…

Пауза…

Движение подбородка вверх, в сторону Абдулы – мол, иди. Тот тихо притворяет за собой дверь, а Отец достаёт из старого секретера толстый альбом репродукций, листает, долго разглядывает изображение Богородицы. То ли молится, то ли читает.

Отец опять бормочет:
– Богородица… спаси… помилуй… водичка… Богородица-Водичка, спаси мою дочь Аминат, дай ей покой душевный и… телесный. Дай всем людям здоровья! и Аминочке моей. И мне…

Кир в комнате без окон лежит на не разложенном, надувном, чёрном пластиковом диване, зарывшись лицом в подушку. Охранник Абдула вносит на подносе фрукты, кусок варёного мяса и чайник с пиалой, ставит на маленький стол в углу и присаживается рядом на корточки.

Пауза - трёт свою бритую башку… вдруг, говорит еле слышно:
– Любовь – это лечение… Бессонница будет.

Уходит, легко ступая в мягкой обуви. Кир лежит на диване, смотрит в пространство перед собой. По дому разносится запись голоса женщины, читающей книгу о водолечении:

Голос женщины: «… Полынь. Полынь – известное средство против желудочных болезней.  Настой или сок из полыни устраняет газы, благотворно действует на… (не слышно)

Кир поворачивается на бок, отлипая потным торсом от клейкого дивана.

Женский голос продолжает: « … кто страдает болезнью печени, меланхолией, тому следует употреблять порошок полыни, а не табак, как это делается обыкновенно. То есть сыпать этот порошок на ложку супа или употреблять его с пищей, как перец, соль и тому подобное. Одного листочка полыни достаточно, чтобы придать горький вкус одной бутылке спирта».

Кир и Амина погружаются в районе подводных пещер. Кир плывёт рядом с ней, иногда придерживая и направляя её за руку. Ведёт её в грот с прозрачнейшей водой. Внутрь не заплывают, а зависают у входа.
В метре от Амины появляется электрический скат. И тут Кир проводит рукой ей по спине. Она пугается, устремляется наверх, энергично дрыгая ластами.

Наверху их ждёт резиновая лодка с Нуриком, а рядом шикарный катер: пластиковый, чёрный, с Отцом на палубе, здесь же Абдулла. А камуфляже и с рацией в руке, он стоит за штурвалом.
На поверхности моря всплывает пузырь воздуха и вместе с ним появляется Амина.
Поднимают её на борт. Из носа течёт кровь.

Отец кричит: Абдула! «Скорую» на берег вызывай!

Следом появляется голова Кира и одновременно бодрая струя воды, выдуваемая из трубки. Он срывает маску, у него обеспокоенное лицо.

На берегу возле спасательной станции, недалеко от пирса стоит «Скорая помощь». Врач в белом халате мечется по пирсу с кожаным саквояжем в руке. С катера Отец с помощью верного Абдулы, выгружает Амину, заносят в машину «Скорой». Врач осматривает Амину, Отец стоит у открытой двери, смотрит.

Врач ставит диагноз:
– Декомпрессионная болезнь. Вероятно, погружение после бессонной ночи. Алкоголь принимали?

Взбешённый Отец орёт на врача:
– Какой-аголь?! Алко-голь, твою мать!! Не спала просто, да?! (в волнении у него пробивается акцент).

Испуганный Кир сидит в машине, белом «Фольксвагене-кабриолет» с поднятой крышей, под присмотром Абдулы.

Отец в бешенстве быстро идёт через двор. Позади Абдула ведёт Кира.
Отец кричит:
– Закрой его! Где диван!

Абдула запирает Кира в тёмной комнате с чёрным, надувным диваном.

Кир бросается на него грудью и подскакивает пару раз. Через пару минут он уже весь в поту, снимает майку. Пытается уснуть. Мечется в беспамятстве, весь потный, прилипая к синтетическому дивану.

Кира преследуют видения землетрясения в Урановом городе и кадры, снятые под водой, преломленные лучами солнца разных цветов, превращаются, переходя в летящий жёлтый песок, в драную, верблюжью шерсть и гонимые ветром, верблюжьи колючки. Слышен шум моря и подземный гул. Летит песок над барханами, бегут люди, трескается такыр, обсыпаются склоны сине-чёрной горы урановых отвалов. И дикий крик безумного осла. Дробный топот верблюжьих ног. Обсыпающиеся сине-черные горы отвалов с коническими вершинами, перевёрнутый автобус на просёлочной дороге между отвалами, возле которого мечутся люди.

В полной тишине лишь вздохи диванного липкого воздуха под потным телом Кира, да аудиозапись, разносящаяся по всему дому из кабинета Отца: «…надо влить шесть, восемь камель миндального масла в больное ухо и заткнуть его ватой. Кто плохо слышит вследствие простуды или ревматических приступов,  тем следует употреблять миндальное масло следующим образом. На первый день влить семь, восемь капель в одно ухо, на второй день во второе ухо столько же капель и каждый раз затыкать ухо ватой. Через несколько дней больной может убедиться в результате такого лечения».

Вокруг дома бродит Нурик, пытаясь передать записку. Видит открытую форточку, но она захлопывается изнутри. Слышит (кажется?) голос Амины за забором. Тогда он заворачивает в записку камень и бросает прямо во двор.

Очнувшись и потеряв счёт времени, Кир лежит и тупо смотрит в потолок, - свет лишь из-под двери. Входит Отец. Садится рядом на табурет, молчит. Кир садится на диване. Пауза… Кир смотрит прямо перед собой в какую-то точку на стене.

Отец начинает говорить будто сам с собой:
– Ты знаешь, когда жена моя… она Умерла родами. Знаешь… она была беременная, но ей так плохо было. Рвало всю дорогу, тошнило, прямо мучалась… бледная… Жарко… Сделали аборт… Сына нету… Я всю больницу на уши поставил, бегали, кричали, абанамат! А потом начался этот «Большой Перевертуц»,  который называют «перестройкой»,  в результате все выдающиеся аксакалы из одного клана,  вынуждены были уступить места аксакалам из другого влиятельного клана... Возвращать надо... родственники Джефу оставили… Он думает – я должен. Я думаю – он должен. Шакалы у него, молодые. Обручился тайно с Аминкой. Думают – я не знаю…

Помолчав, он уходит. Кир опять ложится на диван.

Амина сидит в своей комнате за письменным столом у компьютера. На окнах солнцезащитные шторы. Очень быстро путешествует по различным сайтам и делает выписки, копируя в свой файл. Входит Отец. В полумгле комнаты, с плотно закрытыми  жалюзи окнами, из угла в угол ходит Отец, в его руках потрепанная книга. Вдоль стен – металлические стеллажи с книгами. Амина встаёт из-за стола, некоторое время стоит, но потом ложится на кровать, закинув руки за голову.

Отец трясёт книжкой над головой:
– Дочка, почему ты мне не веришь? Почему ты не хочешь хотя бы попробовать ещё?

Амина говорит:
– Отец, кому может помочь книжка какого-то неизвестного немецкого врача XIX века?
– Но здесь говорится, что именно погружениями на глубину можно вылечить твою болезнь.
– Я уже устала, папа. От твоих болезней.

Отец присаживается на корточках у изголовья кровати:
– Амина, любовь моя, тебе 17 лет, у тебя всё ещё впереди – любовь, дети, путешествия…
- Я устала.
– Ничего, ничего. C’est la vie, как говорят немцы…

Амина улыбается:
– Французы, папа…
– Ай, ладно! Поменьше лазай в этом… Им… пернете.  Да у тебя всего лишь аллергия… на солнце.

Амина вдруг плачет:
– Скоро будет на свет луны… Я не могу спать уже…
– Этот парень хороший инструктор. У него «Удостоверение подводного пловца» есть. Сам видел. Мои люди его проверили.
– А ты его спросил – может, он не хочет больше рисковать? Или хочет… не со мной… А с нормальными девушками.

Отец встаёт. - Я заплачу ему большие деньги.
– Всё в песок уходит...

Отец ходит по комнате. - Прошу тебя, Амина, давай ты попробуешь – нужно совершить 9 погружений… А если и это не поможет – поедем в Европу… В Америку… Куда захочешь… Где есть хорошие специалисты… В кого ты такая упрямая у меня?!
– В тебя, отец, в тебя…

Он останавливается у двери.
– Да знаю, знаю я…

Выходит, тихо притворив дверь.

Амина встаёт, подходит к компьютеру, включает его.

Выдвигает верхний ящик стола, достаёт мятую записку от Джефа, читает.

Рвёт листок Джефа, бросает клочки бумаги в открытый ящик стола и резко его задвигает.

Ночью, Амина в платье с длинным рукавом, чуть ниже колен, - на голове синий шёлковый платок – крадётся по дому, выходит в гараж, отпирает ворота.

Не заводя мотор, бесшумно выкатывает скутер на улицу. По дому разносится голос женщины, читающей книгу о водолечении: «…лет сорок, пятьдесят назад, слабительное употреблялось только в определённое время – раз или два раза в год в известную четверть Луны.  Точно так же было принято пускать кровь в известное время года, обозначенное в календаре, но времена и люди изменились».

Голос резко обрывается – выключается запись где-то, по-видимому, в кабинете Отца.

Рано утром Отец идёт по двору и видит распахнутые ворота гаража. Нет скутера. В доме переполох, все в панике.
– Абдула! – кричит Отец, - Где мотороллер?! Амина где?!

Абдула выводит Кира из тёмной комнаты. Они идут по коридору. Входят в кабинет Отца. Он стоит у окна.
– Кирилл, ты знаешь, где Амина?
– Нет.
– Куда она могла поехать?...  Сынок… иди с Абдулой. Иди и найди мне её.  

Старый город. Кир и на полшага позади него Абдула – идут между торговыми рядами. Фрукты, овощи, зелень, говор на местном наречии, на украинском, русском.

Чуть поодаль за ними следует молодой парень, обгоняет их, не оглядываясь, сворачивает в сторону.

В трёх, четырёх метрах за Киром и Абдулой теперь идёт ещё один Наблюдатель  лет пятидесяти. Он упорно обходит каждого встречного и ни на шаг не отстаёт.

Абдула оглядывается и что-то говорит Киру, склонившись на ходу к его плечу. Наблюдатель видит это, ускоряет шаг и теперь следует за Киром в двух шагах позади, за левым плечом. Кир видит, что за ними следят.

Проходит ещё несколько метров и у входа в чайхану «Бигмачная» резко сворачивает за угол. За «Бигмачной» Кир исчезает среди толпы покупателей, поднырнув под прилавок с фруктами. Абдула растерянно озирается - Кира нигде нет.

Кир и Амина кормят птиц на набережной, ближе к Ротонде. Подъезжает туристский автобус, останавливается неподалёку, на гостиничной площади.

Развесёлый, как ярмарочный зазывала, шофёр, идёт ближе к набережной с мегафоном и предлагает экскурсию в древний город:
– Экскурсия, экскурсия на Плато древний город  иудейско-мусульманское и христианское кладбище монастырь в пещерах служба иконы свечи пещеры в горах ранние христиане жили в пещерах теперь монастырь отреставрирован… служба древний город на Плато… кладбище мусульманско-еврейско-иудейско…

Яркий фирменный автобус катит по предгорьям. Звучит музыка рэгги – водитель включил видеомагнитофон. Кир и Амина смотрят в окно проезжают палаточный городок беженцев. За окном виден КПП с полицией и военным патрулём.
На видеоэкране под потолком автобуса идёт концерт российской группы, исполняющей рэгги. Светловолосые люди с дрэдами до пояса, играют не хуже африканцев.

Звучит музыка рэгги. Кир и Амина гуляют, рассматривая древние постройки.

Мёртвый город на плато, со всех сторон ущелья. Кир и Амина сидят под старым деревом, увешанным разноцветными тряпицами и Кир рассказывает о своём детстве:
– У нас в Азии, в Средней Азии, во дворе нашего четырёхэтажного дома, его чирчикским ещё называли, - панели привозили из города Чирчик. Это под Ташкентом. Так прямо у нас во дворе была зона – следующий дом строили заключённые. Утром их привозили, вечером увозили и мы пробирались в зону, где лазили по бытовкам и играли в войну водяными пистолетами. Брызгались водой… Выходишь утром на балкон, а у нас был второй этаж, и прямо перед собой видишь зэков в робе, которые бродят по зоне и один заключённый большим таким  осколком зеркала пускает сильный солнечный луч – прямо на мать, она развешивает на балконе бельё… Она в халате ещё была, без рукавов…

Амина перебивает:
– Вот бы спустится по этому косому лучу… и вознестись… Кир, у меня уже несколько ночей бессонница. Но при этом сознание работает …

Прорубленное в горе окно, выходит на глубокое ущелье. В каменном проёме видна следующая гора и как раз в этот миг там пролетает орёл - Кир и Амина целуются на фоне «окна», где прямо в закатном солнце кружит орёл.

Нурик сверху приносит дрова.

Горит костёр. Амина и Кир сидят рядом, она греет руки над пламенем. Нурик где-то в темноте пещеры шуршит дровами, потом затихает на спальнике.

Пауза...  Трещат сухие ветки в костре.
– Бессонница – это время, конечно… Вот у Брюсова есть строчка: «Время, место – мираж, прохожий». Время у него – мираж… Его просто нет… вернее, оно больше не продолжается…  А место… место может быть другим. Из другого Места - лучше видно.

Из тьмы пещеры появляется Нурик и подкладывает в пламя сухих веток.

Кир и Амина поднимаются вверх, к радиотелескопу на горе. Чаша телескопа приходит в движение. В ночном небе ясно виден ковш Большой медведицы.

Они заворожено стоят и смотрят на телескоп на фоне звёздного, близкого неба. Идут по проторенной здесь дороге, вниз, к Плато.

Амина принимается рассказывать:
– По нашей семейной легенде, прабабка оказалась с прадедом, белым офицером, в Баку. Прадед после долгих мытарств добрался с дочерью до Тегерана. Дневник прабабки до сих пор хранится в семье, как реликвия. Он на французском, но я перевожу ночью. Чтобы не рехнуться, когда бессонница. Наизусть помню: «Ощущение лжи вокруг – ощущение чисто физическое. Я этого раньше не знала. Как будто с дыханием в рот вливается какая-то холодная и липкая струя. Я чувствую запах… - нет, не так, - я чувствую не только её липкость, но и особый запах, ни с чем не сравнимый». Вот так… Я всегда чувствовала, что должна жить в этих краях. Структура моего тела и местная вода – идентичны...

***
Кир просыпается в пещере – ни Амины, ни Нурика. Он выходит наверх, идёт по каменной колее, выбитой древними телегами в скальном грунте. Или специально сделанные углубления сантиметров на двадцать, чтобы телеги ехали, как по рельсам.

На краю пропасти - остатки древнего городища, а на самом краю – дом, окнами на отвесный обрыв. Пауза…

За вырубленным в камне окном парит орёл. И тишина. Лишь клёкот птицы с высоты небес.

Кир спускается в долину к древнему храму, вырубленному высоко в скалах.

Сидит на паперти храма, поедая батон с молоком из пакета в виде маленькой пирамидки. Отбросив пластиковую соломинку, откусывает уголок.

Тем временем, Амина проводит время в компании молодых хиппи, новых левых, коммунистов и прочих авангардистов из Питера и Москвы, поставивших палатки напротив скального храма, где по вырубленным в стене галереям ходят монахи в чёрном одеянии.

Молодые люди снаряжают мотоциклиста за вином, приторачивая к её скутеру две пластиковые канистры. Амина стоит рядом и весело смотрит на эти приготовления. Курит, свёрнутую из двух курительных бумажек, длинную сигарету, глубоко затягиваясь и задерживая дым в лёгких, насколько это возможно.

Передаёт, сидящему рядом на камне, длинноволосому блондину с двухнедельной небритостью. Это Уммагумма, ему 30 лет и он в своей компании старший.
– Кто такие «князья Солнца»? – спрашивает Аминат.
– Ответ - не признающие времени.
– Уж скорее не признающие ночи, ибо день ей отмеряется.
– Что и есть циклическое Время.
– То есть? они всю дорогу купаются в лучах Солнца. Так что ли?

Уммагумма и Амина идут по берегу озера, она прыгает, поднимая юбку всё выше и выше…
Прыгает по скользким, прибрежным плоским валунам.

Уммагумма говорит:
– Это происходит с тобой ночью, далеко от берега уже. Море спокойное, но оно как бы заманивает тебя. Не хочется плыть назад… Кто плавал далеко ночью – все знают, все проходят через это. Ты пьянеешь от моря. Это не самоубийство…

Амина слушает, обмирая но…

Тут же оскальзывается и падает в озеро. Погружается под воду с головой. Вспышкой сознания она видит Кира-

---он завис под водой, странно замер над, стоящими в ряд бюстами членов политбюро компартии СССР, словно подводная галерея художников-авангардистов на глубине 13 метров.  Он скидывает акваланг. Похоже, у него свело икры ног. Акваланг ложится на дно, чуть подняв муть с песчаного дна. Небольшой скат, испуганно кидается прочь.

Амина бежит вдоль озера в мокром платье чуть выше колен.

Голос Уммагуммы, будто с небес: «Пьянеешь от моря, звезд и ночи, плывёшь в пространство и вдруг идёшь ко дну. Пространство пожирает тебя…»

Быстро спускается по склону плато. Сверху за ней, подскакивая на ходу, поспешает Уммагумма.

Амина поднимается на плато по тропе – она вся в поту и она тяжело дышит.

Амина бежит по каменистой древней дороге к дереву в цветастых ленточках.  А в нескольких метрах позади устало плетётся и еле-еле пешком догоняет Уммагумма.

Амина  садится, прислонившись спиной к дереву и пытается отдышаться.

Подходит Уммагумма.
– Уммагумма… вот я, наконец и произнесла твою кликуху… имя твоё. Помоги мне. Надо найти Кира. Возьми скутер. Сможешь? У меня такое чувство: мой друг попал в беду... я видела его какой-то вспышкой в мозгу… вспымшкой сознания.

Уммагумма на скутере мчится вниз по горному серпантину.  Асфальт летит под переднее колесо мотоцикла, но рёва двигателя не слышно – лишь свист ветра и от